Преграды и прощение

22

Вера

Мама выглядела такой хрупкой на больничной койке. Из предосторожности ее оставили на ночь. У нее были синяки на челюсти и шее, но больше всего в лечении нуждалась ее психика. Стул, на котором я сидела, был неудобным, но не из-за этого я не могла спать. Каждый раз, когда закрывала глаза, видела его. Видела смерть. Видела кровь. Слышала ее крики.

Вошла медсестра с планшетом в руках. Она тихо отодвинула занавеску и прошептала.

— Просто быстро проверю ее жизненные показатели, ты не против?

Я потерла нос и кивнула.

— Конечно.

Женщина посмотрела на меня заботливым взглядом. Мне не понравилась жалость в ее взгляде. Хамильтон вышел выпить кофе и подышать свежим воздухом. Я опиралась на него в поисках поддержки, но нам обоим нужно было время, чтобы обдумать все произошедшее.

— Толпа на улице просто безумная. Полиции пришлось сопровождать меня на сегодняшнюю смену, можешь себе представить? Это так невежливо. Неужели у них нет ни капли уважения? — спросила медсестра, проверяя аппараты, подключенные к моей матери и ее капельнице.

Я даже не хотела думать о том, что происходило снаружи или какие слухи ходили. Моя мать жила с Джеком, когда ее бывший муж убил его.

Да, убил.

Пятнадцать пуль. Джозеф выпустил пятнадцать пуль в своего отца. Я не видела тела Джека, но не могла не представить себе швейцарский сыр. Его тело было в дырах, избитое и окровавленное.

— Тебе нужно одеяло, милая? — спросила медсестра.

Я покачала головой, и она нахмурилась. Мне не нужно было ее сочувствие. Я хотела, чтобы она замолчала. Хотела немного покоя.

— Вся эта ситуация просто безумна. Если хочешь, я могу попросить больницу прислать к тебе в палату психолога? Это был травматичный день для вас обеих.

— Я не хочу говорить о том, что сегодня на моих глазах убили человека выстрелом в голову. Я просто хочу спать, — выпалила я в ответ с натянутой улыбкой. — Пожалуйста.

Стройная пожилая медсестра кивнула.

— Я знаю, сейчас трудно увидеть что-то позитивное в происходящем. Но, по крайней мере, ребенок выжил.

Я нахмурилась.

— Какой ребенок?

Медсестра нахмурила брови и сверилась с картой.

— Здесь написано, что твоя мама на шестой неделе беременности. Сонографист обнаружил сердцебиение, пока ты разговаривала с полицией.

У меня во рту пересохло. О Боже.

— Ребенок? Моя мама беременна?

Медсестра кивнула.

— Я думала, ты знаешь.

— Шесть недель? — спросила я, прижав руку к груди. Я попыталась мысленно посчитать. Значит ли это, что Джек был отцом? Или Джозеф?

Мама застонала и заерзала на матрасе. Я встала.

— Это маленькие благословения, понимаешь? — сказала медсестра, словно гордясь собой за то, что изрекает мудрость, оптимизм и надежду. Разве она не знала? Ребенок — это последнее, в чем нуждалась моя мама. — Я дам вам отдохнуть. Нажми кнопку вызова, если тебе что-нибудь понадобится, дорогая.

Как только медсестра ушла, я на мгновение задержалась возле матери. Уставилась на синяк на ее челюсти, порез на губе, спутанные волосы. В тот момент она выглядела такой наивной и невинной. От одного взгляда на нее ярость подступила к горлу.

Нет. Это была не ярость, а рвота.

Я прикрыла рот рукой и схватила ближайшую мусорную корзину, прежде чем излить в нее все содержимое своего желудка. За последние сорок восемь часов я почти ничего не ела. И все это время только и делала, что отплевывалась.

— Малыш? — пробормотала мама. — Ты в порядке?

Я выпрямила спину и вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Кто отец, мам?

Ее глаза расширились.

— Вера... я-я... я устала, может, мы обсудим это позже? Это был такой ужасный день.

Слезы навернулись ей на глаза, и я вдруг поняла, что Лайла Гарнер не стоит того, чтобы с ней конфликтовать. И не собиралась стыдить ее за беременность или за то, что она вообще попала в такую ситуацию.

— Не могла бы ты, пожалуйста, просто взять меня за руку. Вера, сейчас мне нужна поддержка больше, чем когда-либо. Мы справимся с этим вместе. Может, снимем квартиру и...

— Я рада, что ты в безопасности, мам, — пробормотала я, вставая и беря в руки сумочку.

— Ты собираешься купить еды? Я очень голодна...

— Я иду домой. С Хамильтоном.

На лице мамы появилось озадаченное выражение.

— Домой? Но меня выпишут только завтра. У меня был очень тяжелый день, Вера. Ты же не думаешь всерьез, что просто оставишь меня здесь. Любовь всей моей жизни только что умерла! — Ее выбор слов озадачил меня. Ей нужна была помощь.

У меня так и вертелось на языке спросить, о ком говорила мама. Сегодня погибли двое мужчин. Оплакивала ли она Джека, своего мнимого героя? Или Джозефа — человека, который сломал ее, но привел к роскошной жизни?

В моем сердце было так много любви к Лайле. Сегодняшний день стал для меня тяжелой пощечиной: эта жизнь была коротка, и я не хотела провести остаток своих дней, обижаясь на нее или ненавидя за то, кем она была. Требовалось слишком много усилий, чтобы постоянно испытывать чувство обиды. Я покончила с этим.

— Я люблю тебя, мам, — прошептала я, присев на край кровати.

Мама улыбнулась мне, словно моя преданность была чем-то милым, что она могла положить в карман и с нежностью вспоминать.

— Я рада, что с тобой все в порядке. Врачи сказали, что завтра тебя можно будет выписать. Ты знаешь, где будешь жить? — мягко спросила я.

— Ну, с тобой, конечно. Я вдова. И не могу оставаться в этом доме, где... где... — Ее голос затих, и мама уставилась куда-то поверх моей головы остекленевшими глазами. Она как будто больше не находилась в больничной палате, а заново переживала то, что произошло в доме Джека. — Мы были в постели, — прошептала мама. — Джек и я. Внезапно появился Джозеф. Он рассмеялся, когда увидел меня. Как будто ему было все равно...

Я терпеливо слушала ее. Мама облизнула губы, и кардиомонитор, прикрепленный к ее груди, начал пищать быстрее.

— Джозеф потащил Джека вниз по лестнице в гостиную. Я последовала за ними. Это было так быстро. Сначала он помочился на Джека. Расстегнул его штаны и просто...

— Мам, — тихо начала я. — Ты через многое прошла. Я думаю, тебе нужно с кем-то поговорить. Об этом. О том, что Джозеф причинил тебе боль. Даже обо мне.

Я протянула руку и заправила ее влажные от пота волосы за ухо. Мама была похожа на ребенка, смотревшего на меня с разинутым ртом и глазами, полными непролитых слез.

— Я разговариваю с тобой, детка.

Я шумно выдохнула.

— Помнишь ту квартиру, которую мы снимали в Атланте, мам? — спросила я. — Я любила это место. У нас была стена, на которой ты отмечала, какого роста я становлюсь. Мы устраивали ночевки в крошечной гостиной и смотрели телевизор до восхода солнца. Это было такое особенное место, ты не находишь? А потом в один прекрасный день крыша провалилась.

Мама закатила глаза.

— Это был кошмар. Все было разрушено. Пожарный надзор заставил нас всех эвакуироваться, потому что дом больше был не пригоден для жизни. Нам некуда было идти.

Я кивнула. Это была одна из причин, по которой мы в итоге переехали в Коннектикут.

— Ты всегда была моим домом, мама. Ты позволяла мне жить, дышать и расти в безопасном месте, и я всегда буду благодарна тебе за это.

Мама протянула руку и сжала мою ладонь. Я натянуто улыбнулась.

— Но твой дом больше не пригоден для жизни. Тебе предстоит столько работы. Стены нужно восстанавливать. Фундамент потрескался. Повреждений много, но я думаю, что ты более чем способна начать с нуля и создать нечто гораздо лучшее, чем было раньше. И я надеюсь, что ты сделаешь это не ради меня, не ради мужчин, с которыми встречаешься, и не ради той жизни, которую, как тебе кажется, ты хочешь. Даже не ради ребенка, который растет внутри тебя прямо сейчас. Мне нужно, чтобы ты стала лучше для себя. Я нашла новый дом, и он с Хамильтоном.

Лицо мамы исказилось от боли. Порез на губе треснул, и из него вытекло несколько капель крови. Она вытерла их рукой.

— Детка...

Я встала.

— У тебя есть мой номер. Я так сильно тебя люблю. Я здесь ради тебя. Мне просто нужно немного времени, а у тебя есть дом, который нужно отстроить заново.

Она обхватила голову руками и зарыдала, когда я вышла из комнаты. Я не могла не испытывать надежды на налаживание наших отношений. Мама научила меня многому, но самым важным уроком было то, как любить кого-то, не переставая любить себя.