— Паша, я на работу, а в двенадцать на похороны. Я тебе оставлю ключи…
— Ты не волнуйся, — остановил ее Иловенский. — У меня через час встреча с вашим мэром, а к двенадцати я подъеду на эти похороны.
— Ты знаешь, лучше не надо тебе туда ездить. Там будет много моих знакомых, я не хотела бы, чтобы они всю церемонию обсуждали нас с тобой.
— Ты преувеличиваешь, не такая уж я видная фигура…
— Я в этом кругу видная фигура!
— Ох, прости, кажется, я совсем зазнался, — Иловенский обнял Машу и поцеловал ее в висок. — Ты обещаешь, что не будешь ничего выяснять?
— Обещаю, но…
— Маша!
— Клянусь. Паш, поехали, а то я опоздаю.
— Еще один вопрос, — Павел взял ее за руку, — вернее, просьба.
Маша вопросительно подняла брови.
— Верни, пожалуйста, детей домой. А то я чувствую себя оккупантом. И вообще, я хочу с ними познакомиться, я же должен знать, на кого я свою проблему повешу.
— Какую проблему?
— Так Витьку!
— Ладно, вечером они будут дома. Все, побежали.
Это был ужас какой-то, а не похороны. Ритуальный зальчик был крохотным и не вместил и десятой доли тех, кто пришел попрощаться со Станиславом Покровским. Весь зал был затянут дешевым фиолетовым плюшем, на стене, противоположной входу, висела одна-единственная картонная икона. Маша Рокотова вошла одной из первых, ее задвинули в самый угол под эту икону. Она все пятилась и пятилась в глубь полутемного помещения, чтобы вошедшие могли разместиться в этой тесноте, и наконец наткнулась на преграду: на лавках вдоль стен в три этажа стояли гробы. Маша едва не столкнула верхнюю домовину с этого штабеля. Стоявшие рядом подхватили, крышка сдвинулась, показалось темное лицо с приоткрытыми глазами. Маша ахнула. В этой куче, друг на друге, мертвецы ждали своей очереди на прощание с близкими.
Возмущенная, она протиснулась к Ильдару Каримову и сильно дернула его за рукав.
— Ты с ума сошел! У тебя совесть-то есть или всю на деньги обменял?
Каримов устало посмотрел на Рокотову. В глазах у него стояли слезы.
— Ты о чем?
— Как ты похороны организовал?! На социальное пособие? Где ты только выискал эту фирму убогую?
— Маша, успокойся, — зашипел на нее Ильдар. — Да я только сунулся со своей помощью, меня его мамаша знаешь куда послала? Деньги, правда, взяла.
— Сколько ты ей дал? Сто рублей?
— Десять тысяч долларов!
— Серьезно? — оторопела Маша.
— Думаешь, я тут, над его гробом, шутить стану? Я сюда приехал — сам обалдел.
— Надо что-то делать.
— Что ты предлагаешь? Вынуть его из гроба и везти на джипе в другую похоронную контору?
— Господи, нет! Но надо же что-то…
— Успокойся. Давай как-нибудь это все переживем, а потом разберемся. Сейчас будет отпевание.
И действительно, в зальчик протискивался священник в мятой выцветшей рясе. Маша в ужасе широко раскрыла глаза: поп был маленький, едва ли выше ее плеча, толстый и хромой. Левый глаз его страшно косил. Она с содроганием перекрестилась и отступила за спину Каримова.
Около гроба слышались какие-то пререкания, которые становились все громче. Маша прислушалась: какая-то женщина спорила с хромым попом о стоимости отпевания.
— Шайтан ее возьми! — процедил Ильдар и в один большой шаг оказался у гроба, отстранив сухонькую пожилую женщину в черном кружевном платке. Маша видела, как он, не считая, сунул в руку попу деньги.
— А еще по шесть рублей свечки, — высоким неприятным голосом протянул священник.
Каримов сунул еще купюру, выхватил у него из рук всю охапку тонких восковых свечей и оглянулся, не зная, что с ними теперь делать.
Маша взяла из его рук свечи и стала раздавать их всем присутствующим.
— Надо бы об лампадку зажечь, — прошептала секретарша Ильдара Катя.
Лампадки нигде никакой не было. Мужчины стали чиркать и щелкать зажигалками. У гроба в голос завыла сухонькая женщина в черном платке, мать Стаса Покровского. Поп начал отпевание, под нос бормоча молитвы и изредка обходя гроб, размахивал чадящим кадилом.
Вскоре Маше стало дурно от духоты и повисшего в зале дыма. Наконец отпевание закончилось, все стали по очереди подходить к гробу и прощаться. В помещение протиснулись четверо жуткого вида мужиков в замызганных куртках — выносить.
Тут как-то само собой получилось, что церемонию взяла в свои руки Катя. Велела другой сотруднице из офиса Ильдара взять цветы, распорядилась, кто понесет венки. Вложила в руки покойного крест и иконку. Домовину накрыли тяжелой крышей и заколотили со всех углов. Страшные мужики подступили было к гробу, но их тут же оттеснили коллеги и друзья Стаса. Его несли не пьяные могильщики, а по-настоящему близкие люди. Кто-то вел картинно падавшую и заламывавшую руки мать Покровского.
— Как-то она рыдает… — начала Маша.
— Ненатурально, — закончила Катя.
— Ой, нехорошо так говорить, — спохватилась Рокотова.
— Да что там! — махнула рукой секретарша. — Его же не мать, а бабушка вырастила, пока мать по мужикам скакала. Мать про него только тогда вспомнила, когда он богатым стал.
— А ты откуда знаешь? Ты же молодая еще…
— Мне сам Станислав Сергеевич говорил. Она ему и на работу часто звонила, все денег требовала. И в понедельник первым делом прискакала его «дипломат» забрать. Надеялась, наверное, что там деньги.
— Забрала?
— Нет, его милиция изъяла. Ей только запасные ключи от квартиры достались, у него в столе лежали.
Автобус тоже был заказан один и очень маленький, к счастью, почти все были на машинах. Машу тоже усадили в чей-то автомобиль. Рядом с нею оказалась Лара Есакян.
Если может быть на свете воплощение горя, то это и была Лара. У нее были почти остекленевшие, пустые и темные, как безлунная ночь, глаза. Едва машина тронулась, Лара стала заваливаться на бок, она потеряла сознание. Пришлось останавливаться и приводить ее в чувство. Потом всю дорогу до кладбища Маша Рокотова держала ее за руку и периодически встряхивала за плечо.
Они проехали все кладбище и остановились на самом краю, почти у леса. Маша поторопилась выбраться из машины. На склоне пологого оврага в ряд были вырыты полтора десятка готовых могил. В них едва ли не до половины ямы стояла вода, жидкая грязь оплывала по краям.
Из своего джипа выскочил Каримов и, размахивая руками, влетел в автобус, не давая никому выйти. Через минуту вся процессия снова тронулась назад, к выезду с кладбища.
— Куда это мы? — спросила Маша, снова садясь в машину.
— В контору, — догадавшись, ответил водитель. — Не в это же болото класть!
Через полчаса для Стаса Покровского нашлось место на центральной дорожке, совсем недалеко от конторы, в элитной, если так можно сказать, части кладбища. Откуда-то появились еще венки, а когда могилу засыпали, тут же установили кованую ограду и все внутри нее завалили живыми цветами.
Мать Покровского стояла в стороне с поджатыми губами и с ненавистью смотрела на Ильдара Каримова. Маша Рокотова с трудом поддерживала под руку Лару и вовремя заметила, как внимание старухи переключилось с Каримова на молодую армянку. Испугавшись, что сейчас разразится скандал, Рокотова потащила Лару к машине.
На поминках друзья и сослуживцы Стаса были буквально четверть часа: мест в заказанном кафе не хватило и на треть приехавших. За столом остались только родственники, остальные отправились поминать Покровского в ресторан.
Маша Рокотова вместе со всеми не поехала, проводила домой Лару и созвонилась с Иловенским.