Сделка с врагом. Ответ на измену

17.

— Рассказывайте, Арина, — произносит Арбатов спокойно.

Такие, как он, говорят тихо, а слышно их хорошо.

— Что именно?

Нет, я не собираюсь ходить вокруг да около, но проще отвечать на конкретные вопросы, чем распыляться на то, что кажется важным мне, но неинтересно моему собеседнику в принципе.

— С чего вдруг одна из самых верных и преданных жен Петербурга решает собственноручно запачкать своё имя короткой, но громкой интрижкой и при этом бездарно слить многомилионную коллекцию? Ну, узнали вы о неверности Зотова, и что? Не проще ли пойти и мирно развестись?

Арбатов говорит о загуле моего мужа с тем же выражением лица, какое бывает при обсуждении погоды. Пофигистским.

Странно ли это видеть? Нет, не особо. Трагедия произошла в моей жизни, а не в его.

Больше цепляет другое. Начинаешь задумываться, а сколько еще людей вокруг в курсе моих больших и ветвистых рогов? Смеются за спиной? Жалеют?

Злорадствуют? Называют наивной курицей? Ах, нет, удобной женой.

— Проще, конечно, — возвращаюсь к беседе.

Подхватив чайную ложку, бездумно крошу чизкейк на кусочки и размазываю их по блюдцу. Еще минуту назад пирожное выглядело очень аппетитно, жаль, что попробовать его так и не удалось.

— Я так и решила, Руслан Германович, — хмыкаю, вспоминая собственную самоуверенность. — О разводе Роману сказала, как только он... появился дома. Но…оказалось, что слабые точки есть и у меня. Муж не погнушался на них надавить.

— И что же это за точки? — следует закономерный вопрос, небольшая пауза, и следом продолжение. — Только не говорите, что благотворительный фонд?

Арбатов вглядывается в моё лицо, ловит и удерживает взгляд, а затем хмыкает и качает головой.

— М дааа... — звучит его вердикт.

Вижу, что собеседник реально не понимает, почему меня тормозят угрозы мужа устроить проблемы чужим людям. Пусть даже больным детям.

Руслана Германовича сей факт не пробивает.

А я не могу ему объяснить, что слишком близко воспринимаю их боль. Нет не всех детишек подряд, не настолько я дурная. Но тех малышей, чьи личные дела уже больше полугода лежат у меня в столе, изученные от корки до корки, бросить не могу.

Я обещала им участие, я согласовывала план финансовой помощи каждому, я их систематически навещала... и вот так взять и забыть, отвернуться, сделать вид, что... простите, маленькие, теперь не выходит — ну не могу я!

Они — моя ответственность, пусть фактически чужие. А время поджимает. У двоих счет идет на недели, у остальных на месяцы, и от обострения никто не застрахован.

— То есть, Роман развода не хочет?

Новый вопрос вытягивает из трясины переживаний.

— Нет Не хочет.

—А вы?

— Не понимаю. К чему вы клоните?

Хмурю брови, прищуриваюсь, проматываю в голове чуть более ранние вопросы и мои ответы. Стараюсь нащупать подводные камни, но сдаюсь.

— Я же уже сказала, что хочу развода.

— Сказать и сделать, Арина, — разные вещи. По тому, что я пока вижу и слышу, ваше поведение смахивает скорее на действия обиженной жены. Показать характер, подергать Зотова за усы встречами со мной, но остаться в итоге при нем.

«При нём», не «с ним».

Арбатов не смягчает краски. Смотрит в глаза и прицельно бьет по больному.

Наблюдает и снова бьет. Каждой фразой.

Самое ужасное, что его слова не так далеки от правды.

Я действительно не пошла в ЗАГС и не написала заявление. Я вообще ничего не сделала, будто действительно рассматриваю возможность закрыть на случившееся глаза и плыть по течению.

Шумно выдыхаю, тру переносицу и откидываюсь на спинку дивана.

— Дайте мне пять минут, чтобы собраться с мыслями, — прошу и тянусь к стакану с минералкой.

Рука дрожит, когда делаю первый небольшой глоток. Пара капель соскальзывает по подбородку. Смахиваю их пальцами, игнорируя салфетку. Но от платка появившегося перед глазами, так просто отмахнуться не могу.

— Он чистый, — в этот момент рокочущие нотки в голосе Арбатова действуют на нервы как никогда сильно.

Прошивают насквозь.

Вместо того чтобы смотреть на белоснежную ткань, поднимаю взгляд на собеседника и начинаю говорить.

— Про наличие у Романа любовницы я узнала около недели назад, когда он с Кирой попал в аварию, а я приехала к нему в больницу. Явилась, как говорят, в самый пиковый момент. До этого дня ни о чем не догадывалась. У меня и в мыслях не было, что он может... - понимаю, что на эмоциях несет не в те дали, которые важны.

`Обрываю себя и дальше пробую выдавать лишь сухие по остатку факты.

Про Измайлова, засунувшего меня в другую палату и «открывшего» на всё глаза про его навязчивое в последние дни внимание.

Про Киру, которая по словам моего мужа неизлечимо больна, а по поведению живее всех живых.

Про Романа, его угрозы и попытки меня образумить и подвести к мысли, что совсем скоро нас станет трое. Меня заставят воспитывать чужого ребенка как своего.

— Вы говорите, что я ничего не сделала, — продолжаю подбивать итоги. — Верно. В данный момент я не вижу способов, как лавировать. Подавать заявление на развод электронно — а в чем смысл, если Зотов со своей стороны его не подпишет? Ехать в ЗАГС — кто пустит? У меня охрана на хвосте двадцать четыре на семь. Без их ведома дом я покинуть не могу. Они везде и всюду. Нет, я конечно могу прорваться, но знаю, что хода бумаге не дадут. Она затеряется раньше, чем её внесут в реестр.

Арбатов никак не реагирует, но по глазам вижу, что все мои выводы он одобряет.

Интуиция? Физиогномика? А черт его знает!

— Адвокат?

— На какие средства? — невесело хмыкаю. — Роман полностью меня контролирует.

Даже моя зарплата перечисляется на его карту. А все средства от ретро машин идут на поддержание их в технически исправном состоянии, остальное в фонд помощи детям.

— Вы могли бы продать коллекцию. Я предлагал за нее хорошие деньги, но получил отказ.

— Руслан Германович, — улыбаюсь и высоко держу голову, хотя хочется, как маленькой девочке, хлюпнуть носом и пожаловаться. — На коллекции обременение.

Три года без права продажи. Ни целиком, ни отдельными объектами. Сейчас я думаю, таким образом мой дядя хотел подстраховаться и защитить меня. Романа машины никогда не интересовали, а вот их стоимость и продажа сильно. Григорий Иванович это видел, чувствовал.

— Квартира вашего родственника? Ее тоже не продать? — темная бровь мужчины поднимается вверх.

— Четыре дня назад я дала объявления, кажется, везде где только можно.

-и?

— К вечеру того же дня они все исчезли. Через сутки повторилось то же самое. И вчера. Не удивлюсь, если мой ноутбук и рабочий компьютер проверяются.

Устремляю взгляд поверх плеча собеседника, в отличие от меня расслабленно развалившегося на противоположном диванчике, и озвучиваю то, к чему пришла за последнюю неделю.

— Я думала, что быть замужем за богатым и влиятельным человеком — защита.

Теперь понимаю, что нет, ошиблась, это клетка.

Арбатов не комментирует. Щелкает пальцами, подзывая официанта, и просит принести мне еще один десерт и кофе на двоих.

Понимаю, что ждать от него сочувствия — слишком наивно. Такие люди признают только силу, а я в его глазах — слабачка со странными идеалами. Та, кто ставит чужие жизни выше собственных желаний. Ведь будь я эгоисткой, давно бы послала Зотова далеко и навсегда, собрала документы и исчезла в закате, наплевав на угрозы и больных детей.

— Зачем вам любовник, Арина? — спрашивает мужчина, когда мы вновь остаемся одни. — В чем суть провокации?

А черт его знает?

Отомстить мужу его же оружием?

Да.

Подпортить ему репутацию?

Тоже бы не отказалась

Провернуть обман и унизить?

Еще как.

Я добрая и жалостливая к беззащитным и детям. К тем, кто вытирает об меня ноги сочувствия нет.

— Я хочу выставить себя гулящей женщиной, — заявляю четко и с удовольствием ловлю искорки удивления, загорающиеся в графитовых сумерках мужских глаз. —Зотов сказал, что я вернусь в Петербург с «наследником» через четыре — пять месяцев. Получается, что в данный момент я должна быть уже беременна. Так вот, моя связь с другим мужчиной, если таковую все увидят и обмусолят, бросит темное пятно на будущее ребенка. Уверена, Рома не захочет так рисковать. Он сам подаст на развод.

— А если нет?

— Что значит — нет? — теряюсь. В моем сценарии такого развития событий не предусмотрено. — Он должен будет от меня избавиться. По-хорошему, вообще жениться на Кире и растить с ней ребенка. Он же ее любит.

— С чего вы это взяли?

Вопрос удивляет.

— Но как же? — взмахиваю рукой, — он сам так говорил.

— Кому? Вам?

— Э-э-э, нет... ей, — старательно припоминаю подслушанный разговор в больнице.

Меня Зотов всегда убеждал, что не понимает этого чувства и потому словами не

раэбрасывается. Я верила. Впрочем, как всегда.

— Каким образом Роман вами манипулирует? Чем конкретно?

Арбатов, как следователь, ловко играет вопросами. Внимательно слушает ответы. И ничем не выдает своего отношения к услышанному.

— Грозится прекратить финансирование операций четверым малышам, которые находятся в критическом состоянии. Да и попросту закрыть детский дом.

— А то, что он узнает о наших встречах? Что ему помешает оставить вас при себе, но денежный поток обрезать?

— Поэтому... - прикусываю губу и глубоко дышу, собираясь с силами, чтобы впервые использовать манипуляцию, — поэтому я хочу поставить одно условие в нашей с вами сделке. Я подарю вам коллекцию дяди, подпишу договор дарения, а вы дадите мне в долг естественно, под проценты и расписку, пятнадцать, миллионов. Я их верну, обещаю. Как только Роман развяжет мне руки, я выставлю квартиру дяди на продажу и рассчитаюсь.

— Хм.

Руслан Германович выдерживает паузу, за время которой спокойно отпивает кофе и даже что-то просматривает в телефоне. Кажется, он специально накручивает мои нервы на кулак, ожидая срыва.

Сижу как на иголках, но смиренно жду его решения.

— Скажите, Арина, а где вы собираетесь жить и на что, когда Зотов выставит вас за дверь, а от единственной жилплощади вы избавитесь, чтобы вернуть мне долг? Из фонда вас вышвырнут, не сомневайтесь. Им не нужны проблемные сотрудники.

Имейте ввиду, когда ваш муженек начнет мстить, то не остановится ни перед чем. Сглатываю. Об этом я тоже думала. Крутила и так, и этак, понимая, если останусь в Питере, Зотов жизни не даст. Но ведь главное — я получу свободу.

— Всё просто. Вернусь туда, откуда приехала, — дергаю плечом. — Под Тверь. Не переживайте, руки-ноги есть, не пропаду. Учителя требуются всегда и везде. Без работы не останусь.

Ожидаю, что Арбатов скривится, узнав о моих планах, но тот снова никак не реагирует Хотя нет, он подталкивает в мою сторону блюдце с новым куском чизкейка и распоряжается:

— Ешьте. Я пока отойду, нужно позвонить.

Киваю, хотя мужчине мое согласие не требуется. Он пружинисто поднимается и устремляется в сторону распахнутых на веранду дверей.

С мыслью, что кусок встанет поперек горла, как бы красиво арахисовый кранч не выглядел, отправляю лакомство в рот В голове кавардак. Кажется, будто я наговорила много лишнего, но при этом была малоубедительной, не дает покоя.

Понимаю, если Руслан Германович откажется, других шансов противостоять Роману не будет. Придется либо проглатывать то, что подсунет муж, либо бежать и скрываться, предавая детишек.

Только в тандеме с Абратовым есть шанс выжить. Он — не мелкая сошка, величина масштабная. От такого гиганта походя не отмахнешься, не устранишь запугиванием, как любого другого, выбери я в «любовники» простого смертного.

Что же касается испорченной репутации — ничего, как-нибудь переживу. Главное, чтобы в том месте, куда я вернусь, не все были повернуты на отслеживании светской хроники. Иначе... работа ни в школе, ни в детском саду мне не светит:

Впрочем, решать проблемы буду по мере поступления.

Вершитель моей судьбы появляется в тот момент, когда я отправляю в рот последний кусок пирожного. Раньше на нервах не могла есть. Сейчас всё иначе.

Жую и не замечаю. Наверное, из-за сложившейся ситуации нервы стали другие.

Арбатов занимает свое место за столом и только после этого произносит:

— Удивительная вы, Арина Алексеевна, женщина. Вместо того чтобы выслушивать мои условия, умудряетесь выдвигать и навязывать свои.

— Вы не согласны?

Прячу руки под столом, чтобы не показывать, как затряслись кончики пальцев.

— Я этого не говорил.

Признаю, мой собеседник — мастер держать интригу. По лицу ничего невозможно прочесть. В другой ситуации я бы восхитилась, сейчас — не могу.

—и?

Руслан Германович хмурится, внимательно глядя, словно подбирает слова в уме, после чего продолжает:

— Я помогу, но с условиями. И если об этом узнает хоть одна живая душа... поверь.

— Арбатов вдруг переходит на «ты», чем пугает даже сильнее, нежели угрозами, —сделаю так, что ты не обрадуешься. Я — не Зотов, в случае со мной — не поможет никто и ничто.

Богатое воображение тут же рисует огненные всполохи в графитовом взгляде.

Будто не с человеком сделку заключаю, а с самим дьяволом, который обещает адские муки, если оступлюсь.

— Поняла. Какие у вас условия?

Мысленно хвалю себя за то, что смогла произнести слова без запинки. Шальное сердце уже не в груди колотится, а в горло перебралось, отчего и язык немеет, и шея напряжена так, что подклинивает.

— Условие одно, но непреложное. Ты будешь делать все, что я скажу. Без возражений корректировать свой график, приезжать туда, куда попрошу и когда.

Следить, чтобы телефон всегда был рядом... и главное — держать язык за зубами Один твой прокол — и сделке придет конец.

— Я так понимаю, выбора у меня нет? — спрашиваю потеряно.

— Выбор есть всегда, Арина, — отвечает Арбатов холодно. — Но, если сейчас ты пожмешь мне руку, пути назад уже не будет. Сделка состоится.

Замираю. Застываю, разглядывая ту самую ладонь. Широкую, по-мужски красивую, с нитями выделяющихся вен и одуренно шикарными часами на запястье.

Голос разума как-то затихает, зато убежденность в безвыходности ситуации вспыхивает в разы, затмевая сомнения.

Меня не торопят Мужчина ждет. С завидной выдержкой. Невозмутимым спокойствием. И явно обдуманным решением.

Стоит поднять руку, коснуться ледяными пальцами его обжигающе горячей кожи —накрывает ощущением, что попадаю в капкан. Настолько отчетливо это чувствую, что непроизвольно вздрагиваю.

Он сжимает мою руку своей. Не сильно, но крепко. Большим пальцем мажет по центру ладони, вызывая мурашки, а сверху еще второй припечатывает.

Конвульсивно сглотнув, вскидываю голову и ловлю потемневший взгляд с расширенными зрачками и бездонной пугающей глубиной.

Вот она. Сделка с самим Сатаной.

— Не бойся, Арина, — Арбатов четко улавливает эмоции, усмехается и крепче фиксирует ладонь. — Я тебя не обижу... если сама не напросишься.

Становится до ужаса дурно. Спина покрывается коркой невидимого льда подмышки потеют, щеки и уши обжигает кипятком.

— Отпустите... меня, — прошу сипло.

Голос пропадает, в горле пересыхает, но попытку потянуться за водой даже не рассматриваю. Не удержу.

— Отпущу, Арина, — обещает, но вместо этого касается запястья, ведет по нему пальцем, — сейчас уже поедешь, но прежде обсудим планы. Мне нужно, чтобы ты подготовила документы по своим болезным. Тем четверым, кому обещала помощь.

Завтра в обед захватишь их с собой. В двенадцать за тобой приедет машина и отвезет ко мне. Подпишем договор.

А вот и то, что должна выполнять беспрекословно.

Киваю и снова пробую избавиться от захвата. Опять безуспешно. Арбатов лишь сильнее сжимает руку.

— И еще пара моментов... Мои любовницы, Арина, не спят и не светятся на публике ни с кем кроме меня, а потому на период нашего общения... ни с кем никаких связей у тебя быть не должно. Это понятно?

— Да... но если Зотов…

Запинаюсь, ловя вспышку недовольства.

Черт. Я имею ввиду не постель, а вылазки в рестораны, на выставки и прочие мероприятия, в которых муж — любитель участвовать и таскать меня с собой. Но Абратову и это не нравится.

— ЕГО я возьму на себя.

Ответ звучит жестко и бескомпромиссно.

Уточнять не рискую. Возьмет, так возьмет.

Снова киваю.

— Дальше. Никаких выступлений в сети, интервью на телевидении или в прессе без моего ведома. Никаких сторис, фотосессий, болтовни с подружками. Запомнила?

— да.

— Хорошо, Арина. Поезжай... Арбатов сканирует взглядом и, вдруг прогнав с лица тучи, улыбается, — будь аккуратна за рулём. Тебя проводят.

В этот момент атмосфера кардинально меняется. А еще он, наконец, разрывает касание. Дышать становится гораздо легче.

Домой возвращаюсь на автопилоте. Снова под охраной. Но уже не Зотовской, а Арбатовской.

Же-е-есть.

В голове крутятся кадры последних минут разговора, после которых меня отпустили домой, и от этого волоски на коже встают дыбом.

Отпустили.

Слово-то какое.

Кажется простым и безопасным, а на деле... а что на деле, скоро узнаю опытным путём.