Убежище

— Подними подбородок. И ради всего святого, Харпер, перестань хмуриться.

По иронии судьбы, мама, злящаяся на то, что я хмурюсь, не вызывает у меня желания улыбаться. Тем не менее, не хочу слушать ее критику, поэтому натягиваю улыбку. На самом деле даже не хмурюсь. Я устала, и не хочется, чтобы меня использовали в сотый раз. Я также не хочу сталкиваться с ее яростью, поэтому сдаюсь. Это ситуация из разряда — выбирай свои битвы.

— Вот так-то лучше, — говорит она, поднимая мой подбородок. Я моргаю под резким светом верхнего освещения. — Харпер, ты снова ешь молочные продукты? Что я тебе говорила, о том, как они влияют на лицо?

Я вздыхаю и плотно сжимаю губы, чтобы пудра, которую она наносит на нос, не попала в рот, но есть и дополнительное преимущество — не нужно отвечать. Внутренне я говорю ей, что крошечные, едва заметные розовые точки на моем подбородке, вероятно, больше связаны со стрессом, чем с рожком мороженого, но неважно.

Закрываю глаза. Когда я была маленькой девочкой, то научилась одному трюку: если закрыть глаза, когда она меня наряжает, то можно представить, что готовлюсь к выходу на большой экран.

Представь, что команда стилистов готовится к съемкам.

— Хорошо. Не двигайся. Твои брови снова растут. Господи, я думала, мы их только что выщипали.

Приоткрываю один глаз. Хотя она обычно вспыльчива и раздражительна, это переходит на более высокий уровень даже для нее. Я вздрагиваю, когда она безжалостно выщипывает несколько волосков на бровях, как будто они лично ее обидели.

— Не перестарайся, — протестую я. — Это оставит покраснения, которые сложнее скрыть.

Сжав губы в тонкую линию, она отступает и любуется своей работой. Внимательно изучает мои брови, прическу, макияж, а затем кивает.

— Ты выглядишь прекрасно, — холодно говорит она, без намека на теплоту или настоящую признательность. Она просто прагматична и восхищается проделанной работой.

Только когда вижу, как дрожит ее нижняя губа, начинаю думать, что что-то действительно не так.

Оглядываю комнату.

— Где кольцевая лампа? — К этому моменту она уже должна была поставить свет, камеру и все подготовить для записи и съемки моего очередного эфира в социальных сетях.

— Мама? — Сердце начинает биться быстрее. — Что происходит?

Прикусив губу, она ничего не отвечает. В ее глазах блестят... слезы? Какого черта? Я не помню, чтобы моя мама когда-нибудь плакала.

— Мама, — шепчу, безмолвно умоляя сказать что-нибудь, хоть что-то, чтобы я поняла, что являюсь для нее больше, чем пешка, скользящая по шахматной доске.

Раздается резкий стук в дверь.

— Пора идти, — это мой брат Сол.

Идти... куда?

Она расправляет плечи и сжимает губы в тонкую линию.

— Что происходит? — мой голос твердый. Когда она не отвечает, поворачиваюсь и распахиваю дверь.

Сол стоит в коридоре, миниатюрная и более стройная версия отца, его брови сведены вместе.

— Иисус, мать твою, Христос, — бормочет он. — Долго же ты продержалась.

— Если бы я знала, то заставила бы ждать подольше.

Невозмутимый, он смотрит мимо меня на маму.

— Ты ведь ей ничего не сказала?

У меня сводит живот. В какие игры они теперь со мной играют?

— О чем не сказала?

И тут я замечаю, что Сол одет в костюм. Единственный раз, когда видела его в костюме, были похороны. Это не может быть хорошо.

Он качает головой и делает шаг ко мне, чтобы взять за руку.

— Увидишь. И я говорю тебе сейчас, Харпер, даже не думай убегать.

Пульс учащается. У меня кружится голова. Я точно знаю, на что способна моя семья.

Если он говорит не бежать, значит, планирует что-то такое, что заставит меня захотеть. Они снова заставят улететь в Италию? О, Боже. Нет. Я не могу уехать, только не снова. Я должна остаться здесь. Я нужна здесь.

Они любят осуждать меня за то, что я бегу от проблем, но никто из них не знает истинной причины.

Сол ругается под нос, ведя меня вниз по лестнице, его рука все еще крепко держит мою.

— Может отпустишь? Я никуда не уйду.

Он крепко прижимает меня к себе: — Она должна была сказать тебе. Как думаешь, почему она заставила тебя переодеться во что-то красивое?

Сердце бьется так быстро, что кружится голова.

— Потому что мы готовились к съемкам. Это моя работа, помнишь? Как я зарабатываю на жизнь? Это то, что я должна делать.

— Да, — говорит он со вздохом. — Я не хотел быть тем, кто расскажет тебе, и не собирался говорить раньше времени, но ты должна знать.

Лед пробегает по венам. Я сглатываю, пытаясь подавить тревогу, но, похоже, это не приносит облегчения.

Он ведет меня по коридору к лестнице, наши шаги бесшумны на толстом ковре. Этот дом огромен. Большинство людей не знают, что три четверти комнат в нем пустуют.

— Так ты собираешься мне рассказать или нет? — спрашиваю я, и голос предает меня.

Он сжимает зубы. На минуту останавливает меня. Наконец качает головой и говорит в спешке: — Твой будущий муж здесь.

Прежде чем успеваю оправиться от удара, нанесенного его словами, он сжимает мою руку с такой силой, что я вздрагиваю от боли.

— Нет. Блядь. Клянусь Богом, я убью тебя, если ты сбежишь. Мы здесь для того, чтобы обсудить детали, и если ты все испортишь, тебя ждет адская расплата.

Мои мысли все еще застряли на... Будущий. Муж.

Конечно, я знала, что шансы на то, что меня выдадут замуж за кого-нибудь, довольно высоки, но вы думаете об этом так же, как о смерти. Она есть, она придет, но зачем беспокоиться об этом сейчас, когда до нее еще много веков?

Мне двадцать лет. Я еще даже не закончила колледж.

Вспоминаю, как смотрела на меня мама, и замираю, чувствуя ее явную тревогу. Она любит устраивать со мной парады и наживаться на кликах в социальных сетях, забирая каждый цент, который получаю, но это... это другое.

Я пытаюсь вырвать руку из хватки брата, но она слишком крепкая. Его пальцы впиваются в меня так сильно, что остаются синяки.

Мы снова начинаем идти, на этот раз в более быстром темпе, и его хватка становится сильнее.

— Я не сбегу, — говорю с трудом. — Ты делаешь мне больно.

— Я тебе не доверяю.

В нос бьет аромат лавандового чистящего средства. Моя мама готовилась к приему гостя, наверное, весь день. Как я могла пропустить это?

Пытаюсь взять себя в руки, пока мои мысли разбегаются.

Я проходила через гораздо худшее, чем это. Я справлюсь, что бы это ни было.

И он не сказал, что выхожу замуж сегодня.

Я могу притвориться послушной... а потом найти выход. Я делала это много раз на протяжении нескольких лет. Они всегда находили меня, и были последствия, но я могу это сделать. Знаю, что могу.

Я стараюсь не думать о том, кто из этих придурков, с которыми тусуется мой отец, заберет меня. Будет ли это лысый парень с золотым зубом? Тот, который всегда говорит, что я такая красивая, гладит по голове или щупает при первой же возможности? Будет ли это один из многочисленных друзей брата, от которого воняет травкой и виски? Или какой-нибудь безымянный дон из Италии, которому нужна трофейная жена?

Неважно, кто это, потому что я знаю, что делают все эти люди. Я всю жизнь была дочерью мафиози.

Они женятся. Потом будут ублажать экстравагантными отпусками и кредитными картами, чтобы ты закрывала глаза на то, как они пахнут чужими духами, когда ложатся спать. Некоторые потребуют послушания с помощью кулаков. Но никто из них, ни один, никогда не будет преданным или верным. Если мне повезет, он будет из тех, кто позволит делать что хочу, чтобы не я устраивала истерик, когда он решит трахать какую-нибудь милую милашку.

Дверь открывается. Я теряю дар речи, когда слышу глубокий, холодный как лед и суровый как камень, голос с акцентом. Мои колени дрожат.

Я думала, что к этому времени стану смелее, но это не так. Я так же напугана, как и в ту ночь...

Нет, сейчас не время об этом вспоминать. Не могу думать ни о чем, кроме как о том, что мне придется смириться со всем, что произойдет, чтобы успеть до того, как спланирую свой побег.

Я припрятала немного денег от репетиторства. Не так много, но достаточно, чтобы выиграть время, снять дешевый отель и поесть, находясь в бегах.

И я буду в бегах. Но это сложно. Так чертовски сложно.

Мы с Солом стоим у закрытой двери в гостиную.

— Улыбайся шире и следи за языком. Никакого дерьма, Харпер, иначе, клянусь Богом...

— Что? Ты собираешься сделать это на глазах у моего будущего мужа? Он не против?

По крайней мере, брат не сможет меня отшлепать, пока будет передавать тому, кто, возможно, займет его место.

— Харпер, — говорит он сквозь зубы.

Я думаю, что потеряла его поддержку, когда он ушел в армию. Когда была моложе, он несколько раз спасал мою задницу. Однажды даже подумала, что мы команда. Он встал на мою защиту, рискуя навлечь на себя гнев отца, даже когда мать этого не сделала. Но что-то поменялось после армии. Он изменился и больше не был моим союзником.

Сол открывает дверь. Я чувствую, что меня сейчас стошнит.

— Вот она! — рокочущий голос отца заставляет меня подпрыгнуть. Ненавижу, что я такая нервная.

Напоминаю себе о единственном человеке, который всегда улыбается, когда видит меня. Единственный человек, который любит меня такой, какая я есть, не больше и не меньше. И именно ради нее я надену на лицо маску, которую меня учили носить, чтобы пройти через это.

Я расправляю плечи: незнакомец по-прежнему скрыт за дверным проемом. Отец улыбается фальшивой улыбкой, которая растягивает его губы, но не согревает глаза. На редеющих волосах выделяются капли пота, а обычный румяный цвет лица после нескольких рюмок стал еще краснее, чем обычно.

— Харпер, дорогая. Входи и познакомься с нашим гостем.

Между лопаток пробегает холод.

— Иди, — шипит Сол. Он безжалостно дергает меня, да так сильно, что я теряю опору. Каблук задевает дверную раму, и я спотыкаюсь, руки летят вперед, чтобы ухватиться за что-нибудь... и приземляюсь на теплый, неподатливый, твердый как черт, торс моего будущего мужа.

Иногда в фильмах Hallmark можно увидеть, как женщина падает, а потенциальный жених ловит ее, весь такой галантный и очаровательный. Он помогает поднять книги, выпавшие из рук, или героически предлагает купить ей еще одну чашку кофе. Их взгляды встречаются, дыхание перехватывает, Купидон пускает стрелу — и все остальное становится историей.

Не зря же это выдумка.

Мой жених ловит меня за руки, словно я нелетная птица, которую нужно вернуть в клетку. Он держит меня и смотрит ледяными голубыми глазами.

Он определенно не выглядит старым и захудалым... не с такой твердой челюстью, еще более угловатой из-за хмурого вида, и коротко подстриженными черными волосами, из-за которых голубые глаза кажутся выточенными изо льда. Нет ни сальных волос, ни пожелтевших зубов, ни вони сигар, ни запаха перегара. Нет. Хорошо сшитый костюм облегает крепкую фигуру, и только широта плеч отбрасывает на меня тень. Он спокоен и собран, не задирает нос и не кичится. Одним словом, полная противоположность тем мужчинам, которых я знала, и этот эффект на мгновение шокирует.

Или нет?

Его грубоватая внешность излучает уверенность и силу... но что-то подсказывает мне, что нужно остерегаться.

От него веет авторитетом и властью, как от альфа-самца. Король леса. Все в нем требует повиновения, как будто он правит моим домом, хотя не имеет таких прав на мою семью. Это обезоруживает, потому что такому человеку, как он, не место в присутствии отца и брата. Он король среди шутов, и смотрит на меня, насмешливо скривив губы. Я чувствую себя на два фута ниже и неловко, как ребенок, который учится ходить.

— Твоя дочь неуклюжа, Бьянки, — говорит он, опустив брови. — Тебе следует быть осторожнее.

Прекрасно. Он потрясающе красивый придурок.

Опыт подсказывает, что лучший способ избежать наказания — это просто молчать. Я мысленно сжимаю челюсть, хотя закипаю. Мой брат практически толкнул меня, и даже если бы я споткнулась...

Большие, сильные руки все еще на моих. Его хватка словно заряжена, будто электрические импульсы вибрируют в ладонях. Я чувствую себя не в своей тарелке и не знаю, что с собой делать. Поймав мой взгляд, он отпускает меня.

— Садись, — приказывает он, указывая на свободную кушетку. — Нам с твоим отцом нужно обсудить дела.

Я сужаю глаза, давая понять, что не буду играть с ним в салочки. Но в этот раз соглашаюсь, ведь мы видим друг друга впервые, и, возможно, нас ждут дальнейшие встречи.

Все мужчины занимают места, Сол — рядом со мной.

— Меня зовут Александр Романов, — говорит он брату. — Ты знаком с моим братом Михаилом.

— Да, — Сол выглядит слишком серьезным, и нетерпеливым, как ребенок, надеющийся получить внимание от героя, которого он боготворит. — Я вытащил его из тюремной камеры, и он обещал выдать замуж мою сестру, пока не поздно, — он усмехается, — Харпер, познакомься с Александром Романовым.

Я жду, что он скажет — твой будущий муж, но у него не хватает смелости.

— Приятно познакомиться, — вру с тошнотворно-сладкой улыбкой, которая, надеюсь, вызовет у него несварение желудка.

Он не отвечает на вежливость, а лишь бесстрастно смотрит на меня.

— Господин Романов пришел сегодня с просьбой, — говорит отец, его глаза жадно блестят. У меня сводит желудок, от того, как мама прочищает горло. Когда она пришла сюда? Я смотрю на нее, а она бесшумно отводит плечи назад, молчаливо советуя мне сидеть ровнее.

Я выпрямляюсь и отвожу взгляд, чтобы она не могла снова мной командовать. Вся моя жизнь состоит из людей, которые говорят мне, что делать, и, похоже, этот парень, который думает, что женится на мне, не исключение.

— Да? — спрашиваю я, когда отец не продолжает.

Отец ерзает и едва заметно кивает брату. Почему, я понятия не имею.

— Романовы хотят заключить союз раньше, чем мы планировали, — продолжает отец. — Это хорошая новость для тебя, Харпер. Господин Романов готов сделать тебя своей женой. Я согласился на это. Окончательные планы мы составим к концу этого месяца.

Я смотрю на него, сохраняя бесстрастное лицо, пока быстро подсчитываю. Уже шестое. Значит, осталось чуть больше трех недель.

Ну что ж. У меня достаточно времени, чтобы спланировать побег.

Александр поджимает губы, явно недовольный: — Я не это сказал.

Моргаю, удивленная его смелостью. Никто так не разговаривает с моим отцом. Красные пятна на щеках говорят о том, что он сдерживает себя. Скорее всего, отец нуждается в этом соглашении.

Если бы он был добрее ко мне, я бы, возможно, пожалела о том, что планирую сделать.

— О? — напряженно спрашивает отец. — Что у вас на уме, мистер Романов?

— Прошу прощения за любые недоразумения, — я буквально не встречала ни одного человека, который бы врал так же хорошо, как мой отец и этот мужчина. От этой напускной вежливости тошнит. — Я бы хотел поскорее перейти к нашему соглашению. Ты знаешь, что мы можем тебе предложить, Бьянки. Предложение действительно только в течение двадцати четырех часов.

Что он предлагает? Жадные глаза отца чуть не вываливаются из глазниц, он кивает, его щеки трясутся от энтузиазма.

— Как скоро вы хотите сыграть свадьбу?

Александр переводит взгляд на меня и поджимает губы. Вместо того чтобы ответить отцу, он задает вопрос мне: — Мне сказали, что у тебя есть склонность к побегу. Нравится ли тебе бегать, Харпер?

Тот факт, что он только что озвучил именно тот план, который я задумала, заставляет меня неловко съежиться. Это... нехорошо.

Я облизываю губы и сглатываю, небрежно пожимаю плечами.

— Я... сбегала, когда была моложе, — мой голос странно хрипит. Это правда. В детстве я постоянно собирала чемодан, чтобы сбежать. Меня каждый раз наказывали, но это стоило того, чтобы хоть ненадолго притвориться, что я не под маминой юбкой.

— Ложь я тоже не терплю, — говорит он отрывистым тоном. — Мне известно, что последний раз ты сбежала полгода назад.

Мои щеки пылают от негодования. Откуда он знает?

Брат качает головой: — Я уже рассказал правду и то, что его может ожидать. Не зря же мы сделали все, чтобы это произошло как можно скорее.

Но есть причина, по которой я бегу, и она не имеет ничего общего с тем, что они думают.

Я не ребенок. Я не выбегаю на встречную полосу.

Я нахожу способ сбежать, чтобы побыть наедине. А потом всегда возвращаюсь домой, как птица, прилетевшая в свою позолоченную клетку.

Отворачиваюсь и не смотрю на него.

Незнакомец цокает языком: — Ты избаловал ее, Бьянки.

Брат сжимает мою руку. Кусаю щеку, чтобы не огрызнуться. Я не такая, как другие итальянские принцессы. У меня нет ни гроша за душой. Нет кредитных карт. Никаких пособий.

— Избалованная? — с принужденным смешком говорит отец. — Мне нравится думать, что она возможно, немного избалованная.

Вряд ли. Еще одна ложь.

— Вы устроили мне брак с непокорной, взбалмошной и неуклюжей женой, единственное достоинство которой — заурядная внешность. В России она не сравнится с большинством женщин, — он качает головой. — У вас есть еще дочери?

Да? Ну что ж, он может забирать свою высокопоставленную задницу обратно в Россию.

У меня щиплет в носу и пылают щеки, когда они продолжают говорить обо мне так, словно я манекен, выставленный на всеобщее обозрение.

— О, я его единственная и неповторимая, и поверь, не избалованная, — огрызаюсь и поджимаю губы, чтобы не заговорить снова, когда мать задыхается, а отец смотрит на меня. Мне приходится тщательно подбирать слова.

Романов выглядит слегка забавным, если судить по слабому движению его губ.

— Хм. У меня нет другого выбора, и, возможно, я ошибся. Никогда не думал, что мне так повезет с будущей женой, которая будет такой скромной.

Добавьте к этому списку сарказм. Превосходно.

Я скрещиваю руки на груди.

— И я никогда не думала, что мне так повезет, и мой будущий муж будет таким нежным и добрым. Я надеялась на хоть немного привлекательного, но, думаю, нищие не могут выбирать.

В его глазах горит огонь.

— Жизнь полна сюрпризов, не так ли?

— Действительно.

— Хорошо, хорошо, — говорит отец, потирая руки, как жадный засранец, готовый погладить лампу с джинном и загадать свое желание. — Вы говорите, что предложение действительно только в течение двадцати четырех часов, но нам это не нужно. Мы бы хотели согласовать все сейчас.

Сейчас?

Говорю себе, что нужно подождать, пока он уйдет, а потом уже разрабатывать план. Прикусить язык. Держать себя в руках.

— Отлично, — говорит Александр, коротко переведя взгляд на меня. — Мы уезжаем немедленно. Спасибо, что согласились.

Подождите.

Немедленно?

Даже мать выглядит потрясенной, ее рот открыт, а поза напряжена, она прижимает руку к груди.

— Как немедленно, мистер Романов?

Он не удосуживается посмотреть на нее, когда отвечает: — Да. Я хочу пожениться на выходных. Попрошу своих людей подготовить бумаги и отправить их вам.

Мама бледнеет, а брат кивает. Он знал это. Он, блядь, знал.

— Я ничего не собрала. Я не готова.

Хватаюсь за оправдания, отчаянно пытаясь объяснить, почему не могу просто уйти. Непреодолимый прилив паники заливает меня, как ледяная вода в венах, а в животе поселяется тяжелый, как свинец, ужас. Я не могу уйти.

— Я соберу ее вещи, — говорит Сол.

— Не нужно, — говорит Александр, его акцент усиливается. — Ей ничего не понадобится из дома. Со мной она начнет все с чистого листа. Я сейчас попрошу своего водителя подъехать, — он подносит телефон к уху и что-то говорит по-русски.

С чистого листа.

Я смотрю, как он достает что-то из кармана. Чековая книжка? Кто в наше время пользуется чеками?

Бледные глаза отца блестят, когда он смотрит на чековую книжку, как дракон на груду золота, притягиваясь к ней так, будто от этого зависит его жизнь. Если Романов думает, что ему действительно дадут приданое...

— Я выпишу вам чек на все свадебные расходы при условии, что она уедет со мной прямо сейчас.

— Не знаю, подходит ли мне это, — говорит отец, лживый, жадный ублюдок. Ему совершенно наплевать на меня, он только пытается торговаться. — Невинность моей дочери, Романов...

Я отворачиваюсь, горло сжимается. Он выставляет меня девственницей. В итальянской мафии девственность — практически обязательное условие для брака по расчету.

Но как насчет... русской мафии? Как это работает?

Отец знает, что я не девственница. Именно поэтому он презирает и хочет от меня избавиться. Они обманывают Романова, и когда он узнает... а он обязательно узнает...

— Не строй из себя альтруиста, Бьянки, — скучающим голосом говорит Александр. — Я не прикоснусь к ней до нашей свадьбы. Но если добьюсь своего, это произойдет через два дня.

Я подавляю вздох.

Через два дня.

Как я смогу сбежать? Если он заберет меня сейчас...

— Я не могу ничего упаковать? — мой голос дрожит. Я не забочусь о своей одежде, но есть несколько особых безделушек, которые имеют для меня значение. Маленькая коробочка с локоном волос, сложенная фотография и крошечный брелок — все это мое. Они должны быть со мной.

— Нет, — он встает. — Мы договорились или нет?

Отец поднимается вместе с ним, его жадные глаза расширяются.

— Да, конечно.

Мать стоит рядом с ним, побледнев.

Я качаю головой, когда реальность ситуации обрушивается.

— Я... я не могу пойти с тобой сейчас. Нет. Я не пойду. Я даже не знаю тебя. Я не могу вот так просто бросить всех и вся. Если ты хочешь, чтобы я вышла за...

— Харпер, — огрызается мама. Брат смотрит в каменном молчании. Отец выглядит, будто сейчас упадет от инфаркта, когда понимает, что я не собираюсь уходить просто так. Я хорошо знаю этот взгляд, красные пятна на лице, тонкую линию губ. Удивительно, что у него не лопнул кровеносный сосуд.

Я качаю головой, и мне приходит в голову странное воспоминание из старшей школы. Школьный учитель поэзии, стоящий перед классом, положив руку на сердце, читал стихотворение. Стихотворение о смерти, о том, как нужно бороться. Оно мне так понравилось, что я пришла домой и выучила его наизусть.

Хоть мудрецы и знают, что тьма — это правильно,

Потому что их слова не породили молний,

Они не уходят тихо в эту добрую ночь...

Бунтуйте, бунтуйте против угасания света.

— Харпер. Поезжай с мистером Романовым, — горячо убеждает мама, словно желая уговорить меня сделать невозможное. — Он хорошо о тебе позаботится.

Я бы рассмеялась, если бы не была так напугана.

Качаю головой. Нет. Я не пойду. Я не могу.

Мой будущий муж снимает пиджак. Натянутая ткань рубашки плотно прилегает к прессу, бицепсы выпирают. Отлично, он сильный. По крайней мере, друзей-неудачников отца было бы легче обогнать. Он переводит взгляд на отца.

— Мы договорились или нет, Бьянки?

Сердце подпрыгивает в горле. Боже мой.

Отец кивает, обмахивая себя сложенным чеком.

— Да. Мы договорились, — его холодные глаза сужаются на меня, и он машет чеком в мою сторону. — Забирай ее.

Я качаю головой и отступаю: — Ты не можешь меня забрать.

Я чувствую тело брата у себя за спиной. Его руки тянутся, чтобы схватить меня, прежде чем Романов огрызается: — Только тронь ее, и я убью тебя на хрен. Она теперь моя.

О, Боже. Тошнота закручивается в животе. Руки трясутся. Сейчас или никогда.

Подождите. Мой брат умрет, если дотронется до меня.

Он не сможет остановить меня. Это единственный шанс.

Я набираюсь храбрости и делаю глубокий вдох.

Изо всех сил наступаю на ногу брата. Локтем, неуклюже пихаю его в сторону Романова и вырываюсь вперед.