Сон на яву

17

Сказать, что миссис Грант была лишена сострадания, было бы неправдой. Глубоко в ее сердце, похороненном под толстым слоем прагматизма и деловой хватки, еще теплилась искра милосердия, напоминание о тех временах, когда она сама была более уязвима и нуждалась в помощи. Будучи прежде всего практичной и деловой женщиной, она всё же не отказалась помочь бедной осиротевшей Эмили, приняв ее в свой дом в качестве работницы, в основном по хозяйству. Она понимала, что улица — не лучшее место для молодой девушки, и чувство долга пересилило её природную суровость. Но с самого начала она недвусмысленно указала девушке на её место в иерархии этого дома, определив ей самое дальнее и неуютное место — чердак. Это было её напоминанием о том, кто здесь хозяйка, о том, что Эмили — всего лишь приживалка, обязанная ей своим кровом и пропитанием.

Однако истинная причина холодности миссис Грант по отношению к Эмили крылась глубже и уходила корнями в материнские инстинкты и страх за будущее своих сыновей. От ее острого, наблюдательного взгляда не ускользнул тот факт, что в последнее время ее старший сын Нейт, обычно суровый и немногословный, начал слоняться по пансиону в те часы, когда девчонка (как она презрительно называла Эмили) выполняла свои обязанности. Его взгляд задерживался на ней дольше, чем следовало, в его глазах мелькало что-то новое, чего она раньше никогда не видела. В его поведении проскальзывала несвойственная ему прежде мягкость, намек на зарождающуюся симпатию. Эта перемена, словно заноза, кольнула материнское сердце, и ревность за сына смешалась с раздражением и тревогой.

Перспектива возможного романа между ее сыном, наследником и гордостью семьи, и этой сиротой, живущей на правах приживалки, вызывала у нее лишь одно желание — как можно скорее пресечь любую возможность подобного развития событий. Она знала, что Нейт заслуживает лучшего, и не позволит этой девчонке затуманить его разум. Теперь, когда Эмили спускалась с чердака, миссис Грант была полна решимости напомнить ей о её месте и не допустить никаких вольностей. Работа ждала, а вместе с ней — напоминание о том, что ей не положено мечтать о лучшей жизни, что её удел — усердно трудиться и не высовываться. Пора было напомнить ей о границах, которые она не должна пересекать, и развеять любые надежды, которые могли зародиться в её сердце.

Стоя на нижней ступеньке, Эмили, несмотря на свой страх, украдкой взглянула на миссис Грант. Её сердце бешено колотилось, предчувствуя бурю. Она знала, что сейчас ей предстоит выслушать не просто выговор, а целую тираду о её никчёмности и зависимости. Она чувствовала себя маленькой птичкой, загнанной в угол хищником. Но где-то глубоко внутри неё теплилась искорка упрямства, унаследованная от отца. Она не позволит сломить себя полностью.

- Ты сильно задержалась, Эмили, — прогремел голос миссис Грант, словно гром среди ясного неба. - Гости скоро придут на обед, а в столовой грязно. Думаешь, феи прилетят и все уберут? Пошевеливайся! Она обвела рукой кухню, указывая на гору немытой посуды и пыль, осевшую на столешницах. - И не забудь про коптильню. Мясо нужно перевернуть, иначе оно сгорит. И чтобы я больше не слышала, как ты прячешься на чердаке! Здесь тебе не место для мечтаний. Ты здесь, чтобы работать. Поняла?

Эмили опустила голову, но тихо ответила:

- Да, миссис Грант.

— Хорошо. А теперь живо за работу! — Миссис Грант отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Но прежде чем Эмили успела сдвинуться с места, она добавила, не оборачиваясь: — И помни, Эмили. Ты должна быть благодарна за то, что у тебя есть крыша над головой и кусок хлеба. Не забывай своё место.

Эти слова окатили Эмили ледяным душем. Она чувствовала себя униженной и беспомощной. Но она знала, что должна сдержать слёзы и не дать миссис Грант увидеть свою слабость. Она подняла голову и направилась на кухню, зная, что её ждёт долгий и тяжёлый день. Но где-то в глубине её сердца зарождалась надежда. Надежда на то, что однажды она сможет вырваться из этого мрачного места и построить свою собственную жизнь. Надежда, которую она хранила, как драгоценный камень, и никому не позволяла её отнять.

За спиной Эмили миссис Грант нахмурилась. Она видела в этой хрупкой девушке не только обузу, но и потенциальную угрозу. Она чувствовала, как растет ее неприязнь, подпитываемая страхом за будущее своих сыновей. Она не допустит, чтобы эта девчонка разрушила ее планы. Она будет следить за ней, как ястреб, и при необходимости примет все меры, чтобы защитить свою семью. Война была объявлена, и исход ее пока неясен. Но миссис Грант была готова бороться до конца.

Когда Эмили робко переступила порог кухни, её словно засосало в мрачную пасть дома, в самое его сердце, где, казалось, затаилась какая-то зловещая сила. Кухня всегда казалась ей тёмным лабиринтом, и сейчас, стоя на пороге, она чувствовала себя жертвой, попавшей в логово хищника. Взгляд миссис Грант, обрушившийся на Эмили, был подобен ледяному душу — внезапный, пронизывающий, обжигающий.

Обычно тусклые и незаметные глаза хозяйки сейчас горели неприкрытой, почти животной неприязнью. В них плескалось не просто недовольство, а целая буря негативных эмоций, такая густая и осязаемая, что казалось, будто тяжёлое, пропитанное сыростью покрывало окутывает тесное и неуютное помещение. Кухня, обычно наполненная запахами свежей выпечки, пряных трав, согревающих душу щей или тушёного мяса и вообще теплом домашнего очага, теперь казалась чужой, холодной и враждебной. Внутри неё витал невидимый, но ощутимый яд неприязни, словно ядовитый дым, просочившийся сквозь щели и проникший в каждую щель.