Сон на яву

62

Прошло несколько мучительных, бесконечных минут, которые тянулись как часы, каждая секунда превращалась в пытку в этой борьбе с собственными мыслями. Стрелки часов словно замерли. И вот, словно по волшебству или по наитию свыше, перед её мысленным взором совершенно отчётливо возник образ смуглого красавца Эрнесто. Его лёгкая, искренняя улыбка, его глубокие, полные мудрости и доброты глаза, бескрайние океаны понимания, его спокойная, непоколебимая сила, нерушимая скала, символ надёжности и чести — всё это так разительно, так контрастно отличалось от того ужаса, грязи и отвращения, которые она только что испытала. Девушка невольно, бездумно, но искренне улыбнулась в ответ на этот мысленный образ, почувствовав благоговейное облегчение от того, как напряжение медленно, атом за атомом, покидает её тело, словно тень, поглощаемая первыми лучами рассвета. Каждая мышца расслабилась, оковы тревоги спали, словно по венам разлился целебный бальзам. И тут же, мгновенно, словно по щелчку, она погрузилась в глубокий целительный сон, наконец обретя покой в объятиях забвения.

На следующее утро Эмили Кларк, как всегда, проснулась очень рано, ещё до того, как первые робкие лучи рассвета смогли пробиться сквозь плотные атласные шторы. Предрассветная тишина окутывала особняк, в дальних коридорах ещё царил полумрак. Несколько минут она нежилась в постели, растворяясь в невероятном уюте мягких простыней и невесомости пуховых подушек, ощущая себя словно в тёплом, защищённом коконе блаженства, где нет места тревогам, словно в золотой клетке, которую совсем не хотелось покидать. Но затем на неё, словно ледяной душ, обрушились воспоминания о событиях вчерашнего дня, пронзая мозг острой пульсирующей болью. Холодная волна осознания накрыла её с головой, прогоняя остатки сна. Она тяжело вздохнула, и лёгкость, которая только что наполняла её, мгновенно улетучилась, сменившись гнетущим предчувствием неминуемой беды, словно камень лег на сердце, предвещая обречённость. «Лучше не привыкай к этой роскоши и неге, к этому уюту, девочка моя, — нахмурившись, подумала Эмили, обращаясь к себе с печальной, но неумолимой строгостью, с холодным голосом рассудка, напоминающим о жестокой реальности. — Сегодня Антониета наверняка найдёт какой-нибудь ничтожный предлог, любую капризную прихоть, чтобы выгнать тебя из этой прекрасной Розовой комнаты, где каждый уголок дышит роскошью, где царит изящная мебель и аромат свежих цветов, и переселить тебя куда-нибудь на чердак, в пыльный, забытый угол, сырой и тёмный, царство паутины и забвения, где нет ни тепла, ни света, ни надежды. Тревога снова, с новой силой, сжала её сердце в тисках — ледяная хватка, невыносимое давление, словно предупреждающее о грядущих испытаниях, о предвестнике бури.

Эмили медленно, словно выныривая из глубин далёкого, почти забытого сна, с трудом приоткрыла глаза. Первое, что проникло в её сознание, ещё затуманенное дремотой, был не свет и не звук, а глубокий, обволакивающий, почти осязаемый аромат. Он окутал её невидимой, но ощутимой аурой, мгновенно прогоняя остатки дорожной усталости и ночной прохлады. Это был не просто аромат, а целая симфония запахов: терпкий, землистый, бодрящий аромат свежесваренного крепкого кофе смешивался с нежной, сладкой ванильной дымкой, исходившей от свежеиспечённой, ещё тёплой сдобы. Этот пленительный, почти гипнотический дуэт витал в воздухе, гармонично переплетаясь с едва уловимой кристальной прохладой утренней свежести, проникавшей в комнату через приоткрытое окно.

Эмили медленно, почти блаженно моргнула, давая глазам привыкнуть к мягкому рассеянному свету, который проникал в просторную комнату словно сквозь лёгкую дымку, сквозь тончайшие, почти невесомые кисейные шторы. Каждый луч рассвета, окрашенный в нежнейшие персиковые, розовые и золотистые тона, скользил по поверхности старинной, искусно украшенной мебели, выхватывая резные детали и мягко подсвечивая бархатную обивку. Всё пространство было наполнено каким-то особенным, проникающим до самого сердца умиротворяющим сиянием, создававшим атмосферу покоя и защищённости. Уголки её губ непроизвольно дрогнули в лёгкой, почти незаметной улыбке — улыбке, идущей из самой глубины души. Это было не просто удивление, а совершенно иное, глубокое, трогательное чувство: Эмили испытала неожиданную, почти острую радость, осознав, что кто-то уже побывал в её комнате, пока она пребывала в глубоком сне. Это было не обычное проявление принятого этикета или простая любезность, а нежное, почти интимное проявление искренней заботы и внимания, в которых она так отчаянно нуждалась после долгих, изнурительных и, казалось, бесконечных часов в пути, оставивших в душе горький привкус одиночества и неопределённости.

Её взгляд, словно притянутый магнитом, остановился на мерцании, исходившем от прикроватного столика. Это был небольшой, но необыкновенно искусно выполненный предмет мебели из тёмного, тщательно отполированного дерева, поверхность которого таинственно поблёскивала в лучах рассвета, отражая неясные очертания комнаты. На нём, словно драгоценное произведение искусства, покоился безупречно отполированный серебряный поднос, в котором, как в идеально чистом зеркале, ясно отражались мягкие оттенки утреннего света и туманные очертания незнакомого интерьера. На подносе, величественно возвышаясь, словно венец этой восхитительной утренней трапезы, стоял изящный серебряный кофейник. Его округлые, плавно изогнутые бока искусно отражали игру света, а из тонкого, изящно изогнутого носика поднималась тончайшая, почти невидимая струйка ароматного пара, обещая не просто напиток, а настоящий бодрящий эликсир, способный развеять любую усталость. Рядом с кофейником, в небольшой, но очень уютной плетёной корзинке ручной работы, словно настоящее сокровище, лежала целая гора свежеиспечённых пышных булочек с изюмом, словно только что вынутых из печи. Их золотисто-коричневая, чуть хрустящая корочка так и манила, обещая блаженство при первом же прикосновении, а сладкий пряный аромат, щекочущий ноздри, предвещал ни с чем не сравнимое наслаждение, почти осязаемое.