Преграды и прощение

2

Вера

Дизайнерский багаж моей мамы был отягощен одеждой, сожалениями и пустыми обещаниями. Мне было трудно нести каждый чемодан в одиночку, но я справилась.

Я занесла тяжелые чемоданы в дом Джека Борегара, пока мама стояла на крыльце. Мамины впалые щеки ввалились. Ее черный кардиган был плотно запахнут на груди, и она возмущенно вздернула подбородок, глядя на собственность свысока, как презренная королева, пока она обдумывала свои мысли. Хотя та молчала, язык ее тела кричал на меня.

Я знала, что мама злилась. Потому что нарушила главное правило: вмешалась в ее «долго и счастливо».

— Джек должен быть дома позже. У меня в мультиварке жаркое. Я подумала, может быть, сегодня вечером мы испечем печенье, — предложила я, уронив один из ее особенно тяжелых чемоданов. Она уставилась на линию деревьев вдалеке, не потрудившись ответить. — Мы всегда пекли печенье. Помнишь, мама?

Ничего. Ответа нет. Тишина затянулась, как колючая проволока между двумя столбами забора. Натянутая, острая, с настороженными намерениями.

Мама была не в восторге от того, что оказалась вдали от мужа и вернулась в Коннектикут. И, насколько я поняла, Джозеф тоже был не в восторге от вмешательства Джека. Мне не удалось подслушать переговоры, но потребовалось немало усилий, чтобы посадить маму на самолет. Почему моя мать не ухватилась за шанс сбежать подальше от своего мужа, было для меня загадкой. Я видела болезненные синяки. Поняла, на что способен мой отчим. Но, возможно, она чувствовала ту же неуверенность в Джеке, что и я. Я не была уверена, что могу ему доверять, но у меня не было других вариантов.

Дед утверждал, что ему надоело покрывать грехи своего старшего сына, но мне было не по себе от его внезапной перемены настроения. И до сегодняшнего утра даже не была уверена, что он способен выполнить свою часть сделки. Прошло четыре дня с тех пор, как я согласилась на его маленькое предложение. Четыре дня с тех пор, как я узнала, что мои отношения с Хамильтоном были ничем иным, как ложью. Четыре дня смущения и сожаления. Четыре дня на то, чтобы погрузиться в свои мысли и придумать план действий по спасению мамы и выполнению условий Джека.

Джек хотел, чтобы я наладила его отношения с Хамильтоном, но мне не хотелось иметь ничего общего с человеком, который разбил мое сердце, а потом исчез. Хамильтон стал для меня призраком. Ни звонков, ни сообщений, ни писем. Это должно было радовать, но эгоистичная часть меня надеялась, что Хамильтон хотя бы попытается связаться со мной и извиниться. Мое эго желало, его унижений. Но за последние четыре дня я не получила ничего, кроме радиомолчания.

Я действительно ничего не значила для Хамильтона Борегара.

Хотя мысль о том, что ему было все равно, разбивала мне сердце, я знала, что это значительно облегчило бы мою работу. План Джека основывался на идее, что Хамильтон любил меня достаточно сильно, чтобы наладить их отношения. Мой дед и не подозревал, что я не нравлюсь его сыну даже настолько, чтобы отправить мне сообщение.

Возможно, Хамильтон принял близко к сердцу мои слова в лесу. Мне было так больно, что я умоляла его никогда больше не разговаривать со мной. И, полагаю, часть меня оттолкнула Хамильтона, чтобы увидеть, как сильно он будет стараться вернуться ко мне. Это было неправильно и незрело, но я всегда была человеком, который боролся за отношения в своей жизни. Хоть раз мне хотелось, чтобы кто-то боролся за меня.

По крайней мере, моя мама была здесь, в целости и сохранности.

Когда встречала ее в аэропорту сегодня днем, мне пришлось заставить себя не разрыдаться при виде нее. Стиснув зубы, я обвела взглядом свою избитую мать с ног до головы. Ее макияж был наложен, как маска, вероятно, скрывая синяки, покрывавшие ее опухшее лицо. Она выглядела умирающей от голода и совершенно несчастной. Первые слова, которые мама мне сказала, были: «Я ненавижу это место». Я не понимала, что такого плохого в возвращении в Коннектикут. Я же была здесь, разве нет? Это должно было что-то значить.

Даже сейчас она выглядела почти больной.

— Не утруждай себя распаковкой моих вещей, Вера. Я не останусь надолго, — наконец пробормотала мама после того, как я занесла в дом последний чемодан «Луи Виттон». Она оторвала взгляд от двора, где совсем недавно праздновала свое замужество. Раздраженно вздохнув, мама последовала за мной внутрь.

— Распаковка вещей не повредит. Кроме того, Джек сказал, что ты останешься здесь, пока Джозеф не привыкнет к своей новой работе и пока не построится твой новый дом. Это может занять месяцы.

Я молилась, чтобы это заняло месяцы… годы… вечность.

— У нас все было просто замечательно, пока не позвонил Джек. Мой муж был очень зол, Вера. Очень, очень зол. Я не могу поверить, что ты рассказала Джеку о... о... — Она прочистила горло, прежде чем продолжить: — О моем последнем визите. Ты еще молода. Ты не понимаешь, Вера.

Ей повезло, что я не рассказала полиции о ее последнем визите. Может, мама хотела замять жестокое обращение мужа, но я отказывалась. Мама появилась полумертвой, и я должна была просто оставить все как есть? Нет. Я отказалась. Вздохнув, я продолжила:

— Тут не так уж много нужно понимать. Джозеф причинил тебе боль. Я не знала, что делать...

— Ну, тебе не стоило звонить Джеку. Джозеф не хотел причинить мне боль. Иногда его гнев берет верх. Просто он возлагает на меня много надежд, и мне приходится стараться изо всех сил, чтобы соответствовать. Я была так близка. Занималась спортом. Готовила его любимые ужины. Забирала его вещи из химчистки. Я носила его любимые цвета и не обращала внимания на ночи, когда он работал допоздна. Я его гребаная жена. И могу это сделать. Могу быть тем, кто ему нужен. Мне просто нужно больше времени. Ты не понимаешь.

Мамины слова сливались воедино, как заезженная пластинка. Что Джозеф с ней сделал?

Хотя в одном она была права. Я не понимала и не была уверена, что какие-либо объяснения, которые дала мне мама, помогут мне разобраться во всем этом.

Я вздохнула и перенесла ее вещи в спальню, которую приготовил для нее Джек, дав маме время поразмыслить над тем, как скажется приезд сюда на ее браке. А когда возвращалась, то уловила, как та бормочет себе под нос:

— Он найдет себе другую...

— Ты его жена! Замужем за ним, мама. Ты уже с ним. И не отвечаешь за его поступки. Не отвечаешь за его беспринципность. Если Джозеф решил изменять, это его вина. Не твоя, — сказала я, мой голос был строгим и суровым.

Мама скривила губы и резко повернулась ко мне лицом.

— Ты ничего не знаешь. И не понимаешь, что значит привлечь внимание такого мужчины, как Джозеф, сделать его счастливым и покладистым. Мы и так висели на волоске.

«Шикарно», — хотела сказать я. Пусть нить оборвется. Разорвется. Растворится и исчезнет. Пусть мы обе заживем спокойно. Я хотела уничтожить все, что связывало нас с Борегарами.

Как она вообще могла согласиться на такие отношения?

— Если бы я вышла замуж за такого человека, как Джозеф, за человека, который избивал бы меня и изменял бы мне, ты была бы счастлива за меня? — смело спросила я.

Мне просто хотелось, чтобы мама посмотрела на все моими глазами. Казалось, ничто не стоит ее благополучия и счастья.

Мама нахмурилась.

— С такими темпами, как у тебя, тебе повезло бы заполучить кого-нибудь вроде Джозефа. Я все для тебя подготовила. Отправила тебя в школу, где полно подходящих мужчин, у которых есть трастовые фонды и финансовая безопасность, о которой такие, как мы, могут только мечтать. Но ты все просрала.

Ее слова причинили боль, но я продолжала настаивать, отчаянно пытаясь достучаться до нее.

— Но что, если бы я этого не сделала? Что, если бы вышла замуж за такого человека, как Джозеф? За человека, который причинял бы мне боль.

Мама глубоко вдохнула и повернулась, чтобы посмотреть на меня.

— Думаю, учитывая Хамильтона, мы пришли к выводу, что неважно, одобряю ли я мужчин, с которыми ты встречаешься. Ты всегда была такой безрассудной. Я возлагала на тебя такие большие надежды, Вера. Хотела, чтобы ты все делала правильно. Дождалась замужества и нашла себе состоятельного мужчину, который сможет о тебе позаботиться. А не соглашаться на такого, как Хамильтон. — Ее язвительный тон вызвал во мне волну гнева.

Я подумала о розе, с которой мама когда-то меня сравнила, и задалась вопросом, остались ли у нее хоть какие-то лепестки. Если я была красивым цветком, то Хамильтон раздавил меня в своем кулаке. Хамильтон стал ошибкой, которая оставила раны, которых не было видно, но они все равно были такими же болезненными.

Хамильтон по-прежнему был душераздирающей темой. Этот мужчина был со мной только для того, чтобы предать меня. Столько боли можно было бы избежать, если бы я просто послушала маму и держалась на расстоянии. И самое ужасное, что я даже не могла рассказать правду своей хрупкой матери. Джек хотел, чтобы я восстановила его семью — продолжала жить как ни в чем не бывало. Он ожидал, что я преодолею разрыв между мной и Хамильтоном, поборов его отсутствие с решимостью и жалостью.

Я сменила тему, чтобы не рассказывать ей о случившемся. Год назад мне показалось бы неестественным не рассказать ей. Было время, когда я думала, что мы делимся всем. Теперь это был просто еще один секрет, еще одна ложь, выложенная между нами, как кирпичи. Мне пришлось приблизиться к ней, как к спящему льву, осторожно, на цыпочках, пробираясь к ее пещеристому сердцу, как будто что-то могло ее напугать.

— Ты останешься с Джеком. Ты нравишься Джеку. Сомневаюсь, что Джозеф забудет свою жену.

— Он просто хочет спрятать меня подальше. Он стесняется меня. Стыдится меня.

— Мама. Это временно.

«По крайней мере, до тех пор, пока его ядовитые чары не ослабнут».

— Как и мой брак, — выплюнула она. — У меня ничего не будет. Мне придется работать... горничной и официанткой. Я снова стану никем. Посмешищем. Как я могу вернуться теперь, когда уже попробовала все на вкус?

Все — это просто пустое слово. Мама могла наполнить свою жизнь дизайнерской роскошью, деньгами и влиянием, но это абсолютно ничего не значило. Джозеф по-прежнему был жестоким человеком. Борегары по-прежнему были извращенными лжецами.

— Мама, я здесь ради тебя, хорошо? Все будет хорошо.

Она посмотрела на меня, ее взгляд пробежался по моему телу с таким вниманием, что мне захотелось кричать, пока не лопнут все чертовы окна в этом огромном доме. Мне было интересно, заметила ли она мешки у меня под глазами или слишком большую одежду на моем теле. Видела ли мама, какой разбитой я была? Насколько разрушенной оставил меня Хамильтон? Или мама была настолько погружена в свои собственные проблемы, что не могла видеть дальше кончика собственного носа?

— Тебе нужно поесть, — пробормотала она.

Что ж, возможно, она заметила.

— Тебе тоже, — сказала я.

— Ты хорошо учишься в школе? — спросила мама.

Я получала одни пятерки, но у меня не было друзей. Никакой жизни за пределами класса.

— У меня отличные оценки.

— Это хорошо, Вера. Я пойду в свою комнату на ночь. Поблагодари Джека, что тот разрешил мне остаться здесь, и что я должным образом поприветствую его завтра, — выпрямила спину мама, в мгновение ока отключив свои эмоции.

Мне хотелось надавить на маму, чтобы она присоединилась к нам за ужином, в основном потому, что не хотела есть с Джеком в одиночестве. Я знала, что он спросит меня о Хамильтоне.

— Спокойной ночи, — сказала мама, прежде чем я успела возразить.

Понимая, что вести с ней разумный разговор бесполезно, я оставила ее дуться и пошла проверить, готов ли ужин. Джек должен был приехать с минуты на минуту. И я хотела успеть накрыть на стол до его прихода.

Я не доверяла Джеку. Мне не нравилось, что он держит меня в заложниках соглашения, которое защитит мою мать и обеспечит мою учебу в колледже.

Входная дверь открылась, и я внимательно прислушалась, когда шаги застучали по кафельному полу в мою сторону.

— Привет, Вера, — сказал он. Джек был одет в шелковый костюм-тройку, а его волосы были зачесаны назад. Темно-коричневый портфель в его руках притягивал мой взгляд.

— Привет, Джек. Как работа? — вежливо поприветствовала я.

— В последнее время работа была... трудной. Я провел целый день со своей командой бухгалтеров. Никогда не пойму, зачем кому-то нужна карьера, связанная с подсчетами, — вздохнул Джек.

— Похоже, день выдался долгим, — ответила я непринужденно. — Ужин готов.

— Твоя мама присоединится к нам?

— Она устала после перелета, — просто ответила я, с моего языка сорвалась тонко завуалированная ложь.

Джек на мгновение задумался, пока я брала две тарелки.

— Моя покойная жена часто уставала.

Мне не понравилось, что Джек сравнивал мою мать со своей покойной женой, но я кивнула.

— Я бы хотел поговорить с Лайлой в ближайшее время. У меня есть несколько вопросов о Джозефе.

Джек положил портфель и вдохнул запах ужина. Я наблюдала за ним, все мое тело было напряжено. Джек продолжал говорить, пока я обслуживала нас обоих.

— Мне жаль, что мне потребовалось немного больше времени, чтобы доставить Лайлу сюда, чем мы изначально договаривались. Джозеф не хотел выпускать ее из поля зрения. Я не уверен, потому ли это, что ему искренне нравится, когда она рядом, или он боится потерять контроль над Лайлой, отослав ее подальше. Мой сын всегда был эгоистичным ублюдком.

Я вдохнула.

— Кстати, как тебе удалось привезти сюда маму?

— Я сказал ему, что всплыли фотографии Лайлы с синяком под глазом и что ему, возможно, нужно немного пространства, чтобы привыкнуть к Вашингтону и остыть. Я также сказал ему, что не буду препятствовать тому, чтобы фотографии попали в газеты, если он не подчинится, — просто ответил Джек.

— Ты шантажировал его? У тебя вообще есть фотографии?

Джек ухмыльнулся.

— Я блефовал, но ему необязательно об этом знать. Мой сын не любит выставлять свое грязное белье на всеобщее обозрение. Легко зарыть свои недостатки поглубже, когда тебе приходится убеждать себя в том, что ты идеален. Сложнее это сделать, когда весь мир показывает на тебя пальцем. Мне стыдно за то, что он сделал, Вера. Я не уверен, что он позволил бы твоей матери приехать сюда, если бы я этого не сделал.

Было неприятно слышать, как Джек откровенно говорит такое о своем сыне.

— Ну что ж, давай поедим, да?

— Да. Кстати, еды здесь предостаточно. Почему бы тебе не пригласить Хамильтона на ужин?

Я молилась, чтобы пол поглотил меня. Мою грудь сдавила ощутимая боль, затруднявшая дыхание. Я знала, что это произойдет, но все равно ненавидела это.

— Ты хочешь, чтобы я пригласила Хамильтона на ужин? — спросила я.

— Да, — просто ответил Джек. — Хочу.

— Он не придет.

— Думаю, придет. Стоит попробовать.

Я прерывисто вздохнула и уставилась на Джека. Сделка есть сделка, просто надеялась, что у меня будет больше времени, чтобы убедить свое сердце в том, что Хамильтон — мерзкая личность.

— Отлично. Сомневаюсь, что он вообще ответит, — заметила я.

— Думаю, мой сын тебя удивит, — легко ответил Джек.

Его самоуверенное поведение напомнило мне, что он построил политическую карьеру благодаря этой самодовольной улыбке. Достав из кармана мобильный телефон, я нажала на имя Хамильтона и включила громкую связь. Мне хотелось, чтобы Джек это слышал. Так звонок казался менее личным.

Он зазвонил.

И звонил.

И звонил.

Потом переключился на голосовую почту. Я вздохнула с облегчением и посмотрела на Джека.

— Оставь сообщение, — сказал он.

Я стиснула зубы, когда на линии раздался звуковой сигнал.

— Привет, Хамильтон. Я просто звоню узнать, не хочешь ли ты поговорить? — Мой голос звучал неубедительно. — Я приготовила ужин, если ты голоден. Не стесняйся, позвони мне. Или не звони, — быстро добавила последнюю часть, а потом поморщилась. — Ладно. Пока. Надеюсь, у тебя все хорошо.

Я положила трубку и шумно выдохнула.

— Видишь? Он не ответил.

— Он может быть занят. Давай поедим, пока ужин не остыл, а?

Мое сердце все еще колотилось от смущения и адреналина, вызванного моим звонком Хамильтону. Я чувствовала себя дурой, оставив ему это сообщение. В лучшем случае Хамильтон сочтет меня жалкой и заблокирует мой номер. Он был не из тех мужчин, которым нравятся навязчивые женщины.

Я только села за стол с едой, как зазвонил телефон.

Мои глаза встретились с глазами Джека. Он торжествующе ухмыльнулся, и его нетерпеливое выражение лица привело меня в ярость. Конечно же, Хамильтон перезвонил мне.

Я ответила, сделав глубокий вдох, убедившись, что снова включила громкую связь, чтобы Джек мог слышать разговор. Так он казался менее... личным.

— Алло? — прошептала я. Никогда еще не чувствовала себя такой маленькой и такой глупой.

— Какого хера ты мне позвонила? — спросил Хамильтон. Его рокочущий голос заставил меня вздрогнуть. Это было крайне неожиданное приветствие.

— Я просто...

— Ты просто что? Подумала, что мы можем поговорить о наших чувствах?

Я зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Почему он так разозлился? Ведь это мне было больно.

— Я просто хотела...

— Ты просто хочешь мой член, детка? И все?

— Я просто хотела поговорить, — повторила я. — Думала, может...

— Ты думала, может, ты что-то значишь для меня? Подумала, что я хочу поговорить с тобой? Извини, но если ты хотела услышать мои извинения, чтобы мы могли потрахаться и помириться, то ты зря тратишь свое время.

Я посмотрела на Джека, который нахмурился. Хорошо. Это должно было произойти. Даже если это сломило меня. Даже если Хамильтон заберет ту маленькую надежду, которая у меня оставалась, и растопчет ее.

— Я ошиблась. И извиняюсь.

— Да, блядь, ты ошиблась. Не звони мне больше. Мне не нужно твое прощение. И твоя использованная киска мне тоже не нужна.

— Мне жаль, — прохрипела я.

— Скажи это вслух, Вера. Скажи: «Хамильтону не нужна моя использованная киска». Это поможет понять. Давай.

— Я этого не скажу, — прошептала я, яростная боль выплескивалась наружу.

— О, ты почти убедительно говоришь. Ты делаешь все, что я прошу, не так ли, Вера? Тобой так легко манипулировать.

— Хамильтон! — перебил Джек. — Прекрати немедленно. Бедная девушка просто хотела поболтать.

По моим щекам текли слезы. Сердце колотилось от такой мучительной боли, что мне пришлось перевести дыхание. Я знала, что, если Джек заговорит, Хамильтон впадет в ярость, из которой уже не будет возврата. Прошло несколько мгновений.

— Что ты делаешь с моим отцом? — спросил Хамильтон пугающе спокойным голосом.

— Моя мать поживет у Джека некоторое время. Я помогаю ей устроиться.

Хамильтон молчал.

— Прости, что позвонила, Хамильтон. Я больше не буду этого делать.

— Позволь мне внести ясность, детка, — зловещим тоном произнес Хамильтон. — Ты мне не нравишься. Я едва ли даже хотел тебя. И просто использовал тебя, маленькая роза. Теперь от тебя остался только стебель, а шипы мне ни к чему. Но, эй, — добавил он, когда я чуть не рухнула от боли, — спасибо за киску. Было весело, пока это продолжалось.

— Ты отвратителен, — рявкнула я, и эта вспышка удивила меня. — Тогда позволь и мне внести ясность, Хамильтон. Ты причинил мне боль. И должен сейчас унижаться и умолять меня о прощении. Тебе повезло, что я вообще позвонила, ублюдок!

— Тогда зачем ты позвонила, хмм?

У меня перехватило горло.

— Я... я не...

— Вот именно. Я не умоляю о том, чего не хочу, Лепесток, — прошептал он. Ласковое прозвище застало меня врасплох.

— До свидания, — ответила я и повесила трубку, прежде чем он успел причинить мне еще больше боли.

Мои руки дрожали от этой конфронтации. Вот почему я откладывала это. Мне не нужны были дополнительные доказательства того, что Хамильтону на меня наплевать.

— Счастлив? — спросила я Джека, прерывисто всхлипывая.

Никогда в жизни я не чувствовала себя настолько использованной.

Джек, по-видимому, ничуть не смутившись, схватил свою тарелку и прошествовал к кухонному столу.

— Ему просто больно. Он придет в себя.

— Ты что, не слышал его? — спросила я с издевкой. — Он не придет в себя. Хамильтон не хочет иметь со мной ничего общего, Джек.

Джек сел и начал ковыряться в еде.

— Он просто злится. Хамильтон не хотел этого. Будь хорошей девочкой и вытри глаза. Болезненные слова не должны причинять боль, если это ложь.

Я проигнорировала свою тарелку, недоверчиво разинув рот. Джек хотел, чтобы я продолжала пытаться? После этого?

— О, не смотри на меня так. Называй, как хочешь, Вера. Мальчик любит тебя.

— Борегары не любят, — огрызнулась я.

— Я знаю своего сына.

— Ты его совсем не знаешь, — возразила я.

— Я знаю, что мы заключили сделку. И ты будешь стараться изо всех сил, иначе я очень осложню жизнь твоей матери и тебе. Я обещал обо всем позаботиться, если ты поможешь мне с Хамильтоном. У нас обоих есть работа, и ты не сможешь выполнить свою, если будешь рыдать за моим столом. Может, тебе нужно сменить имидж…

Покачала головой и закрыла глаза, слезы снова потекли по моим щекам. Я не могла в это поверить. Знала, что доверять Джеку было плохим решением.

— Ты заставишь меня сделать это? Даже если Хамильтон ясно дал понять, что ненавидит меня? — спросила я.

— Он тебя не ненавидит. Будь немного жестче. И ешь свой ужин, он остывает.

Не могла представить, как я смогу есть. Мой желудок скрутило в узел. Как Хамильтон мог так плохо относиться ко мне, когда именно мне было больно? Это меня предали. Ситуация с Сеинтом все еще оставалась горькой пилюлей, которую нужно было проглотить, и теперь, вдобавок ко всему, его жестокие слова звучали не репите у меня в голове.

Я все еще переваривала ситуацию с Сеинтом. Было кое-что, что не давало мне покоя, и знала, что Джек сможет мне это объяснить. Я прочистила горло, заставляя свои эмоции улечься, ради ответов.

— Могу я спросить тебя кое о чем?

— Ты можешь спрашивать все, что захочешь.

— Ты знал, что Сеинт — брат Хамильтона?

— Нет, не знал, — мгновенно ответил Джек. — Я знал, что у Хамильтона где-то есть сводный брат, но не предполагал, что преследующий нас папарацци — это он.

Джек медленно откусил кусочек, тщательно пережевывая пищу, и продолжил спокойным голосом:

— Мать Сеинта — неплохой человек. Ее зовут Габби. Она стажировалась в моем предвыборном штабе. У нас был короткий роман в момент слабости. Через пару лет после рождения Хамильтона она удачно вышла замуж, родила сына и стала жить дальше. Габби не думала о Хамильтоне. Ей было все равно. Я не пытался следить за ней, потому что это было неважно. Габби не имела значения. Она хотела сохранить все в тайне. Габби стремилась стать первопроходцем на политическом поприще. Она не хотела, чтобы информация о ее внебрачном сыне от политика стала достоянием общественности, потому что это повлияло бы на ее авторитет. Даже ее муж не знал. Когда Джозеф обратился к прессе с этой историей, это разрушило карьеру Габби еще до того, как она началась.

— Такие гребаные двойные стандарты, — пробурчала я.

— Согласен. Женщинам приходится работать в два раза больше, чтобы их воспринимали всерьез. Они назвали ее студенткой, готовой на все, чтобы добиться успеха, которая бросила своего ребенка. Я не буду притворяться, что знаю историю Сеинта, но предполагаю, что его вендетта возникла из-за того, что он наблюдал, как карьера его матери пошла по ветру. До меня дошли слухи, что Габби в итоге развелась. Поначалу я пытался помочь, но она не хотела иметь со мной ничего общего. Черт, я не видел ее уже несколько лет. Мы разрушили ее жизнь, Хамильтон и я.

— Хамильтон не просил его рожать. И это Джозеф проболтался, — возразила я. Возможно, я была чувствительна к обвинениям в существовании нежеланных детей, но мне не понравилось, как Джек это сформулировал.

— Ты права, Вера.

Я посмотрела на свои ноги.

— Ты плохой парень, Джек? — неуверенно спросила я, уже зная ответ, но мне нужно было услышать его вслух, чтобы знать наверняка.

— Да, — просто ответил он.

Внезапно потеряв аппетит, я вышла из кухни, за дверь, подальше от семьи, которая сломала меня.