Глава 20
Мы стоим в коридоре, между залом с тонкими бокалами и ложью, и тишиной за закрытой дверью. Ильдар почти нависает надо мной, тяжёлый, злой, с лицом, которое я когда-то знала наизусть. Теперь оно чужое, почти хищное.
– Что ты сейчас сказала? – переспрашивает он.
Глаза выпучены. Лицо перекошено от гнева.
Я выпрямляюсь.
Я не девочка. И не жена, которой можно указывать.
– Это мой юрист, – повторяю спокойно. – Его зовут Олег Белов. Он представляет мои интересы. И он здесь, чтобы убедиться, что всё, что касается меня, фиксируется официально. Чтобы ты не смел меня унижать. Ни словом, ни действием.
Ильдар сначала молчит, а затем резко откидывается назад и громко смеётся.
– Ты серьёзно? Юрист? – он презрительно растягивает слово. – Думаешь, этого будет достаточно, чтобы со мной бороться?
Он шаг за шагом приближается ко мне.
– Я не из тех, кого можно испугать, нацепив дорогой костюм и серьезно надув губки. Хочешь, я сейчас подойду к нему, задам один-единственный вопрос, и он потеряет лицензию? Я таких «адвокатов» за карьеру сотнями видел. Подставной актёр. Не больше.
Я молчу, но внутри всё сжимается. Не от страха. От отвращения. Его спесь, его убеждённость, что всё вокруг это его собственность. Включая меня.
– Надя, – говорит он тише, почти шипит, – если ты решила играть по-крупному, то я тоже могу. Дом тебе никто не обещал навечно. Я переиграю тебя в суде в три хода. И ты останешься ни с чем. Ни с чем! Поняла?
Я смотрю ему в глаза. Он ждёт, что я испугаюсь. Заплачу. Отступлю.
Но я просто молчу, позволяя ему злиться столько, сколько ему хочется.
– Я тебя предупредил, – шикает он, а затем язвительно добавляет: – не нужно играть в игры с их создателем!
Видимо, он и правда сказал мне всё, что хотел, потому что в следующую секунду. Он разворачивается и тяжелым шагом марширует обратно в зал.
Проходит несколько минут.
Я привожу дыхание в порядок, поправляю платье. Убеждаю себя в том, что все сделана правильно, а затем, стараясь казаться уверенной, захожу в зал.
Мне страшно. Но этот страх не похож на паническую дрожь. Он больше напоминает сдавленную пружину внутри.
Но я иду.
Так, словно ничего не произошло.
В центре стола сидит Алеся, раскинув локти, сияя так, будто это её день. Она что-то оживлённо рассказывает мэру, вставляя в каждое предложение имя Ильдара. Он сидит рядом, потягивая вино, не мешает и не поправляет.
Конечно.
– …а когда Ильдар совсем устал, я сама садилась за чертёж. Знаете, как оно бывает: ночь, тишина, чайник вскипел… И вот я уже сижу, просчитываю нагрузку на конструкцию фасада… – звонко, будто на сцене, заливается Алеся.
Мэр улыбается, вежливо, но немного в сторону, с прищуром.
– Простите, Алеся, а какое именно участие вы приняли в проекте? Ну, вот прямо технически.
Алеся тут же подаётся вперёд, не сбавляя оборота:
– Ой, я же всё делала! И перепроверяла расчёты, и чертила схемы за Ильдара, когда у него были встречи. И с переговорами помогала. Я звонила поставщикам, объясняла тонкости логистики. Мы с ним буквально жили в этом проекте! Я старалась всё понять: структуру, эстетику, даже законодательство! Мы с ним просто одно целое в этом музее!
Замираю. Ощущение, как будто меня ударили чем-то тяжёлым. Не по телу, а по памяти.
Я ведь помню, как я сидела по ночам с его эскизами. Как я исправляла в чертежах нелепые ошибки. Как я отдавала свои лучшие идеи, чтобы он мог отдыхать. Я ведь и вправду жила этим проектом.
А теперь мою работу присваивает она.
С её голоском. С её сиянием. А Ильдар молчит.
Даже не пытается её остановить. Не говорит: «Нет, это не она. Это Надя».
Нет. Он смотрит на мэра, будто ничего не происходит.
А я чувствую, как у меня забирают не только прошлое. Но и настоящее.