Глава 4
– Алесенька, иди сюда, – зовет Ильдар свою пассию, как будто дочку на семейную прогулку.
Так приторно. Так мерзко.
Она выходит из-за кулис легко, с той кошачьей грацией, которая всегда вызывала у меня умиление.
Раньше.
Когда она была девочкой с бантом, моей крестницей, пришедшей с урока фортепиано и просившей чаю с мёдом.
Теперь она в изумрудной шелковой блузке, идеально подчеркивающей цвет ее рыжих, густых волос, и облегающей юбке, с хитрым разрезом выше колена, который соблазнительно демонстрирует ее ножку.
Теперь она бежит не ко мне.
К нему.
В одно мгновение Волкова подбегает к Ильдару и без стеснения вешается ему на шею.
Не скрываясь. Не торопясь. Ласково, как будто они не на сцене, а дома, в гостиной. Его рука тут же ложится ей на талию, словно там ей и место.
Зал гудит. Это смесь удивления и… восхищения. Как будто перед ними что-то «смелое» и «новаторское». А не предательство, так нелепо замаскированное под дифирамбы ее молодому таланту.
Сюда же мигом выбегают фотографы и журналисты, которые до этого стояли поодаль, как охотники, выжидающие подходящий момент.
Вспышки ослепляют.
– Повернитесь чуть ближе, пожалуйста!
–А вы давно работаете вместе?
– А как вам удалось так быстро создать такой тандем?
Ильдар поворачивается к ним с полуулыбкой, чуть прижимая Алесю ближе.
– Иногда просто встречаешь человека, с которым… всё складывается легко.
– Слияние душ, – звонко смеётся Алеся, глядя прямо в объектив.
– Я понимала его с полуслова. Нам даже не нужно было обсуждать! Мы чувствовали. Внутри. На уровне идеи.
Я стою всё ещё на сцене. Несколько шагов в стороне. В руках папка, а в сердце пустота, которая вот-вот наполнится омерзительной слизью предательства.
Эти двое стоят рядом, как новая пара. Как герои красивой истории.
Он архитектор года. Она его молодая муза. А я! Я просто тень на их фоне!
– А вы, Надежда Николаевна, – вдруг обращается крикливо-жизнерадостный голос из зала, – скажите, а вы рады за мужа? Это же потрясающее событие! Такой проект, такое сотрудничество! Ваш муж войдет в историю!
Я поворачиваюсь.
Медленно.
На меня все смотрят.
Не как на женщину, которую только что вычеркнули из уравнения. Не как на жену, чью жизнь только что растоптали на глазах у сотни людей. Они смотрят на меня, как на картинку, которая должна подтвердить их веру в сказку о великом архитекторе и его молодой музе!
И все они без исключения ждут комментария. От женщины, которая, казалось бы, должна испытывать гордость за любимого.
Ильдар поворачивает голову ко мне. В его взгляде нет просьбы. Только требование.
Подтверди. Сыграй роль.
Последний раз.
Я чувствую, как пересохло во рту. Пальцы сжимаются на папке, вдавливая края бумаги. Колени ватные, сердце грохочет где-то у горла.
Рядом Алеся. С сияющими глазами и лёгким румянцем на щеках. Он держит её за талию. Легко и непринужденно. Как будто это их естественное положение.
Я пробую заговорить. Открываю рот. Слова не идут.
Ильдар смотрит настойчиво, почти незаметно кивает.
«Скажи», – говорит его взгляд. – «Скажи, что ты рада. Что ты гордишься мной. Что всё правильно.»
Я смотрю на него.
И вдруг понимаю: если я сейчас это скажу, я исчезну.
Совсем.
Стану мимолётной сноской в его новой истории. «Женой, которая всё поняла и молча уступила дорогу молодой и живой вертихвостке!»
Я не могу.
Я делаю шаг назад. Голос еле выходит. Хриплый, сорванный.
– Извините… я не могу. – цежу со вздохом.
И тут же разворот.
Я больше не могу здесь находиться.
Срываюсь с места и бегу со сцены. Прочь от света, от камер, от их сплетённых рук, от чужого счастья, выстроенного на моей крови.
Папка выпадает у кулис. Аплодисменты уже не мне. Я слышу, как кто-то смеётся. Кто-то что-то говорит, кто-то ещё задаёт вопросы.
А я бегу.
Впервые не за ним. А оттуда, где мне больше не рады.