Не знаю, сколько часов прошло в борьбе с беспамятством. Затуманенным сознанием я чувствовала: со мной творится что-то недоброе. Но этой зацепки было недостаточно, чтобы по-настоящему пробудиться; я словно бы погрузилась под воду, видела над собой блики солнца — вот только никак не удавалось вынырнуть на поверхность. Стоило к ней приблизиться, темный поток утягивал меня обратно на глубину. В первый раз я услышала грохот фургона, во второй — чьи-то голоса. В третий — ничего, кроме тишины.
С четвертой попытки я наконец-то умудрилась открыть глаза — и лежала, не смея их закрыть, кое-как сопротивляясь сну. Сил хватало лишь на то, чтобы тупо пялиться на какую-то бежевую стену. Может, это не бежевый, а серо-коричневый? Или песочный? Точно знаю одно — латекс, матовая латексная краска оттенка яичной скорлупы. Как странно, что у меня такие обширные познания в красках. Еще страннее, что я лежу, парализованная с ног до головы, и размышляю, в какой цвет похитители выкрасили мою тюрьму. Это все Джереми виноват. Он просто помешался на ремонте и отделке. Действительно помешался — конечно, не без причины, но это его дело. Пускай себе меняет обои в столовой хоть каждый год: если это помогает ему как-то справиться с призраками прошлого, буду подавать рулоны и даже не пикну. Что же до размышлений о краске в неподходящий — до смешного — момент… А собственно, о чем мне еще оставалось думать? Конечно, можно было бы гадать, где нахожусь и что со мной теперь будет, потихоньку вгоняя себя в панику, но лучше от этого не станет. Ни головы поднять, ни рта раскрыть; только и могу, что лежать да таращиться на идиотскую стену, и если мысли о ремонте позволяют отвлечься, то пусть, их.
Серо-коричневый. Да, определенно серо-коричневый.
Я почувствовала легкое покалывание в верхней губе. Похожие ощущения бывают, когда заканчивается действие обезболивающего после визита к зубному. Сморщила нос: пахнет свежей краской. Да что ты будешь делать, опять эта краска! Я постаралась вдохнуть поглубже. Бесполезно — запах краски перебивает все другие. Хотя нет, тут что-то еще… Пахнет кровью. Не моей ли? Я снова принюхалась. Точно не моей, но это еще ничего не значит. Подняв глаза, я увидела темные кляксы под слоем краски, которую явно наносили впопыхах. Брызги крови на стене… Нет, не к добру это.
Как там лицевые мышцы? Отлично, все в рабочем состоянии. Теперь, если на меня кто-нибудь набросится, буду кусаться — правда, противнику должно хватить такта, чтобы подставить под мои зубы какую-нибудь жизненно важную часть тела. Между тем покалывание сместилось к шее. Я подняла взгляд. Белый потолок. Откуда-то доносятся голоса. Нет, один голос. Кто бы это мог быть? Я напрягла слух. Ах вот оно что, очередной диджей страдает от словесного поноса. Где-то включен радиоприемник. Еще чуть-чуть, и мировой рекорд по занудству был бы побит, но радиоболтун все-таки умолк, и бодро затренькала гитара: кантри. Только не это. Вот уже и пытки начались…
Так, перейдем к рукам. Шевелятся, аллилуйя! Опершись на локти, я приподнялась над кроватью и оглядела комнату. Четыре стены: три серо-коричневые, одна зеркальная. Одностороннее стекло. Как мило… Возле подножия кровати — уборная. Именно уборная, не чулан: внутри стоял унитаз, и разглядела я его не в дверном проеме, а сквозь прозрачное стекло. Похоже, кто-то так и не отвадился от школьной привычки подглядывать в женских туалетах. Ой, не нравится мне все это.
Новый запах. Женщина. Вся комната пропиталась запахом какой-то женщины. Простыни, на которых я лежу, выстираны порошком с лимонной отдушкой, но человеческий дух перебивает все остальные, он идет даже от матраса и смутно мне знаком… Откуда я знаю эту женщину? Может, это та, которая меня похитила? Нет, не она. Кто бы это мог быть…
Тут меня осенило. Все ясно: так же пахнет от крови на стене. Да, не самый лучший способ познакомиться. Судя по количеству темных пятен, лицом к лицу с этой женщиной нам встретиться уже не грозит. По крайней мере в этой жизни.
Секундочку. У меня есть бедра! Ну, не ахти какие — любые джинсы сидят на мне, как на вешалке, милыми мужскому глазу округлостями похвастаться не могу. Я лишь хотела сказать, что мои бедра — данные мне от природы, родные бедра — наконец обрели чувствительность. Все, ноги целиком в моем распоряжении. Отлично! Попытка встать с кровати привела к падению на ковер, зато я рассмотрела его во всех деталях. Соткан машинным способом, но качество хорошее. Приятный серо-коричневый узор, на фоне которого мелкие пакости вроде пятен крови почти незаметны.
Через несколько минут мне удалось подняться на ноги. Я огляделась по сторонам. И что теперь? Если меня схватили те же люди, что похитили шамана, то в соседних камерах должны находиться другие заключенные. Попробую войти с ними в контакт.
— Эй! — крикнула я. — Есть тут кто-нибудь?
Никакой реакции. Видно, стены здесь слишком толстые, с товарищами по несчастью не пошепчешься. Даже воздух, идущий сквозь крошечное отверстие в потолке, кажется фильтрованным, неживым. Хотя, с другой стороны, радио ведь я как-то слышу… Я поискала глазами динамик. У двери обнаружилось переговорное устройство, но для него качество звука было слишком хорошим. Я еще сильнее напрягла слух. Неподалеку кто-то кричит, ругается — голос хриплый, слов не разобрать. Я прикинула расстояние до нарушителя спокойствия. Футов пятьдесят. Что ж, звукоизоляция здесь неплохая, да вот на оборотней не рассчитана.
Крикун наконец утих, и до меня донеслось тихое царапание. Крысы? Мыши? Нет, их бы я сразу учуяла. Кроме того, в моей камере было чище и стерильнее, чем в «Макдоналдсе» в день прихода санэпидемстанции. Так где же это царапают? Хорошенько прислушавшись, я поняла: в коридоре. То царапанье, то шелест бумаги. Кто-то переворачивает страницы и царапает, царапает, царапает… ручкой по бумаге. За стенами моей камеры кто-то пишет! Я отвернулась от двери, сделала три шага вдоль стены и резко крутанула головой. Звук тут же стих. Я оскалилась, приблизила лицо к стеклу и притворилась, будто выковыриваю из зубов остатки пищи. Ручка зацарапала с новой силой. Ага, теперь понятно, за кем ведется наблюдение. А я, кажется, письменного согласия не давала.
Я кинулась к двери и забарабанила кулаками по стеклу. Конечно, она не сдвинулась с места, но шум поднялся изрядный. Я решила не кричать: если уж они не услышат этого грохота, то моих воплей и подавно. Какое-то время ничего не происходило, потом над моей головой зажужжал переговорник.
— Да? — спросил женский голос. Его обладательница явно была молода и очень старалась казаться безразличной.
— Я хочу поговорить с кем-нибудь из начальства, — заявила я.
— Боюсь, это невозможно, — ответила она, не переставая царапать ручкой.
Я забарабанила по двери еще энергичней.
— Пожалуйста, прекратите.
В голосе кромешное спокойствие, чуть ли не скука. Царапанье не прекращается.
Размахнувшись как следует, я врезала по стеклу. Перегородка дрогнула, царапанье прекратилось.
— Я понимаю ваше недовольство, но это не поможет. Насилие — не выход.
Да что вы говорите?
Я притворилась, будто возвращаюсь к кровати, но вместо этого с разворота ударила ногой по боковой стене, выбив кусок штукатурки. Под ним обнаружился металлический прут. Я слегка его дернула. Не поддается. Впрочем, я еще и не пыталась по-настоящему. Вот если шарахнуть по стене еще разок, то можно будет хорошенько ухватиться за прут, и уж тогда я дерну так дерну…
Из коридора донесся тяжелый топот. Прогресс, однако.
Ожило переговорное устройство.
— Пожалуйста, отойдите от стены, — потребовал мужской голос.
Таким же механическим голосом пугали прохожих автомобильные сигнализации в конце девяностых. Не дай бог вы случайно подошли слишком близко к какому-нибудь навороченному «бумеру» — вас тут же просят «отойти», пока вы ненароком не оставили на дорогой полировке следы грязных пальцев. Как-то раз, услышав это требование, Клей запрыгнул на капот машины и учинил такое, что вопросы чистоты сразу отошли на второй план. Хозяин тачки, как на грех, находился неподалеку. Я и не думала, что пузатые коротышки вроде него способны бегать с такой скоростью. Впрочем, при виде Клея он подрастерял свой пыл, потому что бояться надо было уже не за машину. Вот и я, по примеру Клея, подчиняться голосу не стала, а саданула кулаком между металлическими скобами, пробив замечательную дыру в соседнюю камеру.
Дверь распахнулась, в проеме на миг возникло мужское лицо — и тут же исчезло. Дверь закрылась. Затрещала рация.
— База один, это альфа. Срочно требуется подкрепление в первый тюремный блок, к камере восемь.
— Кто там пристает к моей любимице? — с ленцой проговорил кто-то, растягивая слова на среднезападный манер. Гудини. — Что-то ты напуган, солдатик. Может, мне спуститься, подержать тебя за ручку?
— Риз? Какого хрена ты делаешь в… А, ладно.
Щелчок, шум помех.
— Пижон чертов.
— А может, он не шутил, — сказала я.
Пауза. Выплюнув короткое «Черт!», переговорное устройство отключилось.
— Приведите ко мне кого-нибудь из начальства, — повторила я. — Быстро.
После непродолжительного шушуканья охранник удалился. Я решила больше дыру в стене не трогать — пока, по крайней мере. Присев на корточки, заглянула в соседнюю камеру. Та оказалась зеркальным отражением моей — с той лишь разницей, что пустовала. Или все-таки нет? Проверять, пожалуй, не стоило: девушка с блокнотом никуда не ушла, а разговаривать с потенциальным сокамерником при свидетелях смысла не было. Пришлось просто ждать.
Через двадцать минут включилось переговорное устройство.
— Я доктор Лоуренс Матасуми, — произнес мужской голос. Никакого акцента: так говорят только дикторы на общенациональных телеканалах. — Я хотел бы поговорить с вами, госпожа Майклс. — Будто это его идея! — Пожалуйста, пройдите в уборную, опустите сиденье, сядьте на унитаз лицом к бачку, вытяните руки за спиной и не поворачивайте головы, пока я не попрошу.
Как ни странно, в его устах эти нелепые инструкции казались верхом рациональности. Хотелось съязвить в ответ, но я пересилила себя. Вряд ли он оценил бы по достоинству мой туалетный юмор.
Пришлось оседлать унитаз. Наружная пневматическая дверь с легким шипением отворилась, и в камеру вошло несколько человек. Пара легких мокасин, пара женских туфель на низком каблуке, две — нет, три — пары ботинок.
— Прошу вас, не поворачивайте головы, — велел Матасуми, хотя я и не пыталась пошевелиться. — Держите руки вытянутыми. Сейчас в уборную войдет охранник и временно обездвижит ваши руки. Пожалуйста, не оказывайте сопротивления.
Ну разве можно отказать, когда тебя так вежливо просят? Особенно если просьбу сопровождает щелчок двух предохранителей сразу… В уборную вошел человек, взял меня за руки (крепко, но без лишних эмоций: «Ничего личного, мэм») и застегнул у меня на запястьях холодные металлические браслеты.
— Сейчас охранник проведет вас в основную часть камеры. Займите приготовленный для вас стул. Как только вы усядетесь поудобнее, охранник прикует ваши руки и ноги к стулу при помощи специальных кандалов.
Что-то процедура затягивается.
— А вы точно не хотите, чтобы он сначала связал мне ноги, а? — поинтересовалась я. — Потом бы перекинул меня через плечо, и дело с концом.
— Пожалуйста, встаньте с унитаза и пройдите в основную часть камеры.
— Мне же не разрешается смотреть, — напомнила я. — Может, наденете мне повязку на глаза?
— Пожалуйста, пройдите в основную часть камеры.
Мда, жутковатый субъект. Выйдя из уборной, я увидела типа с фотографии, которую показывала мне Пейдж: невысокий, круглолицый, он без всякого выражения смотрел на меня своими большими глазами. Слева от него сидела молодая женщина с бордовыми волосами, поставленными торчком, и бриллиантовой сережкой в носу. Почему-то она уставилась на мой подбородок и выше взгляда не поднимала. Эти двое сидели на стульях, которых пять минут назад в камере не было. Слева и справа от них стояли два вооруженных охранника в форме: оба, как и тот, который сопровождал меня, коротко стриженные и до того накачанные, что могли бы навалять и чемпиону-рестлеру. Они глядели на меня с отсутствующим видом, словно охраняли не людей, а стулья. Я робко улыбнулась одному из них. Тот даже не моргнул в ответ. Похоже, номер с соблазнением не пройдет. Проклятие. А ведь такие милашки на вид… точно пластмассовые солдатики.
Я села, куда показали. Охранник приковал к стулу мои руки и ноги, накинул ремни.
Матасуми рассматривал меня минуты три и наконец изрек:
— Прошу вас, не пытайтесь воспользоваться данной ситуацией для побега.
— Вы серьезно? — Я оглядела сначала кандалы, потом трио охранников. — Ну вот, а я-то надеялась.
— Хорошо. Теперь, госпожа Майклс, давайте не будем ничего отрицать и начнем нашу беседу, исходя из того предположения, что вы являетесь оборотнем.
— А если я отвергну ваше «предположение»?
Матасуми открыл деревянный ящичек, заполненный бутылочками, шприцами и какими-то инструментами, о назначении которых мне думать не хотелось.
— Ладно, ваша взяла, — заявила я. — Оборотень я, оборотень.
Матасуми растерялся. Девица оторвалась от блокнота и в кои-то веки взглянула на меня, Может, они думали, что я стану отпираться. Или им просто не терпелось попробовать свои игрушки в деле. Матасуми задал несколько стандартных вопросов: как меня зовут, где родилась, кем работаю и так далее. Эти сведения любой мог раздобыть без особого труда, и мне хватило ума не лгать. Успеется еще.
— Позвольте мне для начала сообщить вам, что мы уже содержим под стражей одного оборотня. Все ваши ответы будут сопоставлены с информацией, которую предоставил он. Поэтому рекомендую вам говорить правду.
Гадство. Что ж, это меняет дело. Сбыть враки оптом не выйдет. С другой стороны, Матасуми мог и обманывать меня насчет дворняжки. В любом случае, придется хотя бы чуточку приправить ложь правдой — пусть ломают голову, кто из нас двоих не вполне честен.
— Сколько оборотней входит в эту вашу… Стаю? — начал Матасуми.
Я пожала плечами.
— Да когда как. Определенного состава нет. Одни приходят, другие уходят. Сплоченной группу не назовешь. Все зависит от настроения Альфы: кого-то он принимает, кого-то выкидывает. Он у нас парень импульсивный.
— Альфа! — воскликнула ассистентка. — Прямо как у волков! Вы используете ту же терминологию.
— Вам видней.
— Интересно, — вставил Матасуми, кивая с видом антрополога, который только что обнаружил неизвестное науке племя. — Мои познания в зоологии не столь обширны, как хотелось бы.
У меня за спиной раздался щелчок, затем шипение воздуха. Обернувшись, я увидела женщину, которая заманила меня в машину.
— Такер сказал, что вы начали раньше времени, — заговорила она с милой улыбкой, словно мы недавно познакомились и теперь встретились на светской вечеринке. — Рада видеть, что вы пришли в форму. Надеюсь, побочных эффектов от транквилизатора нет?
— Все тип-топ, — откликнулась я, изо всех сил стараясь, чтобы моя улыбка не превратилась в оскал.
Женщина повернулась к Матасуми.
— Я хотела бы, чтобы доктор Кармайкл ее осмотрела.
Матасуми кивнул.
— Тесс, свяжитесь с доктором Кармайкл: пусть будет здесь к семи часам со всем необходимым. К этому времени мы уже должны будем закончить с объектом.
— Объектом? — рассмеялась вошедшая и взглянула на меня. — Пожалуйста, извините нас. Боюсь, мы используем не самую корректную терминологию. Я Сондра Бауэр.
— Приятно познакомиться, — проговорила я.
Бауэр снова засмеялась.
— Не сомневаюсь. Подождите, Тесс, — обратилась она к молодой ассистентке, которая уже направлялась к двери. — Не стоит звонить доктору Кармайкл. Она ждет нас в лазарете.
— В лазарете? — нахмурился Матасуми. — Вряд ли данный объект…
— Ее зовут Еленой, — перебила Бауэр.
— Я бы предпочла «госпожа Майклс», — заметила я.
— Я хотела бы, чтобы доктор Кармайкл осмотрела Елену как можно скорее, — продолжила Бауэр. — Думаю, гостья будет благодарна за возможность размять ноги и немного осмотреться. Разговор можно продолжить и наверху. Насидеться в четырех стенах она еще успеет.
— Можно поговорить с вами наедине? — спросил Матасуми.
— Да, да. Я понимаю, вас волнуют вопросы безопасности. — Бауэр перевела взгляд с моих наручников на охрану, искоса посмотрела на меня, и ее губы смешливо дрогнули. — Не беспокойтесь, Лоуренс. Мы проследим, чтобы Елене не представилась возможность нас покинуть, но доводить до крайностей ни к чему. Наручников и вооруженной охраны вполне достаточно.
— Я не уверен…
— А я уверена.
Бауэр двинулась к выходу. Мои представления о местной иерархии стремительно менялись. Ассистентка, охранники, полудемон — все они равны между собой и не более чем обслуживающий персонал. Ученые стоят выше их, таинственная женщина — еще выше. А Тай Уинслоу? Какая роль отведена ему? И отведена ли вообще?
Охранник отстегнул ремни, освободил меня от кандалов и вывел в коридор. Оказалось, моя камера находилась в самом его конце, возле металлической двери, над которой светились два красных огонька. На другом конце я увидела в точности такую же. Стены коридора состояли из одностороннего стекла. По числу дверных ручек я определила, что с каждой стороны располагалось по четыре камеры.
— Сюда, Елена, — сказала Бауэр и двинулась направо по коридору.
— Отсюда будет быстрее, — заметил Матасуми, указав на соседнюю дверь.
— Знаю, — отозвалась Бауэр и жестом пригласила меня следовать за ней; так взрослый подбадривает ребенка, который учится ходить. — Прошу вас, идемте со мной, Елена. Я вам все здесь покажу.
Экскурсия по тюрьме? Да разве кто-нибудь против?