Сон на яву

16

С тех пор прошло несколько долгих, мучительных недель, полных надежд и разочарований, словно бесконечная череда взлётов и падений. Каждое утро она просыпалась с робкой надеждой, каждое утро бежала к почтовому ящику в надежде увидеть долгожданный ответ, словно одержимая. Но реальность была жестока и неумолима, как безжалостный палач. Она до сих пор не получила ответа. Неужели дядя Роман передумал помогать им? Возможно, он не захотел связывать себя с проблемной племянницей, ставшей обузой, с девушкой, обременённой прошлым и безрадостным будущим? Неужели она действительно осталась совсем одна в этом жестоком, безразличном мире, где никто не протянет ей руку помощи, где каждый сам за себя? Неужели у неё ничего не осталось, кроме старой одежды, которая сейчас на ней, пары пожелтевших фотографий и болезненных воспоминаний о прошлом, которые она не может ни забыть, ни изменить, словно проклятие? Что же с ней будет дальше? Какие испытания уготованы ей судьбой?

Как выжить в этом хаосе неопределённости, в этом мире, который внезапно стал таким чужим и враждебным, словно она попала на другую планету? Как найти в себе силы двигаться дальше, когда кажется, что все двери закрыты и надежда умерла? Эти вопросы роились в ее голове, как потревоженный улей, жаля ее сомнениями и страхом, словно ядовитые пчелы. Она чувствовала себя маленькой лодкой в бушующем океане, без руля и ветрил, обреченной на гибель. Но где-то глубоко внутри, под слоем отчаяния, всё ещё теплился огонёк надежды — слабый, но упрямый, и именно он заставлял её дышать, заставлял её продолжать ждать, словно последняя искра в кромешной тьме.

— Эмили! Эмили, немедленно спускайся! — прозвучал как раскат грома, сотрясая не только пыльные балки чердака, где ютилась девушка, но, казалось, и саму ее душу. Властный, безапелляционный тон не терпел возражений. - Хватит прохлаждаться! Работа сама себя не сделает, а здесь, знаешь ли, не богадельня!

Голос эхом разнёсся по узким коридорам, достигая даже самых отдалённых уголков пансионата, заставляя постояльцев невольно вздрагивать и ускорять шаг. Все знали: когда голос миссис Грант становится таким стальным, лучше не попадаться ей под руку.

Погрузившись в тяжелые раздумья, Эмили невольно съежилась. Ее мир, и без того тусклый и затянутый пеленой безысходности после смерти отца, словно сдавило тисками. Неизбежность, тяжкое бремя ответственности, внезапно обрушившееся на ее хрупкие плечи, душило ее. Скомкав в пальцах подол старого платья, заплатанного и выцветшего от времени, она поспешно вытерла слезы тыльной стороной ладони, стараясь скрыть следы недавней слабости. Слезы были ее тайным утешением, единственным способом выплеснуть горечь утраты и тоску по прежней, более счастливой жизни. С тяжелым вздохом Эмили покинула свою убогую комнатку под крышей, пропахшую пылью и одиночеством, и направилась вниз, навстречу неизбежной встрече с миссис Грант. Каждый скрип половицы под ее ногами казался похоронным звоном.

И вид, открывшийся её глазам внизу, был поистине устрашающим. Миссис Грант, возвышавшаяся над Эмили у подножия лестницы, казалась настоящим гигантом. Высокая, почти с мужчину ростом, в три раза шире и тяжелее хрупкой сиротки, она излучала мощь и неприступность. В её фигуре и взгляде читалась суровая решимость, выкованная годами тяжёлого труда и жизненных испытаний. Морщины на её лице были похожи на глубокие борозды, проложенные плугом времени, и каждая из них рассказывала свою историю о потерях, разочарованиях и борьбе за выживание. Много лет назад, после трагической гибели мужа в результате несчастного случая на лесопилке, она стала единоличной владелицей не только пансиона, приносившего ей скромный доход, но и расположенной неподалёку кузницы.

Эта кузница, сердце городка, снабжавшее его столь необходимыми инструментами и орудиями, приносила значительно больший доход и позволяла миссис Грант держаться на плаву, растить сыновей и сохранять хоть какое-то подобие независимости. У нее было двое сыновей, Нейт и Калеб, крепких и сильных, как дубы, унаследовавших от матери твердый характер и трудолюбие. Они владели шумным и пропахшим виски салуном «Грохочущий молот» — местом, где, по горькой иронии судьбы, оборвалась жизнь Мэтью Кларка, отца Эмили. Этот салун, несмотря на свою сомнительную репутацию, был одним из самых прибыльных заведений в городе, привлекавшим шахтёров, ковбоев и случайных прохожих, жаждущих забыться в дыму, выпивке и азартных играх.