Подождать до рассвета

Глава 38

В три часа Маша Рокотова была в кабинете Нестерова.

— Мария Владимировна, вы просто поговорите с ним, — попросил ее следователь. — Это, конечно, нарушение всех возможных и невозможных правил, но я должен быть уверен: действительно он лишился рассудка или это просто фарс.

— Все настолько серьезно? — с тревогой спросила она.

Нестеров не ответил, только махнул рукой.

Камо выглядел совершенно спокойным и довольным собой и жизнью.

— Как ты себя чувствуешь? — нерешительно спросила Рокотова, будто Камо мог броситься на нее.

— Хорошо, — просто ответил он и улыбнулся.

— Ты написал признание…

— Да.

— Но ведь это не ты убил Стаса, правда?

— Правда, — кивнул адвокат.

Нестеров удивленно вскинул брови.

— Ты же не мог его зарезать, да? — настаивала Маша.

— Да, — невозмутимо соглашался с ней Камо.

— Ничего не понимаю! Так зачем же ты написал признание?

Он смотрел на нее недоуменно, словно она задала ему невесть какой сложный вопрос.

— Ты написал, что ты убил Покровского, — вмешался следователь.

— Да, написал.

— Почему?! Почему ты написал, что убил, если ты его не убивал?

— Не убивал, — эхом повторил Камо.

— Что он написал? — обратилась Рокотова к следователю.

— Я же сказал, признание!

— Что конкретно?

— Конкретно? «Я убил Станислава Покровского. Зарезал его ножом». Дата и подпись.

— Разве этого достаточно, чтобы признать человека виновным?

— Нет, конечно, — сказал Нестеров. — Презумпцию невиновности еще никто не отменял. Даже если он десять таких признаний напишет, суд все равно будет оперировать уликами и доказательствами. Фактами, а не эмоциями. Мало ли, какая может быть у него причина для того, чтобы взять вину на себя.

— Да я совершенно уверена, что Камо не убивал Стаса!

— Не убивал, — снова повторил Камо.

Маша и Сергей Нестеров недоуменно уставились на него.

— А ты вообще-то был с ним в офисе у Ильдара в воскресенье? — спросила Рокотова.

— Конечно, был.

— Ты точно помнишь?

— Точно. Я же не сошел с ума.

— И ты его не убивал?

— Не убивал.

— Черт побери, — сквозь зубы выругался Нестеров. — Ты же написал, вот только вчера, что убил Покровского. Зарезал. Ножом.

— Да, я зарезал его ножом.

Маша охнула и закрыла лицо руками.

Когда его уводили, он вдруг нерешительно позвал ее:

— Маша, Маш…

— Что? — она смотрела на него с тоской.

— Спасибо тебе за посылку. Все очень вкусно.

Он вышел из кабинета в сопровождении конвойного.

— Я ничего ему не посылала! — сказала Маша следователю.

— Да ладно, вы же видите, в каком он состоянии. Он ничего не соображает: то убивал, то не убивал. Стресс, что ли, на него так подействовал?

— Он просто со всем соглашается, — задумчиво пробормотала Маша. — Вы заметили? Он со всем соглашается, а не отвечает на вопросы.

— Теперь бы еще разобраться, он на самом деле рехнулся или изображает из себя дурачка?

— Если бы он изображал из себя дурачка, он не стал бы писать признание, — покачала головой Маша. — Это же глупо. Презумпция презумпцией, а вдруг этого будет достаточно для суда? Он мог бы придуриваться и без этой бумаги.

— А если все наоборот? — задумчиво проговорил Нестеров. — Если он начал придуриваться еще тогда, когда планировал убийство?

— Да зачем?

— Не зачем, а потому что. Потому что уже был на тот момент не в своем уме, — следователь выразительно постучал шариковой ручкой по своему лбу. — Вы не замечали в его поведении каких-нибудь изменений, странностей?

Маша задумалась. В последний год она реже виделась с Камо, чем прежде. Он не то чтобы сторонился ее, но на чай больше не забегал. Да и звонил реже. Она не удивлялась: год назад Есакян попал на своей машине в аварию на волжском мосту. Маша в этот момент сидела у него на пассажирском сиденье, ее-то он и подставил под груженый КамАЗ, вывернув в последнюю секунду руль. Почти три месяца пролежала Маша в больнице и благодарила Бога за то, что вообще осталась жива. Камо тогда отделался легкими царапинами от аварии и парой выбитых зубов — от Ильдара. В тот самый первый момент Камо просто повезло, что Каримова вовремя от него оттащили.

А вдруг… Вдруг все это — месть Ильдару? Попытка развалить его компанию. Они, правда, давно помирились, вернее, Маша сама их и помирила, но злоба и обида за те побои могла остаться. Или не могла? И стоит ли говорить об этом Нестерову?

— Ничего я не замечала за ним необычного, — вслух сказала она. — И в день убийства, когда мы с ним разговаривали, он был совершенно адекватным. Может быть, его запугали? Заставили признать себя виновным? Может же быть такое, что на него надавили. Письмо какое-нибудь прислали. Или через охрану следственного изолятора передали информацию.

— В принципе, может.

— А это признание в двух строчках ничего не значит. Если бы он описал все подробно, да это совпало с уликами…

Нестеров вздохнул и поднес к Машиным глазам заполненный бланк: протокол допроса.

— Он описал. Подробно. И все совпало. И даже магнитофонная запись этого допроса есть. Завтра будет готова экспертиза вещественных доказательств, скорее всего, все оставшиеся сомнения отпадут. Признание, которое он написал собственноручно, усугубляет его положение, но решающей роли не играет. Мария Владимировна, вы, наверное, меня неправильно поняли. У меня нет сомнений в том, что он убил Покровского. Есть только надежда, что он не будет признан виновным.

— Ничего не поняла, — растерялась Маша. — Если он убил Стаса, то как же он может быть признан невиновным?

— Он может быть не признан виновным, если будет признан невменяемым. Сумасшедшим.