Убежище

Я никогда не испытывала ничего подобного.

Никко стоит рядом со мной. Здоровяк с татуировками, он по-своему привлекателен, но рядом с Алексом выглядит скорее как парень из соседнего двора, чем как мафиози. Его крупная фигура и угрюмый взгляд могли бы меня испугать, если бы у меня не было опыта.

— Я никогда не чувствовала ничего подобного, — говорю ему, качая головой. — Я не знаю, как это описать.

— Понимаю, — отвечает Алекс рядом со мной. — Это примерно так же, когда я взламываю код, погружаюсь в дебри чисел и символов, распутываю и прорываюсь сквозь них.

— Состояние потока, — добавляет Никко. — Ты сейчас в состоянии потока. На это у людей могут уходить годы. Мы называем это природным инстинктом.

Алекс кивает: — Ты полностью сосредоточена. Все остальное исчезает. Время может замедлиться или ускориться. Ты полностью контролируешь все и интуитивно знаешь, что произойдет дальше. Почти видишь это.

Я смотрю на него, широко раскрыв глаза. Как он это понял?

— Никогда не чувствовала такой уверенности в своей жизни. Как будто я приказываю солнцу зайти или луне взойти. Это как... как...

— Как будто взмахиваешь волшебной палочкой, — говорит Алекс. — Понимаю.

— Алекс! Никко! Харпер! Вы идете или как? — Полина — маленькая фигурка у входной двери.

Я бросаю взгляд на телефон и с удивлением замечаю, что прошло несколько часов. Уже обед, и его семья должна приехать с минуты на минуту.

— Боже мой, не могу поверить, что уже так поздно. Мне нужно переодеться, поправить волосы и встретиться с Айви.

Я кручусь на месте, ища, куда бы опустить пистолет, когда и Никко, и Алекс вздрагивают.

— Харпер, — морщусь от резкого тона Алекса.

— Что?

— Стоять. Замри, — он выставляет руки, словно пытаясь остановить человека, прыгающего с моста.

Я смотрю вниз и вижу, что пистолет направлен прямо на него.

— Расслабься, я не собираюсь стрелять в тебя, — смеюсь, опуская руку.

Никко гримасничает, а Алекс кладет руки на бедра.

— Ты уже забыла правила безопасности, которые мы обсуждали в начале.

Я прищуриваюсь: — Не надо мне объяснять, Алекс.

Его взгляд устремлен на меня, челюсть сжата: — Еще раз нахамишь мне в присутствии брата, — тихо говорит он. — Посмотрим, что из этого выйдет.

Жар прокатывается по шее и расползается по груди. Я сглатываю и отворачиваюсь, направляя пистолет в сторону густого леса, пока ставлю предохранитель и убираю его обратно в металлический ящик.

Меня охватывает странное чувство потери, когда я больше не держу его в руках.

— Ты выглядишь так, будто кто-то умер, — говорит он. Когда не возражаю, его голос становится мягче, и он делает шаг ко мне: — Я куплю тебе кобуру, детка. Самую сексуальную, блядь, которую ты когда-либо видела, обещаю. Подожди, пока не узнаешь, какие комплекты можно сделать на заказ.

Никко складывает руки на груди.

— Надо проверить, как она справляется с другими видами оружия, Алекс. Кто так хорош с пистолетом, тот, скорее всего, хорошо справится и с ножом. Ты когда-нибудь пользовалась ножом, Харпер?

— Чтобы порезать курицу? Да. Как оружие? Нет.

Парни обмениваются взглядами, которые я не совсем понимаю.

— Поговорим об этом за обедом.

Шаги становятся легче, сердце ликует, пока мы возвращаемся к дому: рядом со мной мой горячий муж, меня ждет дочь и новое умение, о котором я раньше даже не подозревала. Мне не терпится снова выйти на стрельбище.

Но мои радостные шаги останавливаются у входной двери. Из дома доносятся голоса — много голосов — и некоторые из них слишком знакомы.

Я бросаю взгляд на Алекса: — Ты не говорил, что приедет моя семья.

Судя по его хмурому выражению, он тоже не знал.

— Кто пригласил ее семью?

Полина сидит за кухонным столом с моей малышкой Айви. Айви болтает ножками и раскрашивает книжку-раскраску. Рядом с ней огромный плюшевый мишка, радужная бутылочка и леденец размером с ее голову.

— Господи, Полина, — Алекс, кажется, на мгновение теряет дар речи.

— Что? Она моя первая племянница, я собираюсь ее баловать, и не смей меня останавливать. И не спрашивай, я не знаю, кто их пригласил, но это была не я.

Смотрю на Алекса.

— Я не готова, чтобы они увидели Айви, — шепчу, чувствуя, как желудок сжимается от тревоги.

Алекс бросает на меня тот взгляд, от которого мне иногда становится не по себе — темный, решительный, взгляд человека, который готов на все, если почувствует, что это оправдано.

На все.

— Кто-то пригласил их.

— Кого пригласили? — спрашивает мать Алекса, входя на кухню. Седые волосы уложены в элегантную прическу. Она воплощение утонченности и грации.

— Ее семью, — говорит Алекс. — Здесь должны были быть только мы.

Его мать выглядит расстроенной.

— Ты сказал пригласить семью, и я неправильно поняла.

Алекс вздыхает: — Я так и сказал. Понимаю, как это могло сбить с толку.

Несмотря на мою нервозность, сердце немного смягчается. Мой отец бы уже все крушил на его месте.

— Харпер, мне так жаль, — говорит его мать. — Я чувствую себя ужасно. Пожалуйста, прости меня.

— Конечно.

Екатерина берет меня за руку и тихо спрашивает: — Они знают про Айви? Она прелесть, Харпер. Я ее обожаю.

Мое сердце снова тает.

Качаю головой.

— Нет, они не знают. Но все в порядке.

Айви тихо напевает себе под нос, раскачивая ножками из стороны в сторону. Я поднимаю взгляд на Алекса, который наконец кивает.

— Слушай, это не было частью плана, но мы не будем прятать Айви или скрывать, кто мы такие, Харпер. Ни сейчас, никогда-либо. Понимаешь?

Я сглатываю: — Да.

— Мы выйдем через минуту, — говорит он матери. — Может, нальешь им немного вина?

— Конечно. Не волнуйся, — она подмигивает. — Я все улажу.

— Мама, — воркует Айви, махая мне с улыбкой и указывая на раскраску.

— Это прекрасно, — говорю ей.

Она доверяет мне. Полна надежд. Она не знает, что в другой комнате есть люди, которые ненавидят меня, и не захотят ничего знать о ней. Все, что она знает, это то, что я ее мама.

Возможно, это все, что имеет значение.

Я вспоминаю, что чувствовала, стоя там с пистолетом в руке, с уверенностью, что попаду в каждую чертову мишень, в которую прицелюсь.

Я справлюсь.

Они больше не имеют власти надо мной. Единственные двое, кто имеет хоть какую-то власть, находятся здесь, рядом со мной, и их связь — это то, что я не хочу отпускать никогда.

— Пойдем, — говорит Алекс. Я подхожу к кухонному столу и, полюбовавшись рисунком Айви, помогаю ей слезть со стула и беру ее за руку.

— Жаль, что у меня нет времени привести себя в порядок.

Его взгляд смягчается, когда он смотрит на меня, держащую Айви за руку.

— Иди сюда, — шепчет он, проводя пальцами по моим волосам. — Вот. Твои волосы выглядят шикарно — такие волнистые и сексуальные, — он наклоняется и целует меня в щеку. — И тебе не нужен макияж. Мне нравится этот естественный румянец на твоих щеках, — его губы приближаются к моему уху. — Ты знаешь, кому принадлежишь, Харпер Романова, не так ли? Ты моя жена. Ты не принадлежишь никому другому.

Я киваю. Глубоко вдыхаю. Расправляю плечи.

Мы втроем идем в столовую рука об руку.

Брат не пришел, только родители. Отец смотрит то на меня, то на Алекса с таким презрением, которое раньше заставило бы меня сжаться от страха. Я лишь улыбаюсь в ответ, яркое напоминание, что он больше не контролирует меня.

Мать пристально смотрит, слегка приоткрыв рот, переводя взгляд с меня на Айви и снова на меня.

— А это кто? — спрашивает отец, его взгляд насторожен, словно он что-то подозревает.

— Рад снова тебя видеть, — говорит Алекс, протягивая руку моему отцу. Он ведет себя так, будто отец вообще не задавал вопроса.

Кажется, здесь собралась вся семья Алекса, хотя быстро замечаю, что не хватает еще как минимум двоих Романовых. Это большая семья, куда больше, чем та, в которой я выросла.

Полина сидит рядом с матерью. Екатерина улыбается всем, но ее губы чуть напряжены. Никко садится напротив массивного мужчины с татуировками и суровым шрамом в кожаной куртке — Виктор. Рядом с ним — мужчина с седеющими волосами и мудрыми глазами, а рядом с ним парень с синяками на подбородке и рукой в гипсе — Лев.

— Олли не смог присоединиться к нам, так как он в командировке, — объясняет Екатерина. — А наш старший сын Михаил передает свои извинения, но они с женой недавно стали родителями. Он тоже не присоединится. Вино? Это свадебный подарок от наших друзей Росси, — говорит она, и я думаю: мне кажется, или это проверка? Моя семья ненавидит Росси.

— Дружите с Росси, — бормочет отец. — Никто не говорил об этом.

Александр наливает ему бокал вина.

— Никто не спрашивал. Наш разговор был коротким. Вы не ладите?

— Не ладим? — огрызается отец. Я знаю этот взгляд и пульсирующую жилку на виске. — Они захватили всю Тоскану своим вином. И ни один из них не согласился на мое предложение насчет Харпер.

Я застываю, потрясенная. Не могу поверить, что он только что сказал это вслух, что он пытался подложить меня под Росси, а они отказались.

Мускул дергается на челюсти Алекса. Екатерина в оцепенении, а щеки Полины заливаются румянцем. Оправившись, я поднимаю свой бокал и, улыбнувшись Алексу, громко говорю, чтобы мои родители слышали: — Налей мне пожалуйста, муж, — Муж. Именно так. МУЖ. — По правде говоря, единственная причина, по которой Росси отказались, — это то, что мне тогда было двенадцать лет, верно? И они все уже были женаты. Даже в Италии детей не выдают замуж, не так ли?

Выражение лица Екатерины становится еще более недоумевающим, если это вообще возможно: — Иногда раньше, чем в Америке, но нет, детей не выдают замуж.

— Ты бы не вышла замуж в таком возрасте, — говорит моя мать, ее щеки краснеют. — Мы просто пытались договориться.

— Я рад, что из этого ничего не вышло, — говорит Алекс. — Моя удача. Надо будет напомнить об этом Росси, когда в следующий раз буду в Бостоне. Вы уже познакомились с Айви?

Я чуть не выплевываю вино.

— Айви? — моя мать бледнеет.

— Это я, — говорит Айви, протягивая руку к стакану молока, который налила ей.

— Айви, осторожно… — предупреждаю я, но уже слишком поздно. Ее маленькая ручка опрокидывает стакан прямо на бокал вина, стоящий рядом, и весь напиток выплескивается прямо на колени моей матери. Она вскакивает с визгом. У Алекса хватает наглости фыркнуть, но бедняжка Айви выглядит так, будто вот-вот заплачет.

— Все в порядке, — мягко говорю я. — Такое случается. Ты же не специально.

Я достаю салфетку и вытираю молоко.

— Оставь, — говорит Алекс. — Персонал разберется. С ней все в порядке?

О Боже, он смотрит на Айви с беспокойством. Если начнет заботиться о ней, то окончательно влюблюсь в него. Я и так уже на полпути.

Киваю, но он все равно наклоняется к ней: — Все в порядке. Мама права. Мы здесь не плачем из-за пролитого молока, — он подмигивает мне. — Может быть, разве что из-за водки…

Отец напрягся.

Екатерина уводит мою мать, обещая помочь ей привести себя в порядок.

Никко подмигивает мне с озорной улыбкой.

— Тайный ребенок? — спрашивает он, и его глаза светятся. У нас есть секрет, известный лишь троим. Мне не терпится снова взять пистолет в руки. Если бы только мой отец знал.

— Это твоя дочь? — спрашивает отец, буравя меня взглядом.

— Да, — гордо отвечаю я, поднимая подбородок.

— Жаль, что до обсуждения условий мне не сказали, что у Харпер есть еще и ребенок, — произносит Алекс. Он берет блюдо с курицей, кладет по кусочку на наши тарелки, затем берет для себя и передает братьям. — Семье Романовых нужно расширение, а у Харпер есть ребенок.

— А как отреагировал Михаил? — спрашивает Виктор, передавая по столу большую миску с салатом.

— Завидует, — усмехается Алекс.

Отец качает головой, явно в замешательстве и ярости, но молчит.

Несмотря на мою решимость, я ощущаю тяжесть его взгляда. Это чувство не покидает меня, слишком много раз я терпела его вспышки гнева и нуждаюсь в большем расстоянии между нами. Молчаливое осуждение моего выбора обжигает.

— Жаль, — говорит он, наливая себе еще вина. — В нашей семье мы поддерживаем святость брака. И осуждаем тех, кто рожает детей вне настоящей семьи.

Не могу поверить, что он осмелился открыто выразить свою ненависть и предвзятость, прямо перед моим мужем и его семьей. Щеки горят от стыда и злости. Я смотрю на Айви, которая, к счастью, не замечает, что речь идет о ней, и с удовольствием уплетает булочку с маслом.

Алекс откладывает вилку и опирается на стол. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, возразить, но он едва заметно качает головой. Он прав — мой отец просто проигнорирует меня. Справиться с ним должен Алекс.

— Настоящая семья, — спокойно говорит Алекс, хотя его глаза горят огнем, — не определяется общественным одобрением и уж точно не тобой. Семья строится на любви, уважении и смелости стоять друг за друга при любых обстоятельствах.

Отец прищуривается: — Неплохо сказано для того, кто возглавляет сирот. Все знают, кем вы являетесь и как ваш отец собрал свою семью по кусочкам, подбирая вас с улицы.

Глаза Алекса тоже сужаются: — Не смей трогать моего покойного отца. Харпер проявила больше силы и чести, чем те, кто прячется за ширмой традиций. Она не одна, и я стою за ней и ее ребенком без всяких сомнений.

Отец начинает задыхаться от гнева, его лицо заливается краской, когда Екатерина и моя мать возвращаются в комнату. Мне становится не по себе.

Алекс, однако, спокойно возвращается к еде и начинает разрезать курицу.

— Сейчас тебе самое время уйти. Единственная причина, по которой я вообще проявляю хоть какое-то терпение, — это то, что ты стар, — он окидывает моего отца взглядом. — Никто не смеет так говорить о моей жене. Старик ты или нет, но если еще раз проявишь неуважение к ней, то ответишь передо мной.

Сердце наполняется благодарностью, любовью и новой силой. Его защита перед лицом осуждения отца значит для меня больше, чем он может представить.

— Мы уходим, — выплевывает отец, будто это его идея, и поднимается с места. Мать, одетая в слишком узкую одежду, так как очевидно, что она на несколько размеров крупнее Екатерины, только смотрит.

Я ненавижу ее в этот момент. Ненавижу за то, что она никогда не заступалась за меня. Ненавижу ее за то, что она никогда не защищала меня или не делала мою жизнь хоть немного легче. Ненавижу ее за то, что она осталась с отцом, когда он издевался надо мной, за ее молчаливое согласие на все это.

Мои руки дрожат, пока я режу курицу для Айви. Рука Алекса накрывает мою.

Он говорит тихим голосом, предназначенным только для моих ушей: — Женщина, которая держит пистолет, словно он вырезан специально для ее руки, может справиться с этой дрожью. Просто отпусти.

Я вспоминаю, как пистолет лежал в моей руке.

Дрожь стихает.

Алекс повышает голос: — Виктор, почему бы тебе не проводить их.