Подождать до рассвета

Глава 4

Маша Рокотова поцеловала мать в щеку.

— Как я тебя давно не видела!

Алла Ивановна с улыбкой посмотрела на дочь поверх очков.

— Три дня.

— Три дня! Представляешь, у меня столько новостей, прямо не знаю, с какой начать.

— Ты выходишь замуж, — всплеснула руками мать.

— Да ни в жизнь! — воскликнула испуганно Маша. — А вот Ильдар женится.

— Ну что ж, ему давно пора. Сколько ему?

— Сорок.

Ильдар был на три года старше Маши.

— А ты, никак, расстроилась? — удивилась Алла Ивановна.

Дочь со вздохом кивнула. На глаза у нее почему-то наворачивались слезы. Это был ее давний, еще студенческий брак. Они оба были такими молодыми и глупыми, так любили друг друга, что казалось, будто друг без друга они не смогут жить. Ильдар бешено ревновал молодую жену, хотя она не давала, да и не могла давать повода. Теперь она понимала, что так уставала тогда от его любви, что и смотреть-то ни на кого не хотела. Ей казалась смешной его ревность на последнем месяце ее беременности, а сцена, которую он устроил прямо перед родами, была просто безобразна.

Они расстались тут же, как только Маша с малышом выписались из роддома. Сил у нее больше не было ни на его любовь, ни на его ревность. Всю свою жизнь Рокотова посвятила сыну Тимуру. Потом у нее появился еще один мальчик. Именно появился, а не родился. На Кузю Ярочкина Маша оформила опекунство, когда его мать лишили родительских прав.

Ильдар не бросил Машу, он помогал ей растить детей, но только деньгами. Ни видеть, ни знать собственного сына он до недавнего времени не желал, хотя с Машей поддерживал более чем дружеские отношения. Да что там дружеские, перестав быть мужем и женой, они остались любовниками. А вот теперь он вдруг женится!

— Обидно, мам, — сказала Маша. — Я думала, что он одну меня всю жизнь будет любить, а у него, оказывается, была девушка.

— А у тебя? — лукаво спросила мать.

Маша улыбнулась, готовые было закапать из глаз слезы моментально высохли.

— У меня девушек не было.

— Да что ты говоришь? А мальчики?

— Ну-у… Мальчики… Это моя вторая новость. Паша Иловенский приглашает меня провести отпуск в Швейцарии, представляешь?

— Даже и не представляю. А ты, похоже, еще раздумываешь?

— Конечно, раздумываю. У меня же дети.

— Это ты каких конкретно детей имеешь в виду? Тиму с Кузькой? Так они сами скоро женятся! Какие ж они дети, девятнадцать лет скоро. Ты в этом возрасте Тимку родила. Они только рады будут от твоего надзора месяц отдохнуть. И потом: а мы с отцом на что? Поезжай и не беспокойся, присмотрим мы за мальчиками, хотя уж скорее они за нами. А этот, Паша твой, человек-то надежный?

— В каком смысле?

— Так ведь за границу с ним поедешь. Мало ли что…

— Мама, — засмеялась Маша, — он политик, член Совета Федерации, как же он может быть ненадежным?

— Да как любой другой человек. Или ты считаешь, что все в Думе — сплошь порядочные люди? Отец вон вообще уверен, что там приличных людей нет.

— Иловенский — очень одинокий и глубоко несчастный человек. У него умерла жена, погиб сын, брат с невесткой разбились в авиакатастрофе… Он сейчас воспитывает племянника, мальчик в десятый класс пошел. Непростой такой ребенок, но добрый, хороший мальчик, Витя.

— А ты его сюда на каникулы пригласи.

— Кого?

— Мальчика Витю. Пусть им Тимур и Кузя займутся. Кузька хоть от своей возлюбленной отвлечется.

— Скорее и этого научит. Но это мысль! — согласилась Маша. — Я сегодня позвоню и предложу Иловенскому. И знаешь, я с Павлом пойду на свадьбу к Ильдару! Пусть он не думает, что на нем свет клином сошелся. И без него проживу, травиться-вешаться не буду.

Тут Маша Рокотова вспомнила:

— Господи! Мама, я все ерунду болтаю, а ведь мне твой совет нужен. Ты помнишь Веру Травникову?

— Конечно помню, а что с ней?

— Что-то не то с ней, мама. Мне вчера показалось, что она хочет наброситься на меня с ножом. Глаза пустые, зрачки, как булавочные головки. Мы у нее на кухне сидели, кофе пили, болтали обо всякой ерунде. И вдруг она начала орать на меня, мол, мне все достается за просто так, а она такая несчастная. Мне кажется, она влюбилась…

— Погоди-ка, какие, говоришь, у нее были глаза?

— В смысле?

— Ты сказала: зрачки — как булавочные головки.

— А, да. Странные какие-то глаза. Голубые-голубые, зрачок, как точечка, едва заметный. Жуткое зрелище.

— Я ведь вижу ее во дворе почти каждый день. Тоже давно заметила: Вера ведет себя неадекватно, странная какая-то стала. Она наркотиками случайно не балуется?

— Да ну что ты, мама! — возмутилась Маша, но тут же задумалась. — Она ведь у меня денег в долг просила…

— Много?

— Много. Я дала.

— Молодец, — вздохнула мать. — Если у Веры такие проблемы, можешь попрощаться со своими деньгами.

— Да черт с ними! Мама, Веру надо спасать!

— Пока она сама не захочет, никто ее не спасет. Может быть, мы с тобой ошибаемся, дай бог, чтобы это было так, но если нет, ей надо срочно ложиться в клинику и лечиться. Попробуй выяснить, что с ней происходит, и, если мы правы, попытайся убедить ее обратиться к врачу.

Маша задумалась:

— А у меня разве есть право убеждать и настаивать?

— У тебя есть право выбора.