Преграды и прощение

9

Вера

Когда Джек Борегар пригласил меня на ужин в честь Дня благодарения от имени моей матери, моим первым побуждением было безудержно рассмеяться и сказать ему, чтобы он шел на хрен.

Но я не могла этого сделать. Потому что хотела узнать, как поживает моя мать. И потому что у меня было предчувствие, что там будет Хамильтон.

— Красное платье, — сказала Аника.

Она сидела на краю моей кровати и перелистывала работы, которые мы сдали перед каникулами в честь Дня благодарения. Я получила восемьдесят шесть баллов — доказательство того, что теперь, когда я жила с ней, Аника была ко мне особенно строга.

— Оно немного чувственное, нет? — спросила я, прикусив зубами нижнюю губу.

— В этом-то и дело, — со вздохом ответила Аника.

Я посмотрела на свое отражение и нахмурилась. Облегающее платье было чуть выше колена и обнажало всю спину. Вырез в форме сердца подчеркивал мою грудь, а длинные волосы прикрывали обнаженные плечи. Я чувствовала себя прекрасно в этом платье — одной из немногих вещей, которые забрала из своей предыдущей квартиры. Потому что влюбилась в него с того момента, как личный стилист Джека представил мне совершенно новый гардероб.

— Я чувствую себя беззащитной.

— Иногда это лучший способ чувствовать себя так, — сказала Аника, — Но погоди, у меня есть черная кожаная куртка, в которой ты будешь выглядеть круто.

Я улыбнулась, когда Аника встала с кровати и на мгновение исчезла. Пока ее не было, надела туфли на каблуках и нанесла блеск на губы. К тому времени, как она вернулась, я была почти готова встретиться с ними лицом к лицу.

— Держи, — предложила Аника, прежде чем бросить мне куртку.

Я провела рукой по грубой коже. Она была прекрасна.

— Спасибо. Мне очень нравится.

Аника выглядела гордой, когда я надевала куртку.

— Итак, давай обсудим здоровые границы, прежде чем ты уйдешь. Расскажи мне еще раз свою мантру.

— Я не несу ответственности за то, как ведут себя другие люди, — повторила я. Аника была на моей стороне — во всяком случае, просто, чтобы облегчить мои мучительные мысли о Хамильтоне и о том, что он задумал.

— А теперь скажи мне, что ты в безопасности.

— Я в безопасности, — повторила я, хватая свою сумочку.

— Скажи мне, что ты можешь уйти в любое время, когда захочешь.

— Я могу уйти в любое время.

Аника проводила исследование о том, как влияет озвучивание своих намерений, и каким-то образом я стала ее подопытным кроликом. Но я не возражала: было приятно, что кто-то заботился обо мне. Она была такой здоровой, такой взрослой и веселой. У нас были хорошие отношения. Я переживала из-за неловкости, потому что Аника мой преподаватель, но я все равно чувствовала тот же уровень уважения в классе. Аника не была моей подругой, как таковой. Она была скорее близким наставником, который заботился о моем психическом здоровье.

— Я буду присутствовать на Дарение друзей² с некоторыми своими коллегами, но я всего лишь на расстоянии телефонного звонка, хорошо? И очень горжусь тобой за то, что ты это сделала. Думаю, это говорит о твоей зрелости, раз ты смогла снова противостоять ей. Иногда люди не понимают, что для этого нужно приложить усилия. Недостаточно просто отчитать кого-то, а потом вычеркнуть его из своей жизни. Иногда приходится вести ежедневную борьбу, понимаешь? Нужно продолжать работать над собой.

Я кивнула.

— Спасибо.

— И для тебя здесь всегда найдется место, так что пошли они к черту, если тебе не нравится, как они к тебе относятся. Над твоей головой больше ничего не висит. Ты сама распоряжаешься своей судьбой, Вера Гарнер.

Находиться в доме Джека Борегара было как-то неправильно. В руке я держала купленный в магазине пирог, а на плече висела сумочка. Ни одна клеточка моего тела не хотела заходить внутрь. С каждым шагом к входной двери я чувствовала, что сдаюсь.

— Я могу уйти в любой момент, когда захочу, — прошептала себе, балансируя пирогом в одной руке, и постучала в дверь.

Я прочистила горло и попыталась изобразить на лице улыбку. Я была здесь для того, чтобы получить ответы на свои вопросы, не более того.

Дверь распахнулась, и моя мать одарила меня короткой, фальшивой, необычной улыбкой, прежде чем на ее лице появилось смущенное разочарование.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она презрительным шипением.

— Джек пригласил меня на День благодарения. Он сказал, что это была твоя идея?

— Конечно же, нет, — ответила мама. — Мы с Джеком собирались устроить интимный ужин вдвоем. Наедине. Хамильтон сказал, что сегодня утром он неважно себя почувствовал и...

Я оглядела маму с ног до головы. Короткое платье. Огромное декольте. Накладные ресницы с размахом крыльев длиннее, чем у большинства птиц. Ярко-красная помада в цвет платья.

— Интимный ужин, да? — спросила я.

Серьезно? Она не разговаривала со мной пару недель, возможно, даже не знала, где я живу, и первыми словами, сорвавшимися с ее губ, были «проваливай»? Типично. Чертовски типично.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не встречаешься с отцом своего будущего бывшего мужа, мама. Пожалуйста. Ты намного лучше этого.

— Учитывая, что ты трахалась со своим дядей, не думаю, что у тебя есть право читать мне нотации. Черт возьми, очень скоро он станет твоим сводным братом, если у меня будет право голоса.

— Джек никогда не женится на тебе. Он слишком заботится о своем имидже, чтобы это было возможно. Ты думала, что перепихнуться с Хамильтоном — это плохо? Подожди, пока об этом узнает пресса.

Мама огляделась и скривила губы, прежде чем подтолкнуть меня к выходу и присоединиться ко мне во внутреннем дворике. Она тихо закрыла входную дверь и скрестила руки на груди.

— Я работаю над кое-чем. Мне не нужно, чтобы ты все испортила. И знаю, какой скандал может разразиться, если об этом станет известно, поэтому стараюсь держать наши новые отношения в тайне. Я не смогу этого сделать, если ты будешь мешать нашему ужину в День благодарения, Вера.

— Ты собираешься шантажировать его, — ответила я в шоке. — Ты собираешься пригрозить, что обратишься в прессу, если он не заплатит тебе, не так ли? — спросила я.

Осознание пришло ко мне почти мгновенно. Она собиралась соблазнить и использовать Джека. Частично мне было все равно, возможно, мой бывший дедушка заслужил этого после всего, что он сделал.

Но меня беспокоила не жертва, а моя мать. Кем она стала? Почему начала использовать свое тело как оружие?

— Ты невероятна, — усмехнулась я. — Серьезно, мам. Зачем? Зачем ты это делаешь? Почему не ушла?

Мама еще раз огляделась по сторонам, прежде чем понизить голос.

— Джозеф мне должен, Вера. И благодаря жесткому брачному контракту, который они заставили меня подписать, я не получу ни цента, если не сделаю этого.

Легкий ветерок коснулся моей щеки, взъерошив мои завитые волосы.

— Что значит, Джозеф тебе должен?

— Скажем так, я помогла ему кое с чем. И должна была получить деньги, но он отказался от нашей сделки.

Почему она говорит так самоуверенно?

Мне не нравилось, что она переняла манеру Борегара говорить загадками.

— Что значит, ты ему в чем-то помогла? В чем-то незаконном?

Мама сжала губы. Она выглядела как крепость, полная решимости не выдать ни единого секрета.

— Я не скажу тебе. Потому что больше не уверена, что могу тебе доверять, Вера. Пожалуйста, просто уйди. — Умоляющий голос испугал меня.

— Нет, я думаю, она должна остаться, Лайла, — прервал ее низкий голос Хамильтона.

Я обернулась и встретила его дразнящий взгляд. На нем были брюки цвета хаки, рубашка на пуговицах и темно-синий блейзер, который идеально подчеркивал его мускулы. Его волосы были неловко зачесаны набок, словно он пытался выглядеть так, будто собирается в местный загородный клуб.

Видеть его было невыносимо. Как будто смотришь на незнакомца, но в то же время заглядываешь в глаза человека, которого близко знаешь. Мне было больно видеть его, но и волнительно. Я не могла понять, как реагировать на боль и восторг.

— Хамильтон, я думала, ты неважно себя чувствуешь.

Он поднялся по ступенькам, практически не обращая на меня внимания.

— Мне стало лучше. Может, зайдем внутрь? — Хамильтон протянул руку моей матери, и она неохотно приняла ее. Они вдвоем, не говоря ни слова, вошли через парадную дверь, а я на мгновение задержалась, чтобы повторить свои мантры.

Я могла уйти в любой момент.

Я была в безопасности.

У меня было место, где я могла жить.

Я больше не была привязана к Борегарам. Я могла сделать все сама.

Затем повернулась, собираясь уйти. Хамильтон даже не взглянул на меня. Меня как будто не существовало. Что бы это вообще значило? Смогу ли я выдержать целый день, сидя за одним столом с человеком, который сломал и в то же время укрепил меня?

— Ты идешь, Вера? — спросил Джек.

Я даже не заметила, как он подошел. Просто ждала на пороге, задыхаясь от паники. Открыв рот, попыталась подобрать слова, но ничего не вышло.

— Вера? Ты в порядке? — Джек задал вопрос так, будто уже знал ответ. Мне не следовало возвращаться сюда.

— Я... — Я тяжело дышала, перед глазами все поплыло. Не ожидала, что запаникую при виде Хамильтона. Но мне нужно было быть здесь, чтобы выяснить, что, черт возьми, происходит.

— Вера? Почему бы тебе не присесть, ты выглядишь так, будто вот-вот потеряешь сознание.

— Держи, — выдавила я, прежде чем сунуть пирог Джеку в руки. — Мне нужно идти.

Мне потребовались все силы, чтобы выдавить из себя эти слова. Я чувствовала себя глупо. Незрело. Кто я такая, чтобы принимать на себя эту боль и докапываться до ее сути? Потом с трудом заставила свои негнущиеся ноги развернуться и пойти обратно по дороге. Автобус? Мне нужен был автобус.

— Лайла? Иди скорее. Мне кажется, Вера сейчас потеряет сознание.

Я ускорила шаг, не желая, чтобы моя мама строила из себя героя, притворялась, что ей небезразлично мое благополучие, притворялась, что ей не наплевать на кого-либо, кроме нее самой.

Стало тяжелее дышать. Глаза застилали слезы. Я едва могла шевелиться.

Сильные руки обхватили мое тело, и я с облегчением обмякла, мгновенно узнав, кто меня обнимал.

— Эй, Лепесток. Ты в порядке?

Нет. Я не была в порядке. Сходила с ума. И ради чего? Из-за мужчины, который не хотел меня возвращать? Мать, которая была больше озабочена получением денег?

Я думала, что достаточно сильна, чтобы справиться с этим, но, черт возьми, это было не так. И чувствовала себя глупо.

— С ней все в порядке? — позвала мама. — Может, тебе стоит отвезти ее домой?

Хамильтон поднял меня и прижал к груди, как будто я была сломанной куклой или младенцем.

— Я собираюсь отвезти ее домой, — бросил он через плечо, и в его голосе прозвучало отвращение. — Счастливого Дня благодарения.

Затем Хамильтон пробормотал себе под нос:

— Эгоистичная сука.

Это было неправильно, так неправильно, но я прижалась лицом к его груди и вдохнула его запах. Я позволила ему отнести меня к незнакомому BMW. У него были временные номерные знаки.

Я сосредоточилась на своем дыхании.

Я вдыхала. Выдыхала.

Нарастающая паника продолжала поглощать меня. Казалось, что все вокруг рушится, а я не могу с этим справиться. Как моя жизнь могла так усложниться? Закончится ли это когда-нибудь?

Я сидела на переднем сиденье и смотрела, как Хамильтон обходит капот и садится за руль.

— Что случилось, Лепесток?

Я вдохнула и выдохнула.

— Я в безопасности, — прошептала я. — Я чувствую себя глупо. Встреча с тобой и разговор с моей мамой не должны так сильно выбивать меня из колеи, как сейчас.

— Зачем ты пришла?

Мне стало немного стыдно, когда я услышала такой прямой вопрос. И честно говоря, не знала, что ответить. Зачем я здесь? Это было для того, чтобы закончить? Пришла, потому что жаждала драмы? Хотела ли я что-то доказать своей матери? Может, просто хотела немного почувствовать себя сильной и показать, что решения моей матери больше не влияют на меня.

А может, мне просто хотелось снова увидеть Хамильтона. Он был зависимостью, от которой я не могла отказаться.

— У меня были вопросы. Мне нужно было завершение. К тому же, у меня никогда раньше не было настоящего Дня благодарения, и я подумала: «Какого черта?».

Хамильтон повернулся на своем сиденье, чтобы посмотреть на меня.

— У вас никогда не было Дня благодарения?

— Когда я была маленькой, мама ввела традицию ходить в «Макдоналдс» на День благодарения. Она не могла позволить себе индейку, а в нашей первой квартире были только плита и микроволновка. С годами она просто продолжала в том же духе. Угнетающе, правда?

Хамильтон выругался под нос и начал отъезжать от дома.

— Какое завершение тебе нужно?

— Ты попрощался. Но потом ты позвонил мне. Я пытаюсь понять, что ты делаешь с Джеком. Видела в газетах, что ты работаешь на «Борегар Индастриз». Почему? И почему меня это волнует? Ты не можешь быть счастлив там... но меня это не касается. Более умная женщина продолжала бы жить своей жизнью и просто...

Я запуталась.

— Вот в чем дело, — быстро добавила я. — Мне кажется, что ты работаешь с отцом из-за меня. Скажи мне, что я ошибаюсь, Хамильтон. И знаешь, что самое хреновое? Я даже не могу сказать, ненавижу ли это или в восторге от того, что ты готов работать с Джеком.

Хамильтон крепче сжал руль, на его лице застыла маска безразличия.

— В восторге? Тебя возбуждает, когда ты видишь меня в таком виде, в костюме и за рулем машины, которая стоит больше, чем я зарабатывал за год?

Я закатила глаза.

— Я в восторге от того, что ты заботишься обо мне, Хамильтон. Потому что, несмотря на то, как ты со мной обращаешься, бросаешь меня и причиняешь мне боль, мне чертовски нравится мысль о том, что ты любишь меня в ответ.

— Не понимаю, как ты можешь просто прощать людей. Когда я шел по подъездной дорожке и увидел, как ты разговариваешь со своей матерью, это просто взбесило меня. Ты покончила с ней, Вера. Ты отчитала ее и ушла, как... — Его голос был холодным, угольно-черные глаза в гневе были прикованы к дороге.

— Как ты узнал об этом? — спросила я.

— Это неважно, — быстро отрезал он. — Важно то, что ты просто стояла там и спокойно беседовала, как будто ничего не произошло.

— Прости меня за попытку. Так вот в чем дело? Ты хочешь, чтобы тебя наказали, Хамильтон? Ты работаешь на своего отца, потому что считаешь, что заслуживаешь быть несчастным? И отталкиваешь меня, потому что не хочешь, чтобы мы были счастливы?

Хамильтон остановил машину на пустынной извилистой дороге, окруженной туннелем из голых деревьев. Землю устилали опавшие листья. Хамильтон протянул руку и отстегнул мой ремень безопасности.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Делаю тебя счастливой, Лепесток.