Сон на яву

8

Эмили окинула взглядом стены своего убогого жилища, и сердце ее сжалось от тоски. Тесная комнатка, где облупившаяся краска обнажала слои старой, выцветшей побелки, казалась не просто маленькой, а удушающе тесной. Затхлый, спертый воздух, пропитанный запахом сырости и дешевого табака, казалось, въелся в каждую щель, в каждый предмет мебели — скрипучий стул, шаткий стол, продавленный матрас, лежащий прямо на полу. Она грустно улыбнулась, и эта улыбка, полная горечи и смирения, тронула уголки её губ, пробуждая вихрь болезненных воспоминаний.

Ее прошлая жизнь в «Бель Эйр» — роскошном поместье, утопающем в изумрудной зелени раскидистых садов, где ароматы роз и жасмина смешивались с прохладным дыханием фонтанов, — теперь казалась призрачным видением, нереальной сказкой. Жизнь, полная балов под хрустальными люстрами, отражающими блеск драгоценностей и шелка, изысканных нарядов, сшитых лучшими портнихами, учтивых поклонников, осыпающих комплиментами и цветами, и беззаботного счастья, которое, казалось, будет длиться вечно. Здесь же — лишь нищета, изнурительный физический труд, не оставляющий времени на мечты, и постоянный, грызущий страх перед завтрашним днём, днём, который неизменно приносил новые заботы и лишения.

Неужели с того рокового дня, когда отец, ослеплённый азартом, словно зачарованный гипнотическим взглядом змеи, в одночасье проиграл всё до последнего гроша, оставив их не просто бедными, а совершенно нищими, на грани голода и отчаяния, прошло целых четыре года? Неужели с той кошмарной ночи, когда Мэтью, встревоженный и бледный как полотно, с глазами, полными ужаса и решимости, ворвался домой, словно спасаясь от преследующей его тени, поднял ее с кровати, занавешенной некогда восхитительными шелковыми шторами с вышитыми райскими птицами, щебечущими в ветвях цветущих деревьев, и сказал, что они должны немедленно уехать, бежать, пока не стало слишком поздно, пока не настигли кредиторы и не отобрали последнее, – неужели с тех пор, когда их мир рухнул, словно карточный домик, прошло четыре с лишним долгих, мучительных года?

«Этого не может быть», — лихорадочно думала она в ту ночь, стоя посреди руин разрушенной ею любимой роскоши и в ужасе прижимаясь к Мэтью, как будто он был единственным якорем, удерживающим ее от падения в бездну. Все их имущество – огромный, величественный дом с шикарной обстановкой, сверкающей хрусталем и позолотой, где каждый предмет был произведением искусства, армия слуг, готовых исполнить любое желание прежде, чем оно было высказано, конюшня, полная породистых, горячих лошадей, чьи родословные ценились на вес золота, лошадей, с которыми она проводила часы, наслаждаясь грацией и свободой галопа по бескрайним полям, – не может быть, чтобы всё это, вся их жизнь, перешло к другим людям из-за одной роковой, необдуманной ставки, из-за безумной прихоти капризной фортуны, которая сегодня улыбается, а завтра отворачивается с презрением. Это казалось нереальным, чудовищным сном, страшным бредом, от которого она вот-вот очнётся.

Сначала Эмили была настолько потрясена свалившимся на них горем, что словно окаменела, превратившись в безжизненную статую. Она долго не могла прийти в себя, словно её душу вырвали из тела и оставили зиять пугающую, холодную пустоту. Она ходила как тень, едва реагируя на окружающий мир, не в силах осознать, что прежняя жизнь, полная достатка, развлечений и всевозможных удовольствий, безвозвратно ушла, оставив после себя лишь боль и разочарование. Мир, казалось, утратил свои краски, превратившись в серую, безрадостную массу.

Однако через какое-то время, подгоняемая инстинктом самосохранения, который, как оказалось, был гораздо сильнее, чем она думала, она всё же взяла себя в руки и попыталась взглянуть на столь внезапную и радикальную перемену в своей жизни как на захватывающее и забавное приключение, как на своеобразную игру, в которой она должна выжить и, возможно, даже победить. Она пыталась убедить себя, что все эти лишения — лишь временные трудности, суровое испытание, которое в конце концов закалит её характер и сделает сильнее, мудрее и устойчивее к ударам судьбы.