Подождать до рассвета

Глава 35

Когда они уселись пить чай, и кошка нахально привалилась спиной к Вериному бедру, за окном уже смеркалось. Старуха зажгла свет, и гостья посмотрела на люстру с таким удивлением, будто отродясь не видела электричества.

— У меня тут есть и свет, и даже телефон, — усмехнулась ее удивлению бабка. — Добрые люди помогают. Да ты пей чай, не бойся. Что ты нюхаешь его? Ты пробуй.

Вера сделала осторожный глоток.

— Ну как?

— Вкусно. До смерти вкусно, бабушка.

— То-то же! Только не зови ты меня бабушкой, я же говорила.

— Но ведь не бабой же Ягой, — замялась Травникова.

— Так зови Ядвигой. Да пей же ты, остынет.

Чай был невероятно вкусный, бог весть, какие травы в нем были намешаны. Старуха все подливала в чашку, а Вера все пила. Ядвига? Что-то такое помнилось. Но что?

— А как, простите, ваше отчество? — спросила она.

— Вера, ну в самом-то деле! Отстань ты с этими церемониями, — сердито проскрипела старуха. — Мне сорок восемь лет. Я тебя старше лет на десять, так ведь?

Травникова поперхнулась чаем и вытаращила глаза. Сорок восемь лет? Сорок восемь?! Девяносто восемь — это запросто. Восемьдесят восемь — это да. Но сорок восемь? Не может быть!

Старуха грустно улыбалась.

— Вот представь себе. Ты не веришь, а это так.

— Подождите! Но ведь тогда… Вы ведь Ядвига Травникова, вы же дяди Степы Травникова дочка, да? Дяди Степы Травникова?

— Да, — кивнула «баба Яга». — А тебе я троюродная сестра. Помнишь, как мы с тобой на танцы в деревенский клуб ходили?

Вообще-то они не ходили вместе на танцы, это шестнадцатилетняя Ядвига брала с собой малявку-Верочку в клуб, но Вера хорошо помнила свою дальнюю родственницу, приезжавшую, как и она, в деревню к бабушке каждое лето. Их бабушки были родными сестрами и жили в соседних домах. И потом, когда обе они стали взрослыми, красавица Ядвига приезжала в деревню, сначала одна, потом с мужем.

— Помню. Я все помню. Но, господи, что же с вами… Что же с тобой случилось?

Ядвига налила в чашки еще чаю.

— Заболела я. Хотя, нет. Теперь уже не это главное, да и не с этого все началось. Вот я только теперь понимаю, что людям надо быть очень осторожными в своих мечтах и желаниях, потому что многие из них так или иначе исполняются. Да только мало кто оказывается готов к их исполнению.

Ты помнишь, я ведь в юности была очень красива. И мне всегда казалось, что эта красота мешает мне жить. Да-да, я не шучу! Даже отец всегда говорил, что с такой внешностью мне незачем учиться и работать, что я с таким-то личиком легко заполучу хорошего мужа, да и буду жить припеваючи. А мама непременно хотела видеть меня актрисой. Запихивала меня бесконечно то в балет, то в эти идиотские драмкружки и всем подругам говорила, что у нее Ядочка — великий талант, будет учиться в Москве и сниматься в кино.

Я, действительно, после школы поехала в Москву, но только поступать стала не в театральный, а в медицинский институт. Баллов на лечебный факультет мне не хватило, и я пошла на фармакологию. Мама, помню, чуть не умерла от злости. Зато я была довольна выше головы.

Курсе, кажется, на третьем мы с подругами в общежитии встречали Новый год. У меня тогда уже и жених имелся, да и вообще от кавалеров отбоя не было настолько, что и учиться-то было некогда. Так вот, стали мы под бой курантов желания загадывать, а я возьми да и ляпни: все бы отдала, лишь бы окончить институт с красным дипломом и стать не провизором в аптеке, а настоящим ученым, лекарство открыть такое, чтоб весь мир обо мне узнал. Не про себя желание загадала, вслух выпалила. А подруга моя и говорит: так уж и все? И красоту бы свою отдала? Я рукой махнула, что красота? Она пройдет, как не бывало, а карьера и слава — это на всю жизнь, до конца дней.

Ядвига помолчала, глядя в полупустую чашку.

— Я окончила институт с красным дипломом. И кандидатскую написала даже не в последний год ординатуры. А потом и докторскую стала готовить. И работать устроилась не куда-нибудь, а в крупнейший научный центр фармакологии и лекарственных средств. Замуж, правда, за того жениха не вышла, некогда было, училась. Зато вышла потом. За замечательного человека, простого врача со «Скорой помощи», но такого!.. Эх!

Короче, написала я и докторскую. Работала как лошадь, дневала и ночевала на работе, но написала. У меня тема была по гербологии. Я вообще занималась исключительно лекарственными растениями. Когда я защитилась, красиво так, с блеском, без единого черного шара, мне дали лабораторию и интереснейшую тематику. И я так в эту работу снова окунулась, такие удивительные результаты получила!

Представляешь, мы добились стремительной деградации раковых клеток при помощи уникально сбалансированного состава, созданного из экстрактов сотни разных растений. При воздействии на опухоль запускается механизм самоуничтожения патологических клеток, от них остается лишь пустая оболочка. Конечно, остатки опухоли иногда приходится удалять, если организм сам не справляется, но излечение стопроцентное! Мы уже успели опробовать этот препарат на группах пациентов — результаты были феноменальные!

— Невероятно! А дальше? — воскликнула Вера.

— Дальше? А вот дальше ничего не было.

— Почему?!

— Потому что в один прекрасный день все сотрудники нашего научного центра оказались за воротами. Нас просто вышвырнули на улицу!

— Подожди, почему? Ваш центр закрыли?

— То-то и оно, что нет. Нас сожрали. Ты слышала что-нибудь о черных рейдерах?

— Слышала, конечно, — кивнула Вера, — но, я так понимаю, ваш центр был государственным учреждением, а захваты происходят только в отношении частных компаний.

— Как бы не так, — усмехнулась Ядвига. — У нашего центра был огромный комплекс зданий прямо в центре Москвы на Зубовском бульваре, лакомый кусок, да только не на всякий зубок: федеральная собственность. Мы считали, что мы в полной безопасности. Вернее, мы ничего не считали, нам и в голову не приходило, что кто-то нас посмеет тронуть.

Наше основное здание было старое, требовало большого ремонта. Директор не один год просил на реконструкцию денег. Дело уже дошло до угрозы обрушения, а средств все не было. И вдруг нам предлагают неплохой инвестиционный проект: некий концерн делает нам ремонт, а мы потом ему — большую научно-исследовательскую работу. Они честно сделали реконструкцию, и центр оказался должен почти сорок миллионов рублей. И тут у них отпала нужда в научных исследованиях. Они потребовали денег и подали в суд. И однажды утром сотрудники не смогли войти в центр. На дверях висела новая вывеска, теперь в здании располагалось акционерное общество, сидели охранники с автоматами…

— Но это же невозможно! Надо же было вызвать милицию, ОМОН!..

— Да какой там ОМОН, — махнула рукой Ядвига. — Все было абсолютно законно: решение суда, регистрация во всех инстанциях. Нам даже личные вещи не дали забрать. Даже директора нашего, академика, не пустили в здание. Материалы, препараты, документы — все осталось там. Некоторых сотрудников потом взяли назад, меня новое руководство на работу не пригласило.

Начались бесконечные суды, директор обращался в правительство, в международные организации, на телевидение… И — ничего. Насколько я знаю, до сих пор ничего.

Я этого стресса не выдержала, начала хворать. И вроде бы ничего особенного, но беда не приходит одна: я простудилась, начался гайморит, врачи назначили прогревание, ФИЗО. Как раз накануне суда, где я была заявлена свидетелем, сбегала на сеанс, а медсестричка молоденькая, аппаратуру настроила неправильно. Лучи пересеклись в области вилочковой железы. Но это стало понятно потом… Потом, когда я уже лежала в больнице, когда меня из комы вывели.

Вот в тот момент и наступила для меня окончательная расплата. Я заболела редкой болезнью, прогерией, мой организм из-за ожога вилочковой железы стал стремительно стареть. Ураганно. Всего лишь за два года я превратилась из цветущей и сильной женщины в дряхлую и немощную старуху. Впрочем, вот, ты все видишь сама. Я так и умерла бы, если бы не мой муж. Умерла бы в сорок лет просто от старости. Но он уговорил своего старого преподавателя, академика Цацаниди, директора крупной клиники при Институте нейрохирургии мозга, взять меня на лечение в экспериментальную группу больных. Я пролежала там почти полгода. Перенесла несколько операций, тяжелый восстановительный период. Старение удалось остановить, но только остановить, а не повернуть вспять.

Я вернулась домой, готовилась к новым операциям, на этот раз пластическим. Хотела хоть чуть-чуть выглядеть моложе и не пугать своей внешностью знакомых. Я хотела еще помочь своему директору в судах, мы надеялись все-таки отстоять наш научный центр. Муж мой, правда, был против того, чтобы я работала, а уж тем более участвовала в этих судах.

— Ты все-таки участвовала? — спросила Вера. — Вы выиграли?

— Я не участвовала. И центр не удалось вернуть. Мое присутствие на суде ничего бы не изменило, теперь-то я это понимаю. Тот концерн, который нас захватил, — это не просто отчаянные рейдеры, дерущиеся за кусок пирога, от которого не успели откусить при первой приватизации. Это стоголовая гидра, пожирающая крупные и успешные фирмы и учреждения совершенно определенного профиля. Это рейдеры медицины, фармакологии и медицинского приборостроения. Их интересуют не столько деньги и имущество, сколько разработки, уникальное оборудование и налаженный технологический процесс. У них везде крыша и везде поддержка. Под них создаются законы и программы на самом высоком уровне. И, я уверена, у этого концерна четкие и далеко идущие планы.

— Да, теперь я понимаю, почему ты отказалась участвовать в суде: что бы ты ни сказала, им было бы как слону дробина.

Ядвига покачала головой.

— Не в этом было дело. Сережку, мужа моего, убили.

— Они?!

— Нет, ну что ты. Нет, конечно. Все так глупо, так… — она тяжело вздохнула и утерла сморщенной ладошкой слезы, заблестевшие в морщинах темных век. — Он шел со смены под Новый год. Мы еще радовались, что дежурство не выпало на ночь, а закончилось в восемь вечера. Его убили какие-то отморозки, ограбили и бросили между железными гаражами. Он там пролежал… Его нашли только второго января. Не милиция даже. Друзья нашли. Они ведь искали. А в милиции говорили: сбежал мужик от такой-то старухи.

Она заплакала, вытирая слезы и крючковатый нос концом передника, а Вера не знала, как ее утешить. Но Ядвига собралась с силами и успокоилась сама, глотнула остывшего чаю из своей чашки.

— Вот когда я похоронила Сережку, я так же, как ты, поехала умирать. То ли на родину меня потянуло, то ли видеть никого не хотела, но точно знала, куда должна ехать: в Травкино. Моей-то бабушки дом давно сгорел, но я решила, что уж какой-нибудь брошенный точно найду. Но в Травкино ничего подходящего не оказалось. В селе мне и посоветовали сходить сюда, в Тишино.

— Так это Тишино? — удивилась Вера. Она помнила эту деревню большой и людной. Хотя это было давным-давно, еще в детстве.

— Тишино, — подтвердила Ядвига.

— Но ведь оно рядом совсем! А мы шли сюда так долго.

— Так потому тут никто и не живет: дорога-то от Травкина совсем в трясину ушла, там теперь непролазное болото, только через лес и можно добраться.

— Я видела, сюда на машине человек приезжал, — не унималась Вера.

— Приезжал. Только это издалека, с того конца, со стороны Москвы едут, через Покровское. Да и там не во всякую погоду проедешь. Ко мне чаще пешком идут. Мальчишки травкинские через лес провожают.

— А… зачем к тебе идут?

Ядвига усмехнулась:

— Так я ж баба Яга! Затем и идут.

— Посмотреть?

— Вот еще! — рассердилась она. — Чего на меня смотреть? За травами идут. За лечением, за лекарством.

— Так ты травница?

— И травница тоже. Это, между прочим, у нас в роду. Знаешь, почему село наше называется Травкино, а род у нас — Травниковы?

— Нет.

— Нет? Неужели тебя бабушка твоя никогда травяным чаем не поила?

— Поила! — воскликнула Вера, и вспомнила бабушкины чаи, отвары и настои. Но ей и в голову не могло прийти…

— Все наши прабабки и прадеды тут жили и травы собирали. И такие, я тебе скажу, секреты знали, каких я, профессор и доктор наук, со всеми своими академическими образованиями никогда не постигну. Только то, что от бабушки с детства помню, но это так, мелочи. Эх, знала бы, как жизнь обернется, днями и ночами бы за ней записывала.

Вера тоже помнила, как ее бабушка, родная сестра Ядвигиной, все время ходила в лес, собирала, потом сушила, терла, варила какие-то цветы, корешки и травки. Даже тогда, когда Верины родители перевезли ее в город, бабушка все равно часто ездила в Травкино. Даже если плохо себя чувствовала, все равно рвалась туда, чтобы успеть «в пору», и переубедить ее было просто невозможно. И тогда с нею ездил папа, а потом — Вера.

— Тут и сейчас многие, как они говорят, «пользуют». Тетка Шура вот, Афутина, соседка ваша… А в этот дом меня вообще сам Бог привел. Мне его тетка Шура и показала, он, говорит, покрепче, другие гнилые совсем.

Только я тут обосновалась, тащится какая-то тетка с ребенком и начинает у меня на крыльце рыдать, что у нее «дите помирает, спасу нет», ну и так далее в том же духе. Я ее гоню, говорю, что вы ко мне-то пришли? Идите к врачу, в больницу. А она не уходит ни в какую. Вы, говорит, всем помогаете, всех лечите, а нас гоните. Плюнула я, ребенка осмотрела. Ничего особенного, аллергический дерматит. Сказала, что попить, в каких травах купать, и восвояси отправила.

На следующий же день еще двое приперлись. Сначала мужик, потом бабка. У мужика половая слабость, я ему тоже кое-что посоветовала. А бабка-то мне глаза и открыла: оказывается, здесь всегда травница жила, древняя старуха, всех лечила. К ней и из села посылали, когда сами помочь не могли. Травница эта год назад пропала, ушла в лес за травами, да и не вернулась. Сельские думали, в болоте сгинула или волки сожрали. Так вот, я, оказывается, очень на нее похожа. Представляешь, как я «обрадовалась»? В свои сорок с небольшим лет я так похожа на древнюю старуху, деревенскую ведьму, что меня за нее и приняли. Я ведь никому, кроме Афутиной, не сказала, кто я такая. Мне теперь кажется, что не случайно она меня в этот дом привела, знала, что тут мне спокойно помереть не дадут. Люди идут просто косяком, редкий день выдастся, чтобы никто не явился.

Я сначала в кладовке разобралась, старые запасы той травницы нашла. А потом и сама занялась тем же ремеслом. Травы стала собирать, в огороде насажала, кой-кому из своих знакомых записочки в город с «клиентами» послала, а они мне — семена нужные. Один бизнесмен оборудование привез, ты еще не видела, какую я лабораторию в сарайчике развернула. А за домом — теплица.

— Как же у тебя сил на все хватает? — изумилась Вера, с сомнением глядя на Ядвигу.

— На больных-то?

— Да нет, на дом, на огород, на теплицу…

— Так ведь мне все люди делают. Не у всех ведь есть деньги, чтобы мне заплатить. Вот каждый и делает, что может. Только с тех, кто не за лекарством приезжает, я по жесткому тарифу беру.

— Не за лекарством? А за чем?

— Не важно, потом расскажу, — отмахнулась Ядвига. — Я даже псевдоним себе взяла подходящий — баба Яга. Похожа ведь, правда?

— Что ты!..

— Похожа-похожа! Сама знаю. И в жалости твоей не нуждаюсь. Я вообще успокоилась, живу в свое удовольствие, занимаюсь любимым делом. Даже то, над чем в центре последнее время работала, и то не забросила.

— Так уж и не забросила? — улыбнулась Вера. — Разве мощности твоего сарайчика сравнимы с лабораторией научного центра?

Ядвига скривилась.

— Ты, Вера, сегодня, когда воду несла да в кусты ввалилась, каким глазом за мужиком приезжим в дырку глядела?

— Откуда ты…

— В окно видела. Так каким глазом?

Вера задумалась и даже прикрыла глаз. Один. Потом другой.

— Каким? Правым.

— Ты же слепая на правый глаз!

Вера быстро закрыла левый глаз ладонью. Правый, недавно еще совершенно не зрячий глаз довольно хорошо видел. Весьма сносно. Им-то она и смотрела в дырку в заборе.

— Как же… Это, я же…

— Я же! — передразнила Ядвига. — А ты думаешь, ты у меня просто так здесь отсыпалась?

— А чем ты меня тогда, в самом начале напоила, что я совсем отключилась?

— Чем? Экстрактом корня валерьяны, вытяжкой из цветов дрока и чуть-чуть сока болотника.

— Но зачем?

— Повезло тебе, Вера, вовремя тебя Светка напоила. Ты ей все и рассказала. Даже препарат назвала, которым тебя опоили, только Светка название забыла. А мне и без того ясно, по симптомам, которые ты ей описала: тригербин это был, верно?

— Верно, — удивленно пробормотала Вера.

— Вот, оказывается, куда занесло наркогруппу из нашего центра. Тригербином сначала я занималась, потом, когда стало ясно, что вреда от него гораздо больше, чем пользы, проект закрыли. А в ваших лабораториях, видать, довели его до ума. Сильная вещь! Страшная и перспективная. Дешевая в изготовлении, по степени привыкания — более надежная, чем героин. Избавиться от зависимости практически невозможно.

— Я уже почти избавилась, — возразила Вера. — Даже спать уже могу без лекарства. И сны не такие страшные.

— Это все, Вера, временно. И только из-за того, что ты наполовину ослепла. Клеткам мозга, которые управляли раньше твоим зрением, пришлось переключиться на сверхзадачу: купировать деятельность коры головного мозга, страдающей сейчас без тригербина. Если ты в ближайшее время не примешь препарат, поражения будут еще страшнее, мозг отвлечет от основных задач новые участки.

— У меня остановится сердце или откажут легкие… — прошептала Вера.

Ядвига пожала плечами.

— Вот потому я и напоила тебя своим собственным чаем. Ты бы иначе не поверила мне и не осталась лечиться. Нужно было показать тебе какой-нибудь фокус.

Веру поразило, что Ядвига называет фокусом ее прозрение. Для нее самой это было настоящим чудом.

— А вот теперь я почти уверена, что ты останешься у меня, — продолжала Ядвига, — и дашь мне довести лечение до конца. Останешься?

— Да, — согласилась Вера, — только если ты не будешь кормить меня сушеными мухоморами.

— Чем надо, тем и буду кормить, — отрезала «баба Яга». — Не твоего ума дело. Кстати, а почему ты давешнего мужика так испугалась?

— Долго рассказывать…

— А если вкратце?

— Это мой шеф, — вздохнула Вера. — И у меня с ним роман. Был. А потом… Он мне наврал еще, что у него жена безнадежно больная…

— Действительно, жена у него тяжело больная, — неожиданно подтвердила Ядвига. — Он и приехал за лекарством для нее. И не в первый раз. Я с ним давно знакома, ко мне его один мой коллега из Москвы направил. Ездит он частенько, платит хорошо. А иногда дочку присылает. Она хоть и от первого брака, но для мачехи иногда лекарство забирает.

— У него дочка есть?

— Есть. Ты роман крутишь, а про человека ничего не знаешь! Длинная такая девица, совсем на него не похожа. Худая, как жердь, и рыжая-рыжая. Сейчас, вроде, такие в моде.

— Это его дочь?! — задыхаясь, проговорила Вера. — Дочь…

Она засмеялась и заплакала одновременно. От стыда за свою глупость, от облегчения, от счастья…

Ядвига, баба Яга, покрутила узловатым пальцем у виска и полезла в шкафчик за каким-то из своих многочисленных пузырьков.