Похищенная

ПЕРЕМЕНЫ

Все угомонились, и Матасуми вспомнил о моем присутствии. До него только сейчас дошло, что я нахожусь в месте, в котором мне находиться не положено. Подозвав оставшихся четырех охранников, он поспешно сопроводил меня в лазарет.

Следующие несколько часов я провалялась на койке, задумчиво рассматривая огоньки на приборах, которые поддерживали в Бауэр жизнь. Рут погибла. Могла ли я предотвратить ее смерть? Если да, обязана ли была это сделать? Она ведь знала, на что идет! Впрочем, легче от этого не становилось. Рут умерла, и Саванна винит во всем себя. Мне оказалось не по силам утешить ее по-настоящему. Почему не пришли на ум нужные слова, нужные жесты? Смерть Рут стала для девочки страшным потрясением, переломным моментом в ее жизни, а я несла всякую несусветицу. В каждой женщине дремлет материнский инстинкт; так почему не пробудился он во мне, почему не подсказал, как быть?

Саванна, конечно, не хотела убивать Рут. Но означало ли это, что пожилую ведьму убил кто-то другой? Мне так не думалось. И даже более того: как бы ни пугала меня эта мысль, вряд ли речь шла о несчастном случае. Нет, я вовсе не считала, будто Саванна метнула тот будильник нарочно. Какая чушь! Горе девочки было слишком глубоким, слишком неподдельным. И все же она могла убить Рут, сама того не желая. Что-то, заложенное в самой ее природе, на уровне генов, сделало выбор за нее. Результатом стали увечья охранников и гибель Рут. Возможно, я просто насмотрелась фильмов ужасов — зловещие детишки в них не редкость. Как же я надеялась, что ошибаюсь! Мне очень хотелось, чтобы это было не так… Саванна нравилась мне: смелая, умная девочка, она сочетала в себе детскую непосредственность с дерзостью подростка, и это по-настоящему подкупало. Таковы все нормальные дети — наполовину ангелочки, наполовину бесенята. Только и всего… Однако Саванну неизменно окружали паранормальные явления, и когда Рут стала ее учить, они из безобидных превратились в смертоносные. Что говорила пожилая ведьма о Саванне? Сильные способности, громадный потенциал… и мать, которую притягивала «темная сторона» магии. Существует ли генетическая предрасположенность ко злу? Не отказалась ли Рут видеть ее в своей ученице, в ребенке? Дав Саванне новые знания, не подписала ли она свой смертный приговор? О, пусть я буду не права! Ради Саванны прошу — пусть я буду не права…

На следующее утро к завтраку я не притронулась. Кармайкл пришла точно по расписанию — чуть пораньше восьми. Разговор о событиях ночи свелся к сухому «Как вы?». Я ответила, что со мной все в порядке. Докторша на миг задержала на мне взгляд, что-то буркнула и села заполнять бумаги.

Первую половину утра я провела в раздумьях о смерти Рут — что изменилось, можно ли было ее предотвратить. Последняя мысль занимала меня особенно. Может, и зря — здесь мы не были хозяевами собственной жизни. Матасуми мог в любую минуту решить, что Рут больше не представляет интереса для науки; Уинслоу мог заглянуть к ней в поисках очередной жертвы. И все-таки часть вины я перекладывала на себя — наверное, просто хотелось почувствовать себя за что-то ответственной в ситуации, где все решения принимаются другими…

Ближе к полудню меня отвлек от невеселых мыслей тихий стон. Я подняла взгляд. Бауэр застонала, вжимаясь головой в подушку. Лицо ее перекосилось от боли.

— Доктор! — крикнула я, вставая со стула. — Она приходит в сознание!

Кармайкл поспешила ко мне. Я склонилась над больной, и ее глаза вдруг широко распахнулись.

— Здравствуй, Сондра, — сказала я. — Мы…

Бауэр резко выпрямилась, порвав тонкие ремешки. Взгляд ее ничего не выражал. Не успела я опомниться, как она ухватила меня за плечи и отшвырнула в сторону. На какое-то мгновение время словно бы замедлило свой ход, и мое тело зависло в воздухе, однако гравитация взяла свое. Пролетев через всю комнату, я врезалась в стену.

Кармайкл помогла мне подняться и вызвала охрану. Бауэр попыталась слезть с кровати, но ее ноги запутались в простынях. Ярость исказила черты ее лица, губы беззвучно шевелились. Скоро ей надоело возиться с постельным бельем. Взревев, Сондра дернула ногами и разорвала материю в нескольких местах. Я кинулась к ней и всем весом прижала к кровати.

— Не прикасайтесь ко мне, сволочи! — гремела Бауэр. — Пошли вон! Вон! Руки прочь!

— У нее все-таки начался бред, — выдохнула Кармайкл, подбежав к нам с толстыми ремешками в руках. — Как вы и говорили.

— Ага, — пропыхтела я. Правда, в ту минуту меня больше волновала не точность диагноза, а Бауэр, извивавшаяся подо мной. — Где эта чертова охрана?

Ребята, как выяснилось, уже прибыли и даже вскинули винтовки, ожидая команды открыть огонь. Кармайкл бросила им ремешки.

— Свяжите ее! Живей!

Пока они раздумывали, Бауэр взбрыкнула, и я снова оказалась в воздухе. На этот раз меня не особенно тянуло подниматься с пола. Пускай поработают охранники, черт их дери. И Кармайкл. В конце концов это она отказалась связать пациентку по-настоящему.

Бауэр притихла и сидела неподвижно, как статуя. Четверо охранников сгрудились вокруг кровати с ремешками в руках. Ни дать ни взять команда живодеров, загнавшая в угол бешеную собаку: вроде бы и сеть в руках, а бросать ее первым никому не хочется. По лицу Бауэр ручьями стекал пот, ей явно не хватало воздуха. Взгляд безумных глаз метался по комнате — скользнул по охранникам, по мне, по Кармайкл и уперся в пустое место слева от нее. Бауэр внезапно рванулась вперед, однако простыни удержали ее и на этот раз.

— Пошел на хер! — завизжала она.

Там, куда она смотрела, никого не было.

Я тихонько встала, словно опасаясь спугнуть дикого зверя.

— Нужно ее связать, — сказала я шепотом.

Никто не пошевелился.

— Дай-ка мне. — Кармайкл потянулась, чтобы забрать ремешки у одного из охранников.

— Нет! — бросила я. — Пусть сами этим займутся. Я подойду поближе, отвлеку ее, если она начнет сопротивляться. А вы отойдите, но снотворное приготовьте.

Как обычно, самая опасная работа досталась мне. Что я от этого выиграла? Да ничего. Всем плевать — моего героизма и не заметят. Но так или иначе, а кто-то должен это сделать. Если не начать действовать, один из этих дуболомов при первом же признаке опасности пальнет в Бауэр — и все мои надежды похоронят вместе с ее трупом.

Кармайкл повернулась к охранникам.

— Как только Елена встанет у койки, тут же приступайте. Работаем быстро, но аккуратно. Сондра себя не контролирует. Не хватало еще случайно ее покалечить.

Сказать всегда проще, чем сделать. Пока я подкрадывалась к кровати, Бауэр сохраняла неподвижность — только глазела по сторонам да осыпала проклятиями невидимых врагов. Но стоило охранникам к ней притронуться, как она взбесилась. Горячка придала ей сил. Мы вшестером еле-еле уложили ее на койку.

Я помогла стоявшему рядом охраннику накинуть на Бауэр ремешок. Вдруг мне показалось, что ее рука как-то странно задрожала и словно уменьшилась в размерах. Я недоверчиво помотала головой, и виски пронзила боль — жгучая, как раскаленный уголек. В глазах затуманилось.

— Елена?! — крикнула Кармайкл, сражавшаяся тем временем с другой конечностью Бауэр.

— Я в норме.

Когда мне наконец удалось застегнуть ремешок, рука Бауэр задергалась еще сильнее. Запястье стало сужаться, ладонь сбилась в бесформенный нарост. Нет, зрение меня не обманывало! Она действительно Преображалась.

— Елена!

Внезапный крик Кармайкл заставил меня отпрыгнуть. Рука Бауэр выскользнула из петли, и скрюченные когти на перепончатых пальцах рассекли воздух в месте, где секунду назад было мое горло. Я кинулась безумной на грудь, не давая ей выпрямиться.

Бауэр с яростным рычанием отпихнула меня. Руки ее теперь ничто не сдерживало. Схватив одного из охранников, она отшвырнула его к стене. Бедняга от удара вырубился. Спина Сондры затряслась и поменяла очертания, под кожей заходили огромные бугры. Взвыв, Бауэр перекатилась на бок.

— Усыпляйте ее! — заорала я.

— Но вы же говорили… — начала Кармайкл.

— Все началось слишком быстро! Она еще не готова! Ну скорее же, усыпите ее!

На спине и плечах несчастной выскочила шерсть, кости где вытянулись, где стали короче. Бауэр, мучительно воя, забилась в судорогах; я по-прежнему ее придерживала. Лицо, искаженное до неузнаваемости, превратилось в кошмарную маску из беспрестанно меняющихся мышц, в которой ничто не напоминало ни человека, ни волка. Из-за губ выступили острые клыки, нос вытянулся в звериное рыло. Тут и там возникали клочья шерсти. А глаза… Глаза Бауэр остались прежними, но вылезли из орбит и бешено вращались. Ее взгляд случайно упал на меня, и я увидела в нем проблеск разума. Какая-то часть ее психики, вырвавшись из объятий безумия, очутилась в пыточной камере тела.

Кармайкл удалось вогнать иглу в руку страдалицы. Бауэр резко выпрямила спину, и я оказалась у нее на коленях. Тело женщины несколько раз дернулось, в глазах ее промелькнуло удивление. Протяжно засопев, она моргнула — и рухнула на кровать.

Я невольно напряглась, ожидая продолжения… но Преображение уже повернуло вспять. Обратное превращение прошло безболезненно — тело Бауэр плавно обрело прежнюю форму, словно объемная модель на дисплее компьютера. Сондра свернулась в клубочек и мирно заснула.

В тот день мне удалось повидаться с Арменом. В первый раз его приводили в лазарет на плановый осмотр, сегодня же он специально симулировал мигрень — да так искусно, что у Кармайкл не возникло никаких подозрений. Это и понятно: как психиатр он, естественно, кое-что смыслил в медицине. Мы возобновили беседу с того места, на котором вчера остановились. План побега был готов: Армен изобразит недомогание и, таким образом, мы оба окажемся на верхнем уровне — отсюда вырваться легче, чем из надежно охраняемого тюремного блока. Как и раньше, психиатр умудрился прикрыть важную информацию пустой болтовней — пришлось хорошенько напрячь мозги, чтобы разглядеть в его словах скрытый подтекст.

Чем больше я общалась с Арменом, тем дальше затея с Бауэр отходила на задний план. Психиатр в качестве союзника нравился мне куда больше. Во-первых, он был в сознании, что выгодно отличало его от Бауэр, находящейся в коме. Во-вторых, он чем-то напоминал Джереми, и потому я чувствовала себя стократ уверенней. Такой уравновешенный, обходительный, тихий… За непритязательной внешностью крылась сильная воля и острый, как бритва, ум. Он инстинктивно взял на себя роль лидера, но авторитарность компенсировал доброжелательным отношением, так что я и не думала артачиться. Я доверяла Армену, и он мне нравился. Идеальная комбинация.

Остаток дня пролетел быстро, но всю ночь меня одолевали странные, тревожные сновидения. Сначала пригрезилось, будто я в Стоунхэйвене, со мной Клей и Ник, и мы весело играем в снежки. На этот сон наслоился еще один — словно мощная радиоволна перебила другую, послабее. Я лежала в кровати, а Пейдж пыталась установить со мной контакт. Видения перемешались между собой: я то чувствовала кожей, как тает попавший за шиворот снег, то слышала голос молодой ведьмы. Подсознание, выбрав за меня первый сон, попыталось заблокировать второй… безуспешно. Я успела метнуть в Ника два последних снаряда. Через мгновение лавина снега накрыла меня с головой и унесла в другой сон.

— Елена! Отвечай, черт бы тебя побрал!

Как я ни пыжилась, зимняя сказка не возвращалась. Ну все, теперь терпи эту Пейдж. Славненько, ничего не скажешь.

— Елена, да просыпайся же!

Даже во сне отвечать ей не хотелось — раз все это происходит не наяву, незачем и расстраиваться почем зря. Связи с Пейдж не было три дня, вряд ли положение изменится.

— Елена?!

Я проворчала что-то невразумительное — даже для меня самой.

— Ага, ты все-таки здесь! Отлично. Не отключайся. Сейчас я перенесу тебя в свое тело. Не говори только потом, что тебя не предупреждали. Джереми ждет. Ну все, на счет «три». Раз… два… три!

Молчание. Затем отчетливое: «Черт!».

Голос Пейдж отголоском затих где-то вдали, и передо мной замельтешили обрывки снов — словно кто-то без конца переключал каналы, не останавливаясь подолгу ни на одном. Наконец картинка застыла. Я — волк. Чтобы понять это, никакого зеркала не требуется: отточенные движения мышц и совершенный ритм, в каком двигаются мои ноги, сказали мне все, что нужно. Впереди, между деревьями, мелькает чей-то силуэт. Еще один волк! Откуда взялась такая уверенность, не знаю — слишком быстро двигается незнакомец, хорошенько его не рассмотреть. И хотя мне выпала роль преследователя, а не преследуемой, меня вдруг охватывает страх. За кем же я охочусь? За Клеем. Это он! Только с ним у меня связывается такая всепоглощающая паника, такой животный ужас, такой тоскливый страх. Страх быть покинутой… Я мчусь вперед, тщетно пытаясь его догнать. С каждым скачком в голове эхом отдается имя… но не его. Мое собственное имя все повторяется и повторяется, накладываясь на ритм бега. Взглянув вниз, я вижу, что несут меня чужие лапы — слишком большие, слишком темные. Темно-рыжая, золотистого оттенка шерсть… Лапы Клея. Впереди серебрится в лунном свете пушистый белый хвост… Я гонюсь сама за собой.

Вздрогнув, я рывком сажусь на кровати. Грудь ходит ходуном. Пробегаю ладонями по волосам… и чувствую под пальцами не привычные спутанные космы, а короткие кудри… Смотрю на свои руки. Широкие, грубые лапищи с обкусанными до мяса ногтями. Эти руки созданы для физического труда, но чаще им приходится держать не лопату, а карандаш. Никаких мозолей, хотя нежной кожу и не назовешь. Бесчисленные следы переломов — давно залеченных, но испещривших тело густой сеткой шрамов. Я знаю каждый из них. Помню, как лежала ночами и без конца спрашивала: «Этот у тебя откуда? А этот? А… хм, этот от меня».

Открывается дверь.

— Конечно, у вас ничего не получилось? — раздается сердитый голос Клея. Не с порога, а отсюда, с кровати.

Джереми закрывает за собой дверь.

— Да, Пейдж не смогла установить контакт. Точнее, установила, но что-то не заладилось.

— Надо же, какая неожиданность. Ты доверил спасение Елены желторотой ведьмочке. Ты это понимаешь?

— Я понимаю, что все средства хороши, лишь бы Елена нашлась. Сейчас наша главная надежда именно на эту «желторотую».

— Нет. Существует и другой способ. Елену найду я сам. Вот только ты в это не веришь.

— Если у Пейдж не выйдет наладить связь…

— Да мать вашу! — Клей хватает с тумбочки книжку, и она летит через комнату. На стене остается вмятина.

После паузы Джереми размеренно произносит:

— Клейтон, сейчас я принесу тебе попить.

— То есть снова накачаешь меня снотворным. Усыпишь, посадишь под замок, и я буду здесь прохлаждаться, пока Елена неизвестно где… одна. Я не поверил, что это она говорит через Пейдж, и теперь, значит, к ней не пробиться. Это тоже моя вина?

Джереми молчит.

— Спасибо большое, — буркает Клей.

— Да, контакт сорвался именно из-за тебя, хотя это не объясняет, почему мы не можем его возобновить. Но мы попробуем снова. А твой план можно обсудить и утром. Если передумаешь насчет снотворного, зайди ко мне. Вряд ли у тебя получится заснуть без него.

…Едва Джереми вышел из комнаты, видение рассеялось, и меня снова закружил калейдоскоп образов: пестрели бессмысленные обрывки снов, разрозненные лоскуты воспоминаний. Потом навалилась тьма. В дверь постучали…

…Я сижу за столом, изучая какую-то карту. Стук раздается у меня из-за спины. Я хочу открыть дверь, но вместо этого царапаю в блокноте какие-то слова. И без удивления узнаю корявый почерк Клея.

Вдруг изображение плывет перед глазами. Какая-то неясная сила с мягкой настойчивостью, словно отлив на море, пытается утянуть меня назад. Я сопротивляюсь. Спасибо, мне и здесь нравится. Само присутствие Клея наполняет меня счастьем, а я, черт возьми, заслуживаю капельки счастья, пускай даже иллюзорного. Отлив набирает силы и превращается в мощное течение. Комната погружается во мрак… Вырвавшись, я влетаю обратно в тело Клея. Он отложил карандаш и вернулся к карте. Что за карта? Снова слышится стук. Клей никак не реагирует. Дверь за его спиной распахивается, потом закрывается.

— Клейтон. — Голос Кассандры, сладкий, как мед.

Он не отвечает.

— Хватило и простого «Привет», — мурлычет она.

— Это означало бы, что я тебя приглашаю. Вы что, умеете входить без приглашения?

— Вынуждена тебя разочаровать. Еще один миф накрылся медным тазом.

— А жаль.

Смешок.

— Вижу, в семействе Данверсов хорошие манеры унаследовал один Джереми. Да я в общем-то ничего не имею против. Всегда предпочитала внешнему лоску прямоту и острый интеллект. — Голос Кассандры приближается. — Я заметила, что у тебя включен свет. Подумала, не откажешься со мной выпить.

— Я бы с удовольствием, но, боюсь, мы предпочитаем несколько разные напитки.

— Мог бы сказать мне это в лицо.

Молчание.

— Тебе что, страшно на меня посмотреть?

Он оборачивается, встречает ее взгляд.

— Да пожалуйста. Отвали, Кассандра. Довольна?

— Знаешь, она уже не вернется.

Клей крепче сжимает карандаш, однако молчит.

Меня опять кто-то тянет за ноги, я опять не поддаюсь. Откуда-то издалека доносится голос Пейдж, выкрикивающий мое имя. Течение неистовствует, но я держусь крепко. Мне нужно это видеть!

— Ее ни за что не найдут, — говорит Кассандра.

— По-твоему, мы должны лапки свесить, да?

— Я просто хочу сказать, что мы не тем занимаемся. Надо остановить этих людей, пока не поздно. Они опасны для всех нас, а не для одной Елены. Если попутно получится спасти и ее — прекрасно. Если нет… что ж, это еще не конец света.

Карандаш в руке Клея переламывается пополам. Кассандра подходит ближе. Течение крепчает, и я борюсь из последних сил.

Она делает еще шаг. Клей напряжен. Он пятится… затем замирает.

— Да, ты любишь ее, — произносит Кассандра. — И это меня радует. Нет, без шуток. Знаешь ли ты, скольких мужчин я любила за все эти годы? Страстно любила!.. И знаешь ли, как быстро стираются в памяти их имена? Знаешь, как забываются лица?

— Выметайся.

— Я всего-навсего приглашаю тебя выпить со мной. Неужели это так трудно?

— Выметайся, я сказал.

Кассандра с улыбкой качает головой. В глазах ее тот же блеск, что и тогда в ресторане, только теперь он стал ярче. Голоднее. Длинные ногти касаются руки Клея, царапают его кожу… Я хочу крикнуть, чтобы он отвел взгляд… но это не в моей власти. Остается лишь наблюдать.

— Не пудри мне мозги, Кассандра, — говорит Клей. — На меня это не действует.

— Неужто?

— Ты меня слышала.

Клей смотрит ей прямо в глаза. Только они и живут на ее застывшем лице, с каждой секундой сверкая все ярче и ярче. Проходит несколько минут. Наконец Клей делает шаг вперед. Губы Кассандры складываются в торжествующую улыбку. Сердце у меня в груди замирает.

— Выметайся, Кассандра, — повторяет Клей. Их лица разделяет всего несколько дюймов. — Даю тебе десять секунд. Потом я тебя вышвырну.

— Не угрожай мне, Клейтон.

— А то что, ты меня укусишь? Думаешь, не успею оторвать тебе голову? По слухам, это неплохо помогает от бессмертия. Осталось пять секунд, Кассандра. Пять… четыре…

…Изображение померкло. Никто меня не тянул: трансляция оборвалась — и все. Я моргнула — в глаза ударил свет, он слепил сквозь веки, но потом качнулся в сторону. Чьи-то пальцы вцепились в мое плечо, затрясли.

— Проснись и пой, радость моя.

Голос. К сожалению, не Клея. И не Кассандры. Даже не Пейдж. Это был кое-кто похуже. В сотню раз хуже. Тай Уинслоу… Сначала приятные сны, потом тревожные грезы, а теперь вот кошмар… Я зажмурилась еще крепче.

— Ну и что вы на это скажете, парни? — хохотнул Уинслоу. — Может, наша спящая красавица ждет поцелуя? Конечно, в первом варианте сказки поцелуем дело не ограничилось…

Распахнув глаза, я резко приняла вертикальное положение. Уинслоу, хихикнув, посветил мне в лицо фонариком, после чего луч пустился в путешествие по другим частям моего тела.

— Ты всегда спишь в одежде?

— Это вообще-то не гостиничный люкс, — огрызнулась я. — Который час?

— Три с лишним. Нужна твоя помощь. У нас тревога.

Я свесила ноги с койки, сонно моргая. Мозг безуспешно пытался прогнать образы Клея и Кассандры. Три часа ночи? Тревога? Неужели кто-то сбежал? Если да, то кто? И зачем им понадобилась я? Может, кто-то ранен, и меня вызывает Кармайкл?

— Э… что? — выдала я. С осмысленными вопросами дело не пошло. А чего вы хотите, в такую рань?

Уинслоу стащил меня с кровати.

— Объясню по пути.