Преграды и прощение

14

Вера

Арендуемый Хамильтоном дом в Вашингтоне разительно отличался от его дома в Коннектикуте. Это было совсем не то, что я ожидала. Холодный. Все в нем было холодным. Мраморные полы. Гладкие линии. Жесткая современная мебель, которая не выглядела привлекательной или хотя бы удобной. Открытая планировка была просторной, но в то же время подавляющей. Я понимала, как одиноко здесь будет чувствовать себя человек. Весь дом просто поглощал тебя целиком.

На стенах висели картины в мужском стиле, которые, казалось, были подобраны кем-то, кто хотел заявить о себе, а не кем-то, кто действительно знал Хамильтона. А кухня? Она была оборудована по последнему слову техники, но выглядела так, будто ею почти не пользовались. Я подумала, не найду ли в его холодильнике остатки еды на вынос, а не ингредиенты для блюд, которые он любил готовить.

— Я собираюсь выпустить Маленькую Маму. Мне пришлось запереть ее, потому что она любит грызть плинтусы, когда меня нет. Думаю, она пытается наказать меня за то, что я уехал.

Я подавила желание сказать ему, что разделяю те же чувства, когда он повернулся и пошел прочь. И обхватила себя руками и успокоила нервное дыхание. Дверь открылась, и я узнала знакомые звуки хныканья Маленькой Мамы.

Вскоре она вылетела в коридор, как комета, направляясь прямо ко мне. Я даже не успела присесть к ней, как счастливая собака повалила меня на пол. От ее сладкого восторга у меня чуть не выступили слезы на глазах, когда я чесала ей за ушами, а она своим слюнявым языком портила мой макияж.

— Я тоже по тебе скучала, милая.

После еще нескольких минут возбужденных объятий Хамильтон оттащил ее от меня и выпустил на улицу, на задний дворик с травой.

Я все еще сидела на кафельном полу и осматривалась, когда вернулся Хамильтон. Это был не дом. Это был роскошный отель.

— Я скучаю по твоему таунхаусу, — удалось прошептать мне, проводя указательным пальцем по полу. Ни единого пятнышка грязи. Это было почти как в клинике.

— Я по многим вещам скучаю, — ответил он, подойдя ближе и протянув руку, чтобы помочь мне подняться. В тот момент, когда наши пальцы соприкоснулись, по моему позвоночнику пробежала дрожь. Я никогда не испытывала такого сильного чувства обещания и предвкушения.

В воздухе повисло напряжение, и он спросил, не хочу ли я выпить. В ответ покачала головой и обхватила себя руками.

— Как-то неловко, — призналась я.

Хамильтон достал бутылку с водой из своего огромного холодильника и сделал глоток. Я с вожделением наблюдала за движением его кадыка.

— Это не должно быть неловко, — ответил Хамильтон, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Преследовать Хамильтона и разрушать все его преграды было так утомительно. До сих пор я заставляла себя быть сильной и смелой. Прилагала усилия, потому что знала, что он того стоит. Я знала, что в конце концов мы во всем разберемся.

Но теперь, когда мы остались наедине со всем, что произошло, я не знала, с чего начать.

— Мне не нравится, что ты работаешь с Джозефом. Этот дом, это место, эти события, эта работа — это не ты.

Я посмотрела на его смокинг, красивый, строгого покроя. Это было похоже на костюм.

Хамильтон обогнул кухонный остров и взял меня за обе руки. Пока он вел меня в гостиную, я наблюдала, как приглушенный свет отбрасывает тени на его лицо. Мы медленно сели на диван, и он положил мои ноги себе на колени.

— У меня не было возможности сказать тебе раньше. Но ты выглядишь прекрасно, — прошептал он.

Я опустила взгляд на платье и поморщилась.

— Я практически в нижнем белье, — ответила я со вздохом.

Я смотрела, как Хамильтон снимает туфли на каблуках, которые Джаред купил мне, с моих ноющих ног.

— И зачем тебе понадобилось это надевать? — спросил он ровным голосом, несмотря на то, что на его шее пульсировала вена.

— Мне пришлось уговаривать Джареда взять меня с собой на мероприятие. Он хотел выбрать мне наряд и потребовал поцелуй.

— Этот тупой ублюдочный шлюший сморщенный член…

— Ого, — прервала я его резким смехом. — Успокойся.

Ревность Хамильтона не должна была волновать меня так сильно, как раньше.

— Так это он купил это платье? — спросил он, поглаживая мою ногу.

— Да, — ответила я.

— Сними его.

По моей коже побежали мурашки.

— Мы можем поговорить, но я не смогу нормально мыслить, пока на тебе платье, купленное другим мужчиной. Пожалуйста?

— А что, если я не сниму? — спросила я.

— Тогда я сорву его с твоего тела зубами, Лепесток.

Еще одна дрожь прокатилась по мне, как ударная волна. Обещания, обещания.

Единственное, чего я хотела больше, чем секса с Хамильтоном, — это разговора с ним.

— Хорошо, — ответила я.

Мне потребовалось мгновение, чтобы встать и расстегнуть молнию на боку. Хамильтон смотрел на меня горящими глазами, его рот слегка приоткрылся, а руки скользили вверх-вниз по бедрам. Мягкая ткань упала на пол, и он судорожно сглотнул. Мой нюдовый бюстгальтер без бретелек приподнимал мою грудь, а кружевные стринги, которые я надела, были практически прозрачными.

— Блядь, Лепесток, — прохрипел он.

— Мне холодно, — ответила я с дрожью.

Он раскрыл объятия, и я забралась к нему на колени, позволяя Хамильтону согреть меня. Было так прекрасно находиться здесь, с ним. Нам все еще нужно было разобраться с этим дерьмом, но я была здесь. Была с ним. Я была его.

Хамильтон схватил плед и тщательно укрыл нас, прежде чем заговорить.

— Когда я только начал работать со Сеинтом, меня мотивировала только месть, — признался Хамильтон. — У нас был общий враг, и мне нужна была его помощь. Я считал, что пресса обладает властью. И хотел, чтобы весь мир узнал, каким дерьмом был Джозеф, потому что мой собственный отец мне не верил.

Хамильтон начал массировать мне спину.

— Я знаю, почему ты работал с Сеинтом, — ответила я. Даже если мне было больно, когда меня использовали, все равно понимала мотивы Хамильтона.

— Работать с Сеинтом было очень весело. Я впервые почувствовал, что у меня есть брат. Настоящий брат. Меня приучили бояться семьи, но впервые в жизни мне было комфортно с кем-то. Очень трудно смириться с тем фактом, что мой второй шанс обзавестись братом стал для тебя живым кошмаром.

Мое дыхание участилось. Хамильтон закрыл глаза, и мне захотелось погрузиться в его мозг и посмотреть, что творится в его прекрасном сознании.

— Продолжай, — подбодрила я его.

— Потом я встретил тебя. Ты была как драгоценный подарок, завернутый в преграды. Моя, но в то же время не моя. Слишком дорогая, чтобы выразить это словами. Я не хотел подвергать тебя опасности, но боялся потерять свои новые братские отношения с Сеинтом.

Я хотела, чтобы в жизни Хамильтона были люди, на которых он мог бы положиться. Кроме Джесс, у него, похоже, было очень одинокое детство.

— Я понимаю, — прошептала я. — Но что теперь? Ты оттолкнул меня, а потом мы...

— Я просто пытался уберечь тебя. И просто заканчиваю то, что начал. Я работаю здесь, чтобы уничтожить Джозефа. Это была слишком хорошая возможность, чтобы упустить ее. Не хочу, чтобы ты думала, что я люблю месть больше, чем тебя, Лепесток. Скорее, я не могу начать любить в полной мере, пока не избавлюсь от этого облака, висящего над моей головой.

Я потянулась к его щеке и нежно провела тыльной стороной ладони по щетине.

— Тебе необязательно делать это в одиночку. Если бы ты был честен со мной, мы могли бы обсудить все это и быть вместе.

Хамильтон подался навстречу моему прикосновению.

— Я уже втянул тебя в свой план мести и причинил боль. И снова работаю с Сеинтом — на этот раз за кулисами. Я не могу доверять своему отцу, но работаю с ним, чтобы выяснить, какую незаконную деятельность ведет Джозеф.

— Хорошо. Тогда давай сделаем это вместе.

Хамильтон повернулся ко мне лицом. Мое сердце бешено заколотилось от его пристального внимания.

— Не думаю, что я способен снова отпустить тебя, Лепесток.

— Тогда не надо, — сказала я.

Хамильтон мгновенно оказался на мне. Он вжал меня своим телом в диван и жадно впился в мои губы. Я запустила руки в его волосы и подняла ногу. Обвилась вокруг него и застонала.

— Не покидай меня больше. Больше никаких прощаний, Хамильтон. — Моя мольба, произнесенная шепотом между поцелуями, заставила его замереть на месте.

— Готова ли ты к тому, что я одержим тобой, Лепесток? Ты уже устроилась в своей новой школе, на новом месте, где живешь со своим профессором. И я не думаю, что у меня хватит сил быть парнем на полставки. Не думаю, что смогу проделать это с тобой наполовину.

Вместо того чтобы прокомментировать его одержимость, я поддразнила его.

— Ты такой чертов преследователь.

Он улыбнулся и прижался носом к моей ключице.

— Ты же не думала, что я позволю тебе уйти, правда? Может, я и недостаточно хорош для тебя, но я, черт возьми, точно собирался убедиться, что с тобой все будет в порядке.

Я раздраженно фыркнула.

— Я могу справиться сама, ты же знаешь.

— О, Лепесток, — пробормотал он. — Я понял это на обочине шоссе.

Я покраснела и поцеловала его в губы. Это был один из самых вдохновляющих моментов в моей жизни. Я никогда так не контролировала себя.

— Тебе понравилось? — спросила я.

— Да, черт возьми, мне понравилось. У меня никогда не было чего-то ценного, что принадлежало бы только мне, — признался Хамильтон, стягивая с меня стринги. Мне пришлось приподняться с дивана, чтобы помочь ему снять их с моих бедер. — Моя семья всегда крала самые важные для меня вещи.

Хамильтон продолжал опускаться по моему телу, увлекая за собой мои трусики. Он двигался до тех пор, пока его колени не оказались на полу, а тонкая ткань не была отброшена в сторону.

— Я никуда не уйду, Хамильтон. Но ты должен пообещать, что больше никогда не будешь мне лгать. И с мученическим дерьмом нужно покончить. Для меня нет никого более идеального, чем ты...

Я не успела закончить свое заявление, потому что он одним движением раздвинул мои ноги, поставив одну ступню на пол, а другую вытянув на всю длину дивана Его рот нашел мое влагалище, и его язык, о Боже, его язык ласкал мою влажную щель, пока не коснулся моего клитора.

— Черт, — выругалась я.

— Я скучал по этому. Давай посмотрим, как быстро я смогу заставить тебя кончить, — ответил Хамильтон, обводя ртом мой узелок. Стонал. Сосал. Я извивалась на кожаном диване, прохладный воздух овевал мою кожу, а его горячий рот обожествлял мой клитор.

Хамильтон сжал мои бедра. Я заерзала, мое возбуждение было таким сильным, что я чувствовала, как пульсирует во мне предвкушение оргазма. Уговаривал. Соблазнял.

— Вот так, — прохрипела я, когда он начал сильнее надавливать кончиком языка.

Хамильтон издал томный, полный нужды стон.

— Покрой мое лицо, Лепесток. Я хочу чувствовать твой вкус несколько дней.

— Кажется, я влюбилась в твой рот, — прохрипела я, когда он застонал, облизал, пососал и довел меня до этого сладостного состояния блаженства.

— Кажется? — остановился Хамильтон, дразня меня. Проверяя меня. — Если ты не уверена, Лепесток, тогда, возможно, мне стоит остановиться.

Я схватила его за ворот рубашки и дернула к себе. Упершись обеими ногами в пол, раздвинула ноги еще шире и толкнула его обратно на свою отчаянно нуждающуюся киску. Хамильтон только усмехнулся, прежде чем закончить то, что начал.

Мои крики эхом отдавались от стен его нового дома. Я запрокинула голову, расплавленный жар затопил мое естество, каждая мышца в моем теле то напрягалась, то расслаблялась. Хамильтон довел меня до кульминации, покорно прижавшись ртом к моему клитору, впитывая каждую каплю моего восхитительного удовольствия.

— Какого черта я оттолкнул тебя, когда все это время мы могли бы трахаться? — спросил он, когда я помогала ему раздеться.

Прилив удовольствия на мгновение утих, и я прикусила губу, собираясь с духом. Должно быть, я выглядела взволнованной, потому что Хамильтон перестал расстегивать рубашку и посмотрел на меня.

— Что не так?

— Ты же знаешь, что я всегда буду тебе верить, правда? Когда ты говоришь, что сожалеешь, я знаю, что ты это серьезно. Когда ты говоришь, что больше так не поступишь, знаю, что ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы не причинить мне боль снова.

Плечи Хамильтона поникли, и я встала с дивана, ноги у меня все еще дрожали. Взяв его пальцами за подбородок, приподняла его голову, чтобы он посмотрел на меня.

— Я прощаю тебя не потому, что я прощающий человек, Хамильтон. Прощаю тебя, потому что верю тебе. Верю в тебя.

Я знала, что Хамильтону нужно, чтобы люди верили ему. Столько раз люди в его жизни отворачивались от него, когда он больше всего в них нуждался. Он просто хотел, чтобы его понимали. Просто хотел контроля и принятия.

Глаза Хамильтона наполнились непролитыми слезами, и он посмотрел на меня так, словно я была самым важным существом в его жизни. Я почувствовала искренность в его взгляде. Он обнял меня, и мы с Хамильтоном оставались в таком положении некоторое время. Он стоял передо мной на коленях, а я стояла обнаженная. Его сильные руки крепко обнимали меня, и я представляла себе жизнь без его потребности в мести. Жизнь, в которой мы могли бы просто быть собой.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя таким достойным, Лепесток, — прошептал он, прежде чем встать.

Медленно я помогла ему освободиться от брюк, трусов и опасений. Держась за руки, мы прошли в его спальню — темное мужское помещение с атласными простынями, темной современной мебелью и огромной кроватью.

Мы оба опустились на матрас и снова начали целоваться, ощущая вкус моего наслаждения на его языке. Мне было все равно. Мы нашли друг друга в самом конце глубокого поцелуя, когда наши языки соприкоснулись. Наши тела двигались, как разбивающиеся волны в океане. Ближе. Мне просто нужно было быть ближе к этому мужчине.

С тех пор как мы встретились в ту роковую ночь, у нас было много секса, но ничто никогда не казалось мне таким важным. Ничто никогда не казалось таким значимым, прекрасным и изменяющим жизнь.

— Защищать тебя. Доставлять тебе удовольствие. Это моя единственная цель в жизни, Лепесток, — прошептал он, укладывая меня и устраиваясь сверху. — Я хочу, чтобы ты была на мне. Подо мной. Но что еще важнее, я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной.

Хамильтон скользнул внутрь меня одним движением. Я почувствовала себя совершенно беззащитной перед ним. Мое сердце бешено колотилось. От трения нашей кожи и от его прикосновений каждое нервное окончание в моем теле вспыхнуло. Он осыпал поцелуями мою разгоряченную грудь. Каждый вздох ощущался как резкое крещендо, ведущее к вершине наших отношений.

Хамильтон посмотрел мне в глаза и сделал самое важное заявление в нашей жизни.

— Я люблю тебя, Лепесток.

Это был не первый раз, когда Хамильтон говорил мне это, но я впервые поверила, что способна заслужить эту любовь.

— Я верю тебе, — ответила я, потому что именно этого больше всего жаждал мой мужчина. Он просто хотел, чтобы кто-нибудь услышал слова, слетающие с его губ, и принял их как истину. — Я тоже люблю тебя, Хамильтон.

Он ласкал мое тело, проводя губами по ключице, шее, подбородку. Я сжала его задницу, побуждая двигаться быстрее. Жестче.

— Глубже, Хамильтон. Ты нужен мне глубже. Сильнее. Я хочу чувствовать только тебя.

Хамильтон двигался так, словно это было все, что он знал. Мы сотрясали кровать. Мы стонали и кричали. Я никогда не чувствовала себя такой живой. Удовольствие вырывалось из меня, как из заряженного пистолета. Быстро. Мощно. Я впилась ногтями в его спину и выкрикнула его имя.

— Хамильтон.

И когда он кончил, мое имя прозвучало как шепот, благоговейная молитва на его мягких губах.

— Лепесток. Я люблю тебя, Лепесток.