Глава 10
– Я не буду это подписывать, – говорю я, и голос мой, пусть и охрипший, звучит впервые за всё утро твёрдо. – Это нечестно. Это несправедливо, Ильдар.
Он стоит напротив, с руками в карманах, будто это не бракоразводный процесс, а деловая встреча.
Лицо ровное. Слегка скучающее, а губы слегка вздрагивают от ядовитой усмешки.
– Ты сам просил меня не работать, – я делаю шаг к нему. – Ты говорил, что тебе нужна опора, нужен тыл. И я согласилась! Я отдала тебе свои лучшие годы! Жила твоими проектами, твоими идеями, бросила работу, чтобы МЫ могли творить историю и искусство! А теперь ты говоришь, я не участвовала?!
Он криво усмехается, будто слышит это уже в десятый раз. – Надя, прекрати. Ты же не наивная девочка. Он разворачивается к юристу: – Мы ничего менять не будем.
– Ильдар… – я делаю шаг вперёд, голос срывается. – Я не прошу всего. Я прошу… часть. Просто часть. Хоть что-то, чтобы не остаться в пустоте. Я не работала, потому что ты так хотел. А теперь ты забираешь всё, будто я не существовала?
Он поворачивается ко мне резко. Глаза холодные.
– Я уже сказал: ты получаешь дом. Целый дом, Надя. Не комнату, не дачу в глубинке. Дом в центре. Если ты хочешь денег, я тебя не ограничиваю. Ты можешь его продать и купить квартиру, две, хоть три. Живи спокойно до конца своих дней. Что ещё тебе надо?
Меня словно ударяют.
– Живи до конца своих дней? – тихо повторяю я, а внутри как будто рушится последняя надежда на то, что с Ильдаром можно говорить о честности. – Ты говоришь со мной, как будто я отработанный материал. Как будто я уже… всё. Я качаю головой, не веря: – Ты же знал, что я не смогу начать всё заново. Что у меня был только ты, дом и наше хозяйство!
Он молчит, а потом, едва заметно пожимает плечами:
– Может, в этом и была ошибка.
И снова смотрит не на меня, а мимо. Мимо нашей жизни. Мимо всех моих слов.
Как будто я уже прошлое. Как будто он давно вычеркнул меня из своей архитектуры.
– Я оставляю тебе документы, – говорит Ильдар, забирая папку из моих рук и укладывая ее на журнальный столик, как будто кладёт меню в ресторане, где заказ уже давно сделан.
– У тебя есть пара дней, чтобы подумать. Подписать. И… Взвесить всё хорошенько.
Я стою, как вкопанная. Слышу себя, как бьется в висках, как дыхание прерывается, как после бега, только я не бегу, я падаю.
– Не шантажируй меня, – выдавливаю я. – Это звучит как угроза.
Он чуть усмехается, почти с жалостью.
– Надя, – произносит моё имя, будто впервые за много дней, и оно звучит так чуждо, будто он пробует его на вкус. – Это не угроза. Это совет. Настоятельный. – Он берёт сумку с пола, закидывает её на плечо. – Не начинай со мной войну. Не трать силы. Потому что, если дойдёт до разбирательств, я покажу, что ты тридцать лет просто жила на моей шее. Всё оформлено на меня. Все счета тоже мои. Ты нигде не работала. У тебя нет портфолио, нет проектов, нет подтверждённого участия в бизнесе. Только ты, домашний уют и твои тортики.
Я сглатываю. Меня будто ударили по лицу:
– Ты так думаешь обо мне?
– Нет, – сухо отвечает он. – Так будет думать суд. Он поворачивается, не глядя в глаза. – А я не хочу доводить до суда. Потому что, правда, ты заслужила, чтобы всё прошло тихо. Без позора. Без копания.
– Позора? – шепчу я. Он уже у двери.
– Подпиши бумаги, Надя. Не унижай себя и меня.
И прежде, чем я успеваю что-то сказать, что-то закричать, он открывает дверь, выходит, и…
Хлоп.
Дверь захлопывается за его спиной с таким звуком, как будто ставит окончательную точку на всей нашей жизни. Словно судья вынес последний приговор.
А я… Я остаюсь в пустом доме. С папкой на столе. С рвущимся из груди криком. И ощущением, что мой мир был не крепостью, а временной конструкцией, сделанной под его проекты.