По воле ведьмы

Глава 27

Эйден взял Сторм за руку:

— Пойдем, сниму для нас номер, — и в последний момент повернулся к бессердечной Марвеланне и сказал: — Приятно было познакомиться.

— Очень надеюсь, что ты соврал, — проговорила Сторм, когда они вместе вышли из зала.

— О номере?

— О том, что знакомство было приятным. Это было ужасно.

Руки и ноги покалывало, а царившая вокруг жара, казалось, намеревалась задушить Сторм. То, что сейчас, возможно, она встретила свою мать — женщину, которая, не задумываясь, отказалась от нее, наводило панику.

Если же учесть все факты, Сторм была в этом почти уверена. Полной гарантии не давало понимание, что всю жизнь она так сильно лелеяла мечту когда-нибудь найти мать, что эта необходимость могла теперь сыграть злую шутку с ее экстрасенсорными талантами. Да и кто бы хотел иметь такую мамашу?

Вот вам и крушение всех надежд.

Усадив ее на диванчик в холле отеля так, словно она из хрупкого стекла, Эйден пошел к стойке регистрации, а когда вернулся, Сторм попыталась выдавить улыбку:

— Приятно знать, что я не оказалась последней каплей.

Он показал ей ключ-карту размером с кредитку.

— Приятно видеть, что ты взяла себя в руки.

— Я не пытаюсь играть в отрицание, если ты об этом. И так ясно, что имеются очень весомые аргументы в пользу того, что эта… неудачница — моя мать. Хотя мне все еще не верится, что у Марвеланны достаточно великодушия и человечности, чтобы позволить кому-то пользоваться ее маткой целых девять месяцев.

— Почему ты не спросила у нее, как звали отца тройняшек?

— Не хотела. Так у меня еще остается хоть какая-то надежда. Может, пойдем и поиграем в прятки с драконом?

— Неужели теперь ты убегаешь?

Они зашли в лифт и, когда двери закрылись, остались одни.

— Поделишься со мной своей раковиной?

— Ну вот…

— Поцелуй меня, дракоша.

Они целовались, и целовались, и целовались… Эйден уже вжал ее в стену, как вдруг чей-то кашель заставил их оторваться друг от друга. Двери лифта были открыты, а на пороге стояла пожилая, солидная, дорого одетая и явно нетерпеливая чета.

— Опачки, — сказала Сторм, — мы что, забыли нажать на кнопку?

— И правда, — отозвался Эйден. — Нам в пентхаус. И чтобы туда добраться, нужно воспользоваться ключом. — Что он и сделал незамедлительно.

— Так вы заходите? — спросила она, прикусив губу при виде пораженных лиц престарелой парочки.

Наградив их неободрительными взглядами, снобы вошли в лифт и нажали кнопку третьего этажа. Однако Эйден был первым, так что пришлось вчетвером проделать путь на двадцать этажей вверх в полной тишине.

Выйдя на этаже пентхауса, Сторм с Эйденом разразились смехом, как только двери лифта закрылись. Однако через несколько секунд силы бодриться и притворяться, что все в порядке, иссякли, и она обнаружила, что рыдает в его утешающих объятиях.

Эйден поднял ее на руки и пронес до двери в пентхаус, как невесту. Со второй попытки ему удалось открыть ключом дверь. Чудо, если учесть, что на пол он ее так и не поставил.

Попасть в пентхаус было все равно, что войти в замок сестры. Правда, мебель, декор и лампы были новее и традиционнее, но от этого не менее дорогие и элегантные.

Бедняге Эйдену пришлось тащить ее через прихожую, гостиную, столовую и маленькую спальню, прежде чем они добрались до хозяйских комнат.

Очарованная великолепной пышной цветовой палитрой с акцентом на красно-коричневом, Сторм едва успела заметить, как опустилась на самый обалденный матрас на свете, а потом уже не чувствовала ничего, кроме теплого тела Эйдена, который, казалось, окружал ее везде, защищая от всего мира.

В его объятиях она нашла настоящий приют, а слова лились бальзамом на душу, омывая ее нежной заботой.

— Сторм Картрайт, не смей позволять случившемуся сбить себя с ног. Ты выше этого. И у тебя есть тонна способов подняться еще выше. Ты прекрасная, великодушная, решительная, с ясной головой, несгибаемая, упрямая, совсем капельку сумасшедшая и очень, очень притягательная.

Слова вызвали у Сторм улыбку и вернули ей чувство собственного достоинства. А еще заставили немножечко в него влюбиться.

Сколько времени она тонула в слезах, неизвестно. В жизни Сторм слезы случались так редко, что сестры даже не верили, что она умеет плакать. Она только успела заметить, что солнце зашло, поскольку в комнате стало темно.

Губы Эйдена были везде, а она цеплялась за него руками, как за последнюю опору в вихре нарастающего внутри чувственного давления, заново создающего головокружительный мир интимного танца двух драконов. Тот мир, в котором нет места ни ужасной действительности, ни рухнувшим надеждам.

Каждый поцелуй длился целую вечность. Жадные, волшебные, трепетные, сладостные… Такие поцелуи созданы не для секса, а для исцеления души самой нежной заботой… Для нее, но, возможно, вовсе не для него. Однако ей и этого было достаточно. Она чувствовала все за двоих.

В исполнении Эйдена прелюдия превращалась в искусство. Восхитительные ласки создавали океаны соблазнительных обещаний удовлетворения и забвения. Он смотрел ей в глаза, и в его взгляде Сторм ясно видела решимость поднять ее к невозможным высотам, подчинить и приручить, и она с радостью готова была пойти за ним.

— Тебе очень подходит имя, — проговорил Эйден, не отрываясь от мучительно медленных ласк, — в самом лучшем смысле. Штормы заряжают энергией, побуждают к действиям, — объяснил он. — Оживляют бесплодные земли. Они тревожные, бурные, волнующие. Ты вихрь, захвативший меня. Самая прекрасная на свете буря. Единственная, с кем у меня была драконья любовь. Поверить не могу, что ты — та самая женщина, от которой я поклялся держаться подальше еще несколько дней назад.

«Он сказал «драконья любовь». Он сам-то понял, что сказал «любовь»? — думала Сторм. — Наверное, нет. Иначе его уже везли бы в кардиологическое отделение ближайшей больницы».

— Никогда бы не подумала, что ты признаешься в таком, — сказала она вслух. — Ну надо же, теперь, похоже, жалеешь об этом. — По лицу Эйдена было ясно, что он удивлен, и явно не тем, что она запустила руки ему под футболку. — Или ты думал, я не пойму твоих намерений? Не парься. Я тебе кое-что объясню. Все это — всего лишь секс, никаких обязательств. Я — бешеный шторм. Ты — бешеный дракон. Мы оба даем выход своим разрушительным, опустошающим порывам. Поодиночке. Независимость я люблю не меньше, чем ты.

Очевидное облегчение, накатившее на Эйдена, порадовало Сторм, ведь она смогла сделать ему приятное. Однако глубоко в душе ей было грустно, потому что очень хотелось, чтобы она сама нравилась ему не меньше, чем штормы, о которых он говорил. Хотелось что-то значить для него, чтобы он узнал, как это… волнительно — любить ее.

— А мне казалось, что это я должен тебя успокаивать, — проговорил он.

— О да, так и было, но теперь нам обоим хорошо, правда?

— Не то слово.

Сторм прикрыла глаза рукой.

— Я не жду, чтобы ты отрекся от того, во что веришь, Эйден. Просто помоги мне на какое-то время забыть, что моя заветная мечта стала самым страшным в жизни кошмаром.

— Я кое-что знаю о том, что значит жить в кошмаре, — отозвался он, накрывая ладонями ее лицо и прижимая к себе так близко, что крылья дракона, казалось, уже обнимают ее.

Когда это она успела остаться без трусиков?

Искушенные мужские губы потребовали власти, а дракон пронзил ее так глубоко, что Сторм почти мгновенно взвилась к небесам в вихре оглушительного наслаждения.

Сложно было сказать, кто кого утешал. Наверное, Эйден тоже не знал ответа на этот вопрос, потому что, быть может, почувствовал, как в ней что-то изменилось, и разгадал ее ложь о сексе без обязательств. А может, он понял, что небезразличен к ней гораздо больше, чем ему хотелось бы, и это, разумеется, напугало его.

Как бы там ни было, он терзал ее губы и тело, ласкал каждый дюйм, до которого мог дотянуться, в клочья разрывая оставшуюся на Сторм одежду. И каждое его прикосновение она принимала с радостью, с таким же энтузиазмом возвращая ему ласки.

Поцелуи с ним казались чистым волшебством. Как первый поцелуй в жизни в припаркованном на отшибе автомобиле — восхитительные и несдержанные. Но его поцелуи были поцелуями мужчины, умеющего дарить наслаждение, а не мальчишки, способного только получать его. Мужчины опытного и знающего, чего хочет, не допускающего опасений, что может сломать ее саму или ее душу, несмотря на эмоциональную хрупкость, которую она сегодня обнажила перед ним.

Сторм заставила себя отстраниться, толкнула Эйдена на подушки и стянула с него футболку. Трусы он, видимо, потерял тогда же, когда и она свои. А потом принялась за дракона, облизывала и посасывала его, пока Эйден не потребовал закончить эти мучения. Сторм уселась сверху, приняв Тритона глубоко внутри себя, где он пел и рычал, пока не принялся извергать огонь.

Здесь и сейчас она была вместе с человеком, который, возможно, был таким же надломленным, как и она сама. Только он был сильнее и лучше умел приспосабливаться. Этого человека, этого бога, приручавшего драконов… она могла полюбить. Очень даже могла.