Преграды и прощение

4

Вера

Какая-то невидимая сила оживила мое сердце, как будто я завела старую машину моей матери. После нескольких часов, проведенных в одиночестве в своей квартире, я услышала резкий стук в дверь. Поразительное пробуждение из моих мрачных мыслей. Я почти мгновенно распознала, какая сила скрывается за этим. Голос Хамильтона пробился сквозь запертую на засов входную дверь и скользнул по моей коже.

Я села на диване и коснулась губ кончиками пальцев.

— Открой дверь, Лепесток.

Требование последовало незамедлительно. Болезненно. Я прошлепала по деревянному полу своей квартиры, не заботясь о том, что не принимала душ с тех пор, как ушла от Джека. Не заботясь о том, что на бретельке моей тонкой майки остались пятна от кофе. Когда отпирала дверь, по ногам побежали мурашки. Было уже ближе к полуночи, а я весь день проплакала из-за жестоких слов, которые сказал мне Хамильтон. И не была уверена, что смогу вынести это снова. Как я могла продолжать защищать свою мать, если Хамильтон не хотел иметь со мной ничего общего?

Я не приоткрыла дверь, а распахнула ее настежь. Уверена, что в этом движении скрывалась метафора моих чувств к Хамильтону, но анализировать ее было бы бесполезно. Я даже не могла сказать, почему этот мужчина все еще был мне небезразличен, почему так сильно тосковала по нему. Была ли я просто жалкой девчонкой, тоскующей по недосягаемому мужчине?

Несмотря на то, что его жестокие слова все еще звучали в моей голове, как только Хамильтон появился в поле зрения, на меня нахлынуло чувство принадлежности. Он выглядел взвинченным. Хамильтон пробежался своими налитыми кровью глазами по моей обнаженной коже, когда провел рукой по своим взъерошенным волосам. Черные брюки на его длинных ногах были порваны на коленях. На нем была белая рубашка с V-образным вырезом и растянутым воротом. Темные круги под его глазами принесли мне некоторое облегчение. Страдание любит компанию.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я, обхватывая себя руками.

Прохладный воздух коснулся моей обнаженной кожи. Хамильтон схватил меня за запястья и не дал мне использовать свои конечности в качестве щита. Потянув меня вперед, он обхватил меня руками и заключил в свои крепкие объятия.

— Прекрати, — потребовала я. — Отпусти.

Мне нужно было хотя бы притвориться, что я не хочу комфорта, который он предлагал.

— Я снова причиню тебе боль, Лепесток, — зловеще признался он, после чего поцеловал меня в макушку и вздрогнул. Я не думала, что можно сделать мне больнее, чем он уже сделал.

Однажды я знала одну девочку, которую укусил коричневый паук-отшельник. Все ученики нашего пятого класса присылали ей открытки в больницу. В течение нескольких месяцев этот непобедимый яд растекался по ее венам. Она чуть не потеряла ногу. Как бы врачи ни старались, они просто не могли заставить открытую рану зажить. Я не могла не думать о том, что предательство Хамильтона до сих пор остается гноящейся раной в моем сердце, а его слова похожи на укус паука, который отказывался затягиваться. Он всегда будет там. Всегда будет напоминать мне о мстительном враге, за которым осталось последнее слово. Но, Боже, мое сердце все еще билось для него. Каждый удар пульса был болезненным напоминанием о том, что я любила этого человека.

— Ты пришел сюда, чтобы причинить мне боль? — растерянно спросила я, наконец-то вырвавшись из его объятий. Этот мужчина был полон мелодраматических комментариев и загадок. — Ты уже высказался. Я поняла. Мы закончили. Тебе не нужно...

— Как ты?

Его вопрос заставил меня приостановиться.

— Как я? Только вчера ты сказал мне, что моя киска использованная и что ты не хочешь иметь со мной ничего общего...

Хамильтон поцеловал меня. Прижался с отчаянием своими мягкими губами к моим без предупреждения. Поцелуй был порочным и навязчивым. Жестким и разрушительным. Забыв о том, как сильно он меня обидел, я обвила его шею руками и впилась в его губы своими, игнорируя при этом маленькую пищащую мысль о том, что это неправильно.

Целовать Хамильтона Борегара было привилегией. Но это не было так приятно, как нежные моменты, разделяемые двумя влюбленными. Это не было любезностью или вежливостью.

Поцелуй с ним был похож на великолепное извинение. Физическое проявление истины, зародившейся между нами. Сплетающиеся языки. Скрежет зубов. Посасывание. Стоны. Он потянул меня за губу. Я потянула за его душу.

Но, может быть, это была его версия попытки? Может, он понял, что все еще хочет меня? Возможно, все еще может получиться, и Джек...

Его отец.

Я прервала наш поцелуй, и Хамильтон застонал, впиваясь пальцами в мою спину, удерживая меня на месте, пока я смотрела в его черные глаза.

— Это еще один трюк? — спросила я. — Это из-за того, что я вчера была с Джеком? Какая-то уловка мести, чтобы показать, как я отчаялась?

Я отодвигаюсь на большее расстояние между нами.

Его взгляд смягчился.

— Да. Я знаю, что ты была с Джеком, — сказал он. — Может, мы не будем говорить об этом какое-то время? Могу я просто побыть с тобой?

Мои мысли закружились, и меня словно прорвало. Слова лились из меня, как рвота.

— Но со мной ли ты, Хамильтон? Мы через многое прошли. Мне до сих пор больно от того, что ты сделал, а теперь еще и от того, что ты сказал. Мы не можем вернуться к этому. Не могу поверить, что поцеловала тебя только что. Я такая тупая. До какой степени отчаяния я могу дойти? Серьезно. Ты не подходил мне раньше, но теперь тоже не подходишь. Почему ты вообще здесь?

Я опустила взгляд на пол, но Хамильтон не позволил мне отвести его надолго. Он взял меня пальцем за подбородок и заставил посмотреть на себя.

— Я знаю о вашей договоренности с Джеком.

— Знаешь? — спросила я, мой голос был едва слышен.

— Я собираюсь помочь тебе, Лепесток. Поэтому поговорю с Джеком и прослежу, чтобы твоя мать была в безопасности. Я помогу тебе выполнить свою часть сделки.

Как он узнал?

— За-зачем?

Хамильтон схватил меня за бедра и начал пятиться к дивану. Он с глухим стуком сел и усадил меня на себя. Мои пижамные шорты были слишком тонкими и едва прикрывали мою круглую попку, когда я оседлала его.

— Сядь сюда, — приказал он.

Я повиновалась, ошеломленная.

— Зачем? — снова спросила я. — Зачем ты сказал мне это вчера, если собирался помочь мне сегодня?

— Я все время говорю глупости.

Я закатила глаза.

— Не преуменьшай значения своих слов. Мне было больно. Ты сделал мне больно.

Хамильтон напрягся.

— Прости, Лепесток, — извинялся он. — Я не хотел этого. Не хотел ничего такого. Я просто...

Хамильтон покачал головой, так и не закончив свое заявление. Скользнул руками мне под майку, проведя по ребрам. У меня перехватило дыхание.

— Позволь мне помочь тебе, Лепесток.

Обычно в устах Хамильтона Борегара эта просьба звучала игриво, но сейчас она звучала как мольба — он умолял меня прямо здесь и сейчас.

— Я могу очистить твой разум. Заставить тебя забыть все те ужасные вещи, которые я говорил.

— Может, я не хочу забывать. И ты не очищаешь мой разум, а полностью завладеваешь им, — призналась я. — Когда мы вдвоем, я не могу думать ни о чем другом...

Хамильтон слегка приподнялся, прижимая свой твердый член к моему центру.

— Ты мне нравишься больше всего, когда думаешь только обо мне, — признался он.

Я прижалась лбом к его лбу.

— Перестань ходить кругами и нести чушь. Ты используешь меня прямо сейчас, Хамильтон? Что происходит?

Это было похоже на уловку.

— Лепесток, — прошептал он. — Я просто хочу побыть с тобой вот так еще раз.

Волосы встали дыбом. Это был шок для организма, как удар молнии.

— Что? Что значит «еще раз»? — Я отстранилась, встала на дрожащие ноги и уставилась на него сверху вниз. — Я не понимаю.

— Я собираюсь помочь тебе, Вера. Мне просто хочется в последний раз побыть с тобой. Все будет улажено. Твоей маме больше никогда не придется видеть Джозефа. Я просто хочу, чтобы ты попрощалась со мной. Хочу любить тебя еще один раз.

Я удивленно подняла брови. У меня отвисла челюсть. Я думала, что мы уже попрощались. Когда узнала, что Сеинт — его брат, порвала с ним, но в глубине души у меня оставалось что-то вроде надежды, которая не позволяла считать, что все кончено.

— Прощание? — спросила я.

— Мы оба всегда знали, что все закончится, Лепесток.

— Перестань называть меня так. Что за херня? Что за припадок, Хамильтон? Вчера ты не хотел иметь со мной ничего общего. А теперь хочешь любить и бросить меня?

Хамильтон встал и подошел ко мне. Я отступила, держась вне пределов его досягаемости, хотя он преследовал меня, как хищник. Я положила руку на бедро.

— Как именно, по-твоему, это должно было сработать? Последний прощальный трах в обмен на то, что Джек выполнит свою часть сделки? Это даже не имеет смысла.

— Лепесток, мне очень жаль, — сказал он.

Я схватилась обеими руками за голову и сжала ее.

— Ты сводишь меня с ума, — закричала я. — Я чувствую себя чертовски глупо. Почему ты так со мной поступаешь? Почему не можешь просто оставить меня в покое, Хамильтон? Почему ты так затягиваешь это?

— Это ты заключила сделку с Джеком, — прорычал он. — Это ты поставила меня в такое положение. Я считаю, что должен тебе за статью Сеинта. Хочешь уйти? Я тебя вытащу. Но хочу за это кое-что получить. И не хочу, чтобы ты звонила мне из-за Джека. Не хочу иметь дело с его дерьмовыми играми. Все, что тебе нужно сделать, это вот это. Прямо сейчас. Последнее прощание. Скажи, что не хочешь больше со мной встречаться, и я уйду. У нас было отличное взаимопонимание, Лепесток. Почему бы не воспользоваться сделкой Джека?

— Ты ненавидишь Джека. Зачем ты это делаешь? Сомневаюсь, что это просто потому, что ты хочешь намочить свой член.

Хамильтон нахмурился.

— Ты права.

— Что-то происходит. Очевидно, я все еще небезразлична тебе, иначе тебя бы здесь не было, — настаивала я. — Но все же ты хочешь токсичного прощального секса?

— Почему ты должна разбирать это на части?! — закричал он.

Я покачала головой и опустила плечи.

— Ты причинил мне боль, — сказала я. — Хамильтон, я этого не заслуживаю. Это неправильно. Ты предал меня самым ужасным образом. Ты лгал мне на протяжении всех наших отношений — если их вообще можно так назвать. А потом просто отпустил меня. Ты не заботился обо мне настолько, чтобы бороться за нас. А когда я позвонила? Ты наговорил мне много жестоких вещей. У меня даже не было времени переварить все, что произошло, а теперь ты хочешь быстро перепихнуться? И что еще хуже, ты торгуешься безопасностью моей матери. Я думала, ты лучше.

Я сглотнула подступившие к горлу эмоции, прежде чем продолжить.

— Ты отталкиваешь меня, и я не знаю почему. Но знаю, что это не моя работа — бегать за тобой. Я всю жизнь молила о том, чтобы меня любили. И знаешь что? Ты заставил меня понять, что этого недостаточно. Я могла бы любить тебя, Хамильтон. Отчаянно.

— Лепесток. Я не могу... — Лицо Хамильтона исказилось от боли. Но это не имело значения.

— Хочешь уйти? Ну и хрен с ним. Я ушла первой. Ушла, когда ты солгал мне и использовал меня. Можешь сам разобраться.

Хамильтон поднял голову и посмотрел на меня, в его глазах горел огонь, он сжимал и разжимал кулаки по бокам туловища.

— Я хочу попрощаться, Лепесток.

— Ну, хрен ты это получишь! — закричала я. — Убирайся.

Хамильтон проигнорировал меня и шагнул вперед. Я отступила назад. Мне хотелось, чтобы он убрался отсюда. Я ударилась спиной о стену. Полка с фотографией в рамке, на которой мы с мамой были запечатлены на свадьбе, упала на пол. Осколки стекла разлетелись во все стороны и захрустели под ботинком Хамильтона, пока тот продолжал приближаться ко мне.

Осколки разлетелись вокруг моих босых ног, и как только мы оказались лицом к лицу, Хамильтон подхватил меня на руки и прижал к груди.

— Отпусти меня!

— Не хочу, чтобы ты порезалась, Лепесток, — промурлыкал он, после чего понес меня в спальню и распахнул дверь.

Слезы навернулись мне на глаза, и раздражающая неуверенность, которая мучила меня, заполнила мой разум. Неужели я недостаточно хороша? Когда Хамильтону был предоставлен выбор, он не выбрал меня. Полагаю, это лучше, чем вообще не иметь выбора.

Может быть, я смогу дать ему это последнее прощание. Может быть, это будет то завершение, которое мне так необходимо. Это было все равно, что дышать с лезвием в груди. Каждый вдох был резким, но, черт возьми, я дышала.

— Пожалуйста, дай мне это. Я знаю, что это дерьмово. У тебя все отнимают, и я эгоистичный ублюдок, что прошу об этом. Просто позволь мне поцеловать тебя, Лепесток, — убеждал он, укладывая меня на кровать и нависая надо мной.

Я смахнула горячие слезы, текущие по щекам. Он поцеловал каждую капельку. Потом нащупал край моих шорт и потянул их вниз. На мгновение наши взгляды встретились. Я уловила вопрос в его остекленевшем взгляде и утонула в луже жалости к себе, которая быстро переросла в ярость.

— Хочешь попрощаться, Хамильтон? — спросила я, когда боль в моей груди утихла, и все разочарование выплеснулось наружу с удвоенной силой. Что теперь было правдой? Неужели ему было наплевать на меня? Неужели он решил, что я не стою его усилий?

Он стиснул зубы, отчего его четко очерченная челюсть напряглась в резкую линию.

— Ты собираешься дать это мне?

— И ты поможешь с Джеком? — спросила я.

Его глаза вспыхнули от ярости.

— До тех пор, пока больше никогда не увижу твое лицо, я прослежу, чтобы соглашение Джека было выполнено.

Мое сердце разбилось. Я чувствовала себя дешевкой. Использованной. С меня было хватит. Со всем этим покончено. С Борегарами покончено. С шантажом. С чувством вины моей матери. С моей неуверенностью в себе. Я покончила с ним.

Затем Хамильтон выдавил из себя слова, которые смягчили удар.

— Я хочу, чтобы ты жила своей жизнью, Лепесток. Хочу, чтобы ты была счастлива без меня.

Я обхватила его ногами и перевернула нас обоих. Вдавив его в матрас, сбросила с себя майку и вцепилась в мягкую ткань его рубашки. Он быстро сорвал ее со своего тела, одновременно скидывая ботинки на землю.

— Пошел ты, Хамильтон, — прошептала я, прежде чем провести зубами по его груди.

Я наслаждалась им. Боролась с ним. Расстегнула пуговицу на его брюках, и он спустил их вниз.

— Я тоже люблю тебя, Лепесток, — сказал Хамильтон благоговейным голосом, и он был таким тихим, что я почти не слышала его. Это был самый нежный звук. — Держу пари, ты вся мокрая. Ты все еще хочешь меня. Даже когда я причиняю тебе боль, твоя киска жаждет меня.

Меня охватил стыд. Для Хамильтона это была какая-то больная изюминка. Ему нравилось осознавать, что он все еще может владеть моим телом после того, как разбил мое сердце. Я пришла в ярость.

Я застонала.

— Я хочу твой член. Хочу твоего прощания. Хочу кончить, чтобы вышвырнуть тебя из моей квартиры и из моей жизни.

Мы раздевались так, словно каждый клочок ткани между нами был оружием. Хамильтон дернулся, но я вжала его в матрас. Потом прижалась к нему лоном и наблюдала, как его губы приоткрылись, когда медленно скользнула вниз и начала седлать его. Когда член полностью вошел в меня, он застонал низко и медленно. Я наклонилась, чтобы прошептать ему на ухо:

— Наслаждайся, пока можешь, потому что с меня хватит.

Хамильтон напрягся, а затем схватил меня за бедра. Он направлял мои движения, но этого ему было недостаточно. Перевернув меня на живот, Хамильтон потянул меня за длинные каштановые волосы и начал безжалостно вбиваться в меня сзади. Его толстый член ощущался как блаженное наказание. Я выгнула спину и приподнялась, когда он протянул руку и принялся яростно тереть мой клитор идеально рассчитанными кругами с достаточным нажимом, чтобы довести меня до оргазма.

Мне нравилась эта поза. Потому что не нужно было смотреть ему в глаза, когда он безмолвно приказывал моему телу кончить. Не нужно было видеть выражение его лица, когда тот стонал и хрипел. Была просто телом, просто тем, что он использовал в ночной темноте, чтобы кончить. Я чувствовала, как он входит и выходит. Сильнее, сильнее, сильнее. Мерзкие звуки шлепков кожи о кожу наполнили мою спальню.

Он вышел и лег на матрас лицом ко мне.

— Ты собираешься кончать или как? — с горечью спросила я.

Я уже хотела, чтобы Хамильтон ушел. Но он повернул меня, заставив нас оказаться лицом друг к другу, схватил мое бедро и закинул его себе на бедро. Потом снова вошел в меня. Мы были так невероятно близки. Я чувствовала его глубоко в своей душе, когда он трахал меня.

— Поторопись и кончи, Хамильтон, — стонала я.

— Не торопи меня, мать твою, — прорычал он с проклятием, прежде чем обхватить рукой мое горло.

Он сжимал до тех пор, пока я не перестала дышать. Надавил ровно настолько, чтобы заставить меня забыть. Борьба покинула мое тело, и я почувствовала, как замедлился пульс. Но позволила темноте затуманить мое зрение. Хамильтон отпустил меня, и новый оргазм заставил содрогнуться все мое тело. Я вскрикнула, когда он стал настойчиво вколачиваться в меня. Его губы нашли мои, поглощая мое наслаждение, как вкусное лакомство. Эмоции захлестнули меня.

— Хамильтон, — умоляла я, рыдая.

Хамильтон кончил.

Выскользнул.

Уставился на меня.

Встал.

Хамильтон оделся, его член все еще был покрыт нашим совместным удовольствием.

В дверях он остановился, посмотрел на меня грустными глазами и произнес слова, которые будут преследовать меня месяцами.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, Лепесток. А я на это не способен.

Затем Хамильтон вышел из моей спальни.

Он вышел через парадную дверь.

И ушел из моей жизни.