Убежище

Потребовалось несколько секунд, чтобы правда дошла до сознания, прежде чем на лице Алекса появилась ледяная маска решимости.

— Закрыть комнату. Сейчас же.

Все происходит так быстро. Гостей проверяют и выводят, персонал допрашивают. Я сижу, окруженная с обеих сторон телохранителями, которые стояли возле моей комнаты этим утром.

Я внезапно вспоминаю.

— Алекс, утром ты сказал, что отправил поднос с едой для меня, а я ответила, что нам уже принесли?

— Точно. Кто принес поднос?

— Ария.

Ария говорит, что один из сотрудников дал ей его, и указывает на бледную, худую женщину со светлыми волосами.

— Мне очень жаль, сэр, — говорит она, ее глаза широко раскрыты. — Мне приказали принести поднос наверх. Это все, что я знаю. Я пришла на смену поздно, и один из старших официантов сказал, что вы попросили его отправить.

Бедная женщина дрожит под его яростным взглядом.

— Какой официант?

Допрос продолжается до тех пор, пока Алекс не допрашивает всех сотрудников. Михаил наблюдает с беспокойством, его брови сведены, но в основном он выглядит так, будто пытается помешать Алексу собственноручно убить всех.

— Ария чуть не съела еду с этого подноса, — шепчу я. — Она держала что-то в руках, но отвлеклась.

Мысль о том, что Ария могла быть отравлена...

Теперь Михаил присоединяется к Алексу с убийственным взглядом.

— Я хочу, чтобы весь персонал уволили, — говорит Алекс Михаилу. — Весь. Здесь останется только моя жена.

Мое сердце замирает при этих словах, два слова, которые так непривычны для моих ушей.

Моя жена.

Через час кошку отвезли к ветеринару, где подтвердили, что она была отравлена, но будет в порядке. Теперь в доме остались только мы вдвоем. Ни одного сотрудника, и телохранителя.

Не сомневаюсь, что Михаил и его люди делают все, что положено, чтобы устранить потенциальную угрозу для их близких.

Алекс сидит, погруженный в свои мысли, перед ним стоит бутылка пива. Галстук давно снят, волосы чуть растрепаны. Он выглядит мрачнее тучи, и, похоже, помощи от него сейчас не дождешься.

Я стараюсь думать о нем как о своем муже, но почему-то его образ передо мной и эти слова не складываются в одно целое.

Я пью вино и пытаюсь сложить все в единую картину.

— Знаешь, нас всех усыновили,— задумчиво произносит он, проводя большим пальцем по краю бутылки.

— Правда? Я не знала. То есть, я вообще почти ничего о тебе не знаю.

— Каждый из нас по очереди пришел из ниоткуда. Мой дядя говорил, что это была излюбленная стратегия его отца. Моего деда.

Я делаю еще один глоток вина, наслаждаясь легким фруктовым вкусом.

— Какая стратегия?

— Начинать с чистого листа. Он говорил, что, когда брал под контроль бизнес, первое, что делал — увольнял всех, чтобы выбрать, кто будет работать на него. Это был его способ обеспечить лояльность, — говорит он низким, опасным тоном, который заставляет меня содрогнуться. — Сжечь все дотла и начать заново.

— Интересная стратегия.

Относится ли это ко мне?

Оооо.

— Ты сказал мне ничего не брать с собой, — тихо произношу, осознавая суть. — Ты хотел начать со мной с чистого листа.

Он кивает: — Так отец создал свою семью. Он выбирал нас одного за другим. Обеспечивал нашу преданность, удовлетворяя потребности, воспитывая. Он дал нам мать, которая заботилась о нас.

— Понятно.

Он делает еще один глоток из бутылки. Я смотрю, как его адамово яблоко поднимается и опускается, пока он глотает.

— Ты уволил всех?

— Да.

Допиваю вино и тянусь за бутылкой. Он смотрит на меня как завороженный, но не останавливает.

Я стараюсь сохранить бодрый тон, чтобы подавить нарастающее нервное напряжение: — Удивлена, что они ушли так легко, учитывая твою жизнерадостную натуру и заразительную любовь к жизни. Ты словно олицетворение солнечного света в человеческом облике.

Он сужает глаза, глядя на меня.

— Ты что, провоцируешь меня?

Моя рука слегка дрожит, когда наливаю еще один бокал.

— Не-а.

Конечно, я его провоцирую. Если смогу заставить его сосредоточиться на споре со мной, это отвлечет от мыслей о убийстве, кровопролитии и темных желаний. Я хочу увидеть человека за этими шрамами и масками, которые он носит.

А если честно? Я хочу отвлечь от неизбежного следующего шага, который мы сделаем наедине как муж и жена.

— Попробуй еще раз, — говорит он, поворачиваясь ко мне. Допивает пиво и бросает бутылку на стол. Я вздрагиваю от звона стекла и ожидаю, что бутылка разобьется, но она лишь катится по столу.

— Может, дело в твоем магнетизме и харизме, — говорю, делая щедрый глоток вина. Мысли начинают путаться, а вид передо мной немного расплывается, как будто комната нарисована пастелью. — В твоей утонченной натуре и легком чувстве юмора?

— Почти попала, — говорит он, и клянусь, что чувствую его взгляд, будто мысленно раздевает меня. — Христос, принцесса. Ты чертовски прекрасна. Сколько вина уже выпила?

Я допиваю бокал и смотрю на бутылку.

— Недостаточно, — шепчу, мои слова звучат невнятно. Я тянусь за бутылкой.

— Нет, Харпер.

По спине пробегает холодок от приказного тона. Я поднимаю на него глаза, обхватив бутылку.

— Что?

— Больше никакого вина. — Тепло разливается по телу от макушки до кончиков пальцев ног. — Я хочу, чтобы ты запомнила эту ночь в ярких деталях.

О, Боже.

Встаю на дрожащие ноги и делаю несколько шагов к пустующему импровизированному бару, который тянется вдоль стены, с бутылками, выстроенными, как солдаты. Тянусь рукой и беру мини бутылочку с виски. Обычно не пью много, да даже не знаю, как это делать. Но знаю две вещи: я не хочу запоминать эту ночь, и не хочу, чтобы он думал, что может мной командовать.

Срываю крышку, даже не глядя на этикетку. Запрокидываю голову и опрокидываю все в один глоток, закашливаясь.

Вскрикиваю, когда он всем своим теплым телом прижимает меня к белому столу. Как он там оказался? Я даже не заметила.

— Уже ослушиваешься меня? Мы едва успели дать клятву.

— Нет. Ты сказал больше не пить вино, — поднимаю пустую бутылочку. — Это не вино.

— Так вот как мы будем играть, — лениво произносит он, раскладывая мои руки ровно по столешнице.

— Во что играть? — мой голос звучит слишком громко.

— В то, как ты заработаешь свою первую порку.

Мои щеки мгновенно вспыхивают, и на миг сознание становится яснее.

— Алекс!

Его ладонь с громким шлепком касается моей задницы, но я почти ничего не чувствую — вокруг меня слои ткани. Я не могу сдержаться — настолько пьяная и напряженная, что неожиданно фыркаю.

— Вы смеетесь надо мной, принцесса?

Конечно же, но качаю головой.

— Я? Никогда. Алекс!

В одно мгновение оказываюсь в воздухе, переброшенная через его плечо. Мои ноги разлетаются в стороны, а руки беспомощно машут передо собой.

— Эти слои одежды нужно убрать.

Меня трясет, я хочу драться, но выбора нет.

Мне все равно, каким он был утром. Как отреагировало мое тело. Мне все равно, что это наш долг, что я должна родить ему детей, что мы теперь женаты, и ожидания, возлагаемые на нас, ясны, как дорожные знаки.

Мне страшно.

К тому времени как добираемся до спальни, и он ставит меня перед собой, мои щеки влажные от слез. Я чувствую соленый привкус и пытаюсь остановиться, но не могу. Со злостью смахиваю их и чувствую себя такой трусихой.

Едва замечаю размер кровати или вазы с цветами, приглушенные нейтральные цвета, простой дизайн комнаты, аромат жасмина, и груду завернутых подарков и открыток на маленьком столике. Это наша брачная ночь, и единственное, что имеет для меня значение в данный момент, — это то, что мы должны делать дальше.

Он неторопливо расстегивает перламутровые пуговицы на моей шее и целует обнаженную кожу, когда каждая из них расстегивается.

— Почему ты плачешь? — спрашивает он, расстегивая еще одну пуговицу и снова целуя меня. — Ты плачешь, Харпер.

Качаю головой.

— Я... н-нет, — заикаюсь.

Когда еще несколько пуговиц расстегнуты, он сдвигает рукав с моего плеча, так что одна сторона меня полностью обнажена.

— Да, и я хочу знать, почему. Думаешь, что сделаю больно?

Он продолжает целенаправленно раздевать меня, пока на мне не остается только белый атласный свадебный бюстгальтер и подходящие к нему стринги. Он укладывает меня обратно на кровать и садится на край рядом со мной.

— Н-нет, — мой голос дрожит. — Но не знаю наверняка. Я не знаю, кто ты, и на что ты способен.

Откидываюсь на кучу подушек у изголовья кровати и наблюдаю за ним. Ранее вечером, когда он понял, что меня пытались отравить, выражение его лица привело меня в ужас. Но сейчас... у него другой взгляд, который вызывает у меня больше любопытства, чем что-либо еще.

— Ты храбрая, Харпер. Стойкая. Это на тебя не похоже.

Проклятье, почему он такой проницательный?

Сглатываю и облизываю губы, отводя взгляд, но он не позволяет. Берет за подбородок, поворачивая мое лицо к своему.

— Расскажи, — говорит он тем же голосом, которым сегодня вечером очистил комнату, — тоном, не терпящим возражений. Я понимаю, что от Александра Романова не спрятаться. Он видит меня насквозь. — Кто это сделал?

Незнакомец в переполненной комнате.

Смятые простыни и приглушенные крики.

Кровь, боль и осознание того, что меня использовали и выбросили.

— Сделал... что сделал? — шепчу, надеясь, что, если буду тянуть время, мне не придется столкнуться с этим. С ним.

Лежу на кровати, полуголая. Он в одежде сидит рядом со мной. Я пытаюсь скрыть факт, что плачу, под маской бравады, а он старается держать себя в руках.

Я устала от масок, лжи и иллюзий.

Как же я устала.

— Ты чертовски боишься остаться со мной наедине. Посмотри на себя. Ты практически свернулась в позу эмбриона, а я едва до тебя дотронулся.

Какая-то часть меня хочет, чтобы он прикоснулся ко мне. Хочет, чтобы он заставил меня забыть.

Нахмурив брови, он пытается угадать: — Мама сказала бояться брачной ночи? Ты боишься того, каким будет первый раз?

Я качаю головой. Это будет не в первый раз.

— Нет, — шепчу я.

Что он сделает, когда узнает, что я не девственница?

У него дергается мышца на челюсти. Он теряет терпение.

— Тебя кто-то обидел.

Я облизываю губы.

— Да.

Наклонившись вперед, он накрывает мою руку своей широкой ладонью.

— Я спрошу тебя еще раз. Кто это сделал с тобой? Почему ты боишься меня?

Я пристально смотрю на него. Теперь мы женаты. У нас общая фамилия, и у нас будут общие дети. Я не могу открыть ему все свои секреты, пока, но скоро расскажу все остальное.

— Я была на вечеринке, — говорю шепотом. — Кто-то подсыпал что-то в мой напиток. Я помню только обрывки ночи.

— Тебя изнасиловали, — говорит он голосом, который не могу расшифровать, но он напоминает мне льва с бархатными лапами.

Во рту пересохло, голос охрип.

— Да.

Он молчит несколько минут. Собирается ли причинить мне боль? Я совершила ошибку, сказав ему, знаю, что так и есть. У женщин в мафии есть последствия за потерю девственности. Они — испорченный товар.

Высокомерная.

Грязный кусок мусора.

Чертова шлюха.

Я только что дала понять Алексу, что его одурачили. Обманом заставили жениться на мне, не зная, кто я такая и что сделала.

— Мне очень жаль, — шепчу я. — Я думала, что смогу это скрыть. Я не хотела говорить тебе. Если бы моя мама узнала, что рассказала тебе...

Он поднимает руку, чтобы я остановилась. Слова умирают на моих губах.

— В вашем мире девственность — это гордость и радость. Для нас это не так. И даже если бы в моей семье этого ждали, я бы не стал винить тебя за то, что с тобой произошло. Но у меня есть вопросы.

Я дрожу, не в силах остановиться. Молча, он берет меня за руку, и дрожь прекращается.

— Расскажи мне. Когда твой отец узнал, каковы были последствия его правосудия? Мне нужно знать, кто наши враги.

Сначала я не совсем понимаю вопрос. Он считает, что мой отец отомстил за меня?

— Правосудие?

Губы Алекса сжаты в плотную линию. Глаза стали черными.

— Что произошло, когда он убил того, кто надругался над тобой?

— Он обвинил меня, Алекс. Он даже не пытался найти человека, который меня изнасиловал. Мы не знали, кто это был, и отцу было все равно. — Я качаю головой. — Ты не представляешь, насколько поверхностной может быть моя семья. Им было плевать на меня. Важно только то, что их самый ценный козырь стал бесполезным. — Я пожимаю плечами. — Мой брат хотел от меня избавиться. Он заключил сделку с твоим братом, и вот я здесь.

Ты не бесполезна.

Это не твоя вина.

Алекс выглядит на мгновение потрясенным. Я впервые вижу такое выражение на его лице, но слышала, что шок — то, что почти невозможно скрыть.

— Даже твой брат не добился справедливости?

Я качаю головой: — Нет.

Его брови сдвигаются, и голос становится таким низким, как шипение змеи, когда отвечает: — Я убью их на хрен.

Меня пробирает дрожь, потому что это не просто фигура речи. Он сделает это.

— Кого? — шепчу я.

— Всех. Твой отец должен был отомстить. Твой брат должен был сжечь мир дотла, чтобы защитить твою честь. Твоя мать должна была нанять кого-то, чтобы найти того, кто надругался над тобой, и сделать целью своей жизни — заставить его заплатить.

Он действительно не знает мою семью.

— Такой страх невозможно выдумать, — тихо говорит он, когда первые вспышки гнева начинают утихать. — Ты боишься меня, потому что тебя изнасиловали.

Он резко встает с кровати и начинает ходить взад-вперед, прежде чем, наконец, покачать головой.

— То, что делать с твоей семьей и нашим врагом, подождет. Сегодняшняя ночь — о нас. — Он бросает на меня любопытный взгляд. — Хочешь, чтобы я ушел? Тебе нужно побыть одной?

В наших семьях есть правила.

Кто этот человек, и что случилось с хмурым русским? Я сглатываю. Думаю. Хочу ли я, чтобы он ушел?

Я качаю головой. Помню это утро. Надежду, которая мерцала, как огонь.

— Нет. Я... хочу попробовать. Если ты послушаешь, когда я скажу — стоп.

— Конечно. Я не чудовище.

Киваю. Впервые за всю свою взрослую жизнь чувствую, что выбор за мной.

Наклонившись вперед, Алекс прикасается своими губами к моим. Поцелуй такой нежный, почти целомудренный.

— Не снимай остальное, Харпер. Я хочу, чтобы ты контролировала ситуацию.

Он так говорит, но сам отдает команды.

Сглатываю комок в горле и киваю. Я могу это сделать. Я знаю, что смогу.

Но не хочу обнажаться перед ним. Каждый день меня посещают одни и те же страшные мысли.

— Кто еще находится в этом доме вместе с нами? — спрашивает он.

Я облизываю губы.

— Никого нет.

— Именно. Здесь только мы. Ты, моя жена. И я, твой муж. Я не причиню тебе вреда. И никто не будет указывать нам, где и когда что делать. Я женился на тебе, и это все, что сейчас имеет значение.

Какая-то часть меня задается вопросом, почему я думала, что он ненавидит меня. Неужели теперь, когда я стала его женой, все изменилось?

Мои руки лежат на бедрах. Я наблюдаю, как Алекс встает рядом и медленно раздевается, сосредоточенно нахмурив брови. Сегодня утром я видела его в одних трусах, и до сих пор не могу выбросить из головы мысли о золотистой коже, мускулистом прессе и подтянутых бицепсах.

Вскоре мы уже сидим друг перед другом, одетые, как в раннее тихое утро. Тогда нас было только двое. Мы и долгий день впереди. Он едва касался меня. Теперь все то же самое, только на этот раз нам некуда идти, и даже видимости ожидания свадьбы, чтобы остановить нас от чего-либо, нет.

Не говоря ни слова, он наклоняется ко мне и целует обнаженное плечо. Дрожь пробегает по позвоночнику, но я не двигаюсь. За первым поцелуем следует еще один, и он пробирается по моей руке вниз и обратно.

Трепет охватывает меня.

Долгое время я чувствовала себя лишь объектом для людей, которых знала и любила. Мне казалось, что я значима только благодаря тому, что могу для них сделать. Но теперь... я не должна позволять себе верить, что что-то значу для него, но трудно думать иначе, когда он смотрит на меня так.

Я просто романтизирую это? Его? Он погнался за мной, затолкал на заднее сиденье своей машины и надел наручники.

Но потом мы дали клятву. И, возможно, в нашей семье... это означает, что что-то изменилось.

— Ты прекрасна, — говорит он тихим голосом, перемещаясь к моему другому плечу и целуя вдоль всей руки. — Положи руки на колени и не убирай их, пока я не скажу.

Я бы не смогла ослушаться его сейчас, даже если бы попыталась. Я словно глина в его руках, беспомощна перед притяжением между нами.

Поэтому делаю то, что он говорит. Кладу руки на колени, пока он продолжает поклоняться мне.

Неуверенный поцелуй в верхнюю часть груди. Мы похожи на двух давно потерянных любовников, пытающихся вспомнить дорогу друг к другу.

— Ложись, — шепчет он на ухо. — Я хочу попробовать тебя на вкус.

С дрожащим дыханием я подчиняюсь. Без слов он берет меня за запястья и сжимает их над головой.

— Не двигай руками.

Я держу их на месте, но, когда Алекс спускается по моему телу, меня тошнит от нервов. Он целует впадинку, мои бедра дергаются, и во мне вспыхивает внезапное желание убежать.

— Нет, — шепчу я. — Не надо. Пожалуйста, нет.

Я никогда не просила никого делать это для меня, но это слишком интимно, слишком близко, и мы почти не знаем друг друга.

— Что не надо?

— Не... делай этого. Я не готова. Пожалуйста, Алекс. Мне не по себе от всего этого, — как только говорю, то жалею об этом. Что он собирается делать? Он мой муж, и по всем правилам обоих наших миров я теперь принадлежу ему.

На мгновение он становится задумчивым.

— Если ты позволишь мне попробовать, это поможет тебе подготовиться. Так будет легче.

— Должно же быть что-то... другое, что мы можем сделать?

— Да, но мы должны заключить этот брак. Ты знаешь это, и я тоже. Это правило для моей и твоей семьи. Но мы можем подождать.

Киваю и сглатываю. Алекс встает и подходит к комоду. Я замечаю небольшую тарелку с клубникой в шоколаде и шампанское. Он тихо открывает бутылку, без всякой помпезности и торжественности. Наливает шампанское в бокалы.

Я выдыхаю.

— Голодна?

Киваю. Умираю с голоду. Я едва поужинала.

— Начнем с этого.

Он приносит поднос с клубникой, и я тянусь за одной, но он игриво шлепает меня по руке.

— Эй!

— Ты можешь взять одну, — говорит он. — Но только если я буду кормить тебя.

Ох, боже. Во мне борются странные, противоречивые чувства. Часть меня хочет, чтобы он прикоснулся ко мне. Я хочу полностью забыть то нападение, утонуть в удовольствии, и знаю, что оно так близко... совсем рядом. Если бы только...

А другая часть хочет отодвинуться, лечь спать и притвориться, что ничего не было.

— У нас нет выбора, Харпер. Но мы можем сделать это приятным.

Я знаю, что он прав. У нас нет выбора. Наш союз — это укрепление двух семей, продуманный шаг.

Он протягивает мне бокал шампанского. Я уже выпила столько вина, что, потягивая игристый напиток, начинаю чувствовать легкую раскрепощенность.

Откидываюсь на спинку кровати, любопытствуя, что он будет делать дальше. Несмотря на то, что наблюдаю за ним, и он якобы главный, я — та, кто сказала «нет». И это придает мне силы.

— Открой.

Удерживаю его взгляд, пока он медленно проталкивает шоколадный кончик клубники между моими губами. Откусываю, не отводя глаз, и взрыв вкусов наполняет мой рот. Я проглатываю и облизываю губы. Ммм...

— Ты куришь?

Я качаю головой, озадаченная.

Наблюдаю, как он идет в угол комнаты и открывает ящик стола. Достает что-то. Держит между пальцами, подносит к губам и зажигает.

Сладкий запах дыма наполняет комнату.

О.

Алекс открывает окно, и я откровенно любуюсь им. Это странно — мы в одном белье.

Он чертовски горяч. Его ноги — словно выточены из камня, идеальные ягодицы. Спина восхитительна. На теле татуировки в разных местах: петли и линии, слова и узоры, но ничего, что я сейчас могу рассмотреть.

— Попробуешь?

Нерешительно киваю. Может, я и не невинна, но у меня катастрофически мало опыта.

Он вкладывает косяк между моими пальцами. Дрожа, я подношу его к губам и делаю крошечную затяжку. Немного закашливаюсь, но он успокаивает и подсказывает, как лучше.

Вскоре меня охватывает восхитительно легкое ощущение.

Уголок его губ поднимается: — Ты проспишь целую вечность после этого.

— Звучит прекрасно. Только проследи, чтобы меня побрили, чтобы я не стала женской версией Рипа ван Винкля.

Глаза Алекса темнеют: — Побрить тебя? Это можно устроить.

Из меня вырывается хихиканье. Я снова беру косяк и делаю еще одну затяжку.

— Осторожнее, — говорит он.

Он протягивает еще одну клубнику в шоколаде и кладет мне в рот. Вкус молочного шоколада и холодной, кисло-сладкой ягоды взрывается на языке. Я облизываю губы: — Вкусно.

Наблюдаю, как он съедает еще три.

— Да. Вкусно, но нам нужна настоящая еда. Давай прогуляемся.

— Я под кайфом и почти голая.

— Звучит идеально.

Странно спускаться на кухню почти без одежды, но он делает это естественным.

Король в своем владении, роется в холодильнике и находит сыр и крекеры, копченое мясо и оливки.

Мы собираем импровизированную тарелку для закусок, сочетаем это с шампанским и возвращаемся в спальню. Это восхитительно.

Набравшись смелости с полным желудком, задаю ему вопрос: — Почему ты на мне женился? — Красавец, как он, мог бы получить кого угодно, размышляю про себя. — Почему я?

Он пожимает плечами: — Я не из тех, кто любит свидания. У меня когда-то давно была девушка. Но я потерял ее. С тех пор не хотел ни с кем встречаться. Но ты знаешь правила и что от тебя ожидают. Так что, когда Михаил заключил сделку с твоим братом, я согласился.

У него кто-то был до меня? Ее больше нет, но я все равно ревную.

Кладу кусочек пармезана на круглый пшеничный крекер и откусываю.

— А что теперь, когда мы женаты?

— После смерти нашего врага многие претендовали на власть в Бухте. Теперь, когда мы женаты, это дает нам первую необходимую опору. Следующий шаг — дети.

У меня замирает сердце.

— А потом мировое господство, — заставляю себя изобразить веселье.

— Именно. Моя мать любит говорить, что человеку не хорошо быть одному.

— Она действительно цитирует Библию? Знает ли она, кто вы?

— Думаю, именно потому, что она знает, кто мы такие, постоянно цитирует Библию. Надеется спасти наши души или что-то в этом роде.

Это заставляет меня рассмеяться. Я тянусь за очередной клубникой, вспоминаю его замечание и очень вежливо кладу руку обратно на колени.

— Хорошая девочка, — одобрительно говорит он.

Я обожаю, когда он хвалит меня. Мне нравится, когда он смотрит на меня так, будто умирает с голоду и хочет съесть. Мне многое нравится в нас двоих, и это, наверное, чертовски опасно.

Он сидит в кресле напротив кровати, раскинувшись в непринужденной мужской манере, раздвинув колени и положив локти на бедра.

— Я хочу посмотреть на тебя. Встань передо мной, Харпер.