— Что вы делаете? — выкрикиваю, как только получаю свободу и отскакиваю от ненормального, схватившего меня, как живую куклу, подмышки и перенесшего не пойми куда. — Совсем с ума сошли?
Рычу, кипя адреналином.
Мало того, что не могу отойти от увиденного в палате номер двадцать три, так тут уже новые неприятности атакуют:
Все это время я смотрела на свет, поэтому зрение не успевает перестроиться, и тот, кто обошелся со мной нагло и бесцеремонно, кажется всего лишь размытым серым силуэтом, а не четкой личностью.
Но лишь до той минуты, пока не открывает рот.
— Ц-ц-ц, Арина-Арина, — неприятно цокает языком мужчина, и я узнаю в нем Измайлова. — Что же ты, девочка, тут забыла? Зачем приехала?
Родной старший брат Киры делает неторопливый шаг в мою сторону, чем заставляет отступить от двери и податься вглубь помещения. Его тяжелый взгляд давит и, как мокрая одежда, липнет к телу.
— Зачем вы меня сюда притащили, Владислав? — игнорирую его вопросы и задаю свой.
Стараюсь говорить ровно и не выказывать испуга. Но тот, как возник в момент, когда ненормальный схватил меня и занес в пустующую палату, так лишь сильнее возрастает:
Для нервов есть повод. Компаньон моего мужа, явно не намеревается меня отпускать. Холодно усмехнувшись, он захлопывает дверь и неторопливо дважды проворачивает рычаг личины, запирая её.
— Тебя разве не учили, что отвечать вопросом на вопрос — некультурно? — хмыкает.
На губах, как ядовитая змея, проскальзывает и исчезает холодная усмешка, а темные глаза прищуриваются. И пусть руки мужчины убраны в карманы брюк, кажется, будто он меня лапает.
Нагло. Самоуверенно.
Сглатываю и сильнее сжимаю челюсти. При Романе Измайлов никогда себе подобного не позволял. А сейчас... разошелся.
Хочется исчезнуть и как минимум помыться.
Но для начала выйти в коридор. А еще не показать страха.
Да, я не собираюсь его бояться. Не буду, пусть он и старается меня напугать.
-Я приехала к мужу, который попал в аварию, — решаю не припираться, растягивая время, а дать ответы в надежде, что меня после этого отпустят — Привезла сменные вещи.
Дергаю рукой, привлекая внимание к бумажному пакету с чистой одеждой.
— А кто тебе сказал, что Рома в этой больнице? — следует новый вопрос.
Бесит, что по сути малознакомый человек устраивает форменный допрос и ведет себя со мной нагло и самоуверенно, но после выходки мужа, мало чему удивляюсь.
Похоже, каков Зотов, таковы и дружки. А то, что за два года этого не смогла распознать, только мой просчет.
— Увидела репортаж по телевидению. Там же узнала адрес лечебного заведения куда повезли пострадавших, — произношу почти ровно, глубоко вдохнув и выдохнув.
Нужно успокоиться и не трястись, а дыхательная гимнастика для этого случая —самое оно. Еще один глубокий вдох и медленный долгий выдох.
То, что мои действия меня успокаивают, а Измайлова, наоборот, бодрят, понимаю, словив его жадный взгляд, зависший на уровне моей груди.
Не смотрят так жадно на жен своих друзей. Не облизывают и не раздевают их плотоядным взглядом.
И ладно бы выпячивала. Была в провокационной майке или чем-то облегающем.
Так нет. Блузка, сверху пиджак. Всё прилично.
Становится неприятно. По коже проносятся ледяные мурашки. Лишь усилием воли заставляю себя не передернуть плечами и не прикрыться. Подобное хамство угнетает и коробит:
Охреневший нахал.
Нет, я понимаю, что бог меня, как говорится, грудью не обидел. Полновесная троечка, своя, родная, упругая, красивая. Но борзеть-то не надо.
Не из лесу небось выполз. Вот и держи глаза на привязи!
— Выпустите меня, — вскидываю подбородок, чтобы выглядеть уверенной и независимой. — Я хочу встретиться с мужем, а не терять время... с вами.
Усмехается, но не весело, а как-то пакостно, будто что-то решив.
Жду, что отойдет, но он остается на месте.
— Ты разве не заметила, что он... немного занят? — выдает в итоге.
«Ну да, признается в любви своей любовнице и вашей сестре по совместительству, вылизывая ей рот. Видела», - произношу мысленно, в слух же озвучиваю иное.
— Я не буду обсуждать это с вами.
Демонстративно не реагирую на «ты»-чки и обращаюсь к Измайлову, как к постороннему. Им он собственно и является.
Мне этот «дядя» - не друг.
Никогда не был.
И уже точно не станет.
— Зато я буду..., девочка, — делает ударение на последнем слове, словно хочет показать мою наивность.
Да нет же! Не хочет, а именно показывает. Носом тыкает.
Что ж, признаю: реально до сегодняшнего дня была слепой и доверчивой кулёмой, воспринимая любые слова супруга за чистую монету. И неизвестно сколько бы всё продолжалось дальше, если бы не дело случая.
НУ вот, теперь прозрела. Получила по носу охрененно отрезвляющий щелчок, и очнулась. Поделом, Арина, нельзя расслабляться и доверять, даже близким.
— Послушай бесплатный совет, — отвлекает от самобичевания Измайлов. Его голос меняется, становится тихим и серьезным. Заставляет прислушиваться к каждому слову, — поезжай домой и сиди там тихонько, как привыкла сидеть. Не отсвечивай.
Не закатывай Ромке скандалов. Будь милой умницей, как раньше. Так для всех будет лучше.
— Что? — от нелепости «бесплатного совета» у меня глаз дергается.
— Арина, не тупи, — качает головой. — Ромка — твой муж, но от Киры он не откажется. Никогда.
Последнее слово, как оплеуха, бьет наотмашь.
Выходит, тут не разовая акция измены доверчивой жене. А прямо-таки долго и счастливо на два фронта.
Кажется, у меня глаз дергается.
— Почему? — спрашиваю, решая расставить все точки над «i», раз уж собеседник такой разговорчивый.
Сердце колет Душа в ошметки. Предательство, оно, сука такое... болезненное дело. Но не щажу себя, уточняю детали, вбиваю гвозди в гроб, где вот-вот будут похоронены все розовые мечты, связанные с Зотовым.
А братишка любовницы моего мужа — молодец, не отказывается, с удовольствием проводит внеурочный ликбез.
— Потому что они друг друга любят.
— Глупости, — отмахиваюсь, — они были знакомы до меня. И могли бы сотни раз пожениться или просто быть вместе, но…
— Но... поругались... сильно, — перебивает Измайлов. — Кирка стала чудить, хвостом вертеть. Вот Ромка психанул и женился на тебе. Правильной девочке.
— Нет.
Хочется топнуть ногой.
Крикнуть громко, а не прошептать тихо, чуть задушенно. Но я этого не делаю, потому что уже ни в чем не уверена. Ни в чем и ни в ком.
— Да, — бьет точно по ране в сердце. — А знаешь, что во всем этом самое главное? —продолжает глумиться. — Моя сестра всегда получает то, что хочет. А сейчас она хочет Зотова.
— Рома — не вещь, — качаю головой, не отводя взгляда.
Не покажу, что удары достигают цели. Перебьется.
— Не утрируй, ты прекрасно меня понимаешь, — одергивает резко.
Честно — не очень. Но признаваться не поворачивается язык.
Да мне вообще все происходящее начинает казаться каким-то дешевым театром.
Жестоким розыгрышем, гадким сном, который вот-вот развеется.
Удивительная штука — мозг. Придумывает бредовые и глупые идеи, но игнорирует самый очевидный вариант. Потому что не может это быть правдой! Зачем мужу еще кто-то, если он еще утром выглядел всем довольным и говорил, что я замечательная???
Или он имел ввиду, что я замечательная... слепая курица?
Черт.
— Если у них такая идиллия, — растягиваю губы в улыбке, игнорируя, что они дрожат, — то, пожалуй, так и сделаю. Поеду домой и соберу свои вещи, чтобы убраться подальше... от влюбленной парочки.
— Не дури, Арина. Я же тебе говорю сидеть тихо, а ты уже скандалы торопишься закатить. Не надо, девочка. Послушайся совета доброго друга, не дури.
Какой ты к чертовой матери добрый друг?
Хочется крикнуть Измайлову вопрос в лицо, но не хочу нарываться. Он по-прежнему меня пугает.
— Может, мне вообще, по вашему мнению, сделать вид, что ничего не происходит? —не скрываю сарказма:
— Сделай, — кивает на полном серьезе.
А мне страшно становится.
Он же не шутит. Он уверен в своих словах. Ужас.
— И кем я после этого буду? — вопрос сам собой срывается с губ, хотя заранее догадываюсь, что ответ не порадует.
— Той, кем и была до сегодняшнего дня. Удобной женой.
Меня еще никогда не били по лицу словами.
Сейчас происходит именно это.
Удобная жена - вот оказывается кем я являюсь.
Обалдеть, как носовой платок. Он же тоже удобен и нужен. Временами.
Мерзко и во рту кислит:
Ан-нет, это я щеку изнутри до крови прикусила, чтобы не зареветь.
Не покажу боли.
Ни ему.
Ни мужу.
Ни их обожаемой Кире.
Никому из этих троих ничтожеств.