Убийство ворон

Глава седьмая. Катарина

— Заново.

Хлопнув по беговой дорожке, чтобы выключить ее, я пронзаю Вито В'Ареццо своим лучшим смертоносным взглядом, тем самым, который заставляет моих Ворон обмочиться, в тех редких случаях, когда мне нужно им воспользоваться. Дядя Данте не моргает, пристально глядя на меня, когда я ругаюсь и снова включаю тренажер. — Ты пытаешься убить меня. Это какой-то гребаный заговор с целью тихого убийства. Смерть от бега.

Я ненавижу бегать, и он это знает. Но Вито просто протягивает руку и увеличивает скорость на мониторе, игнорируя мои шлепающие по нему руки. — Быстрее. Над твоей выносливостью нужно поработать.

— С моей выносливостью все в порядке, — бормочу я, но надеваю наушники обратно на уши и набираю темп, пока все, что я могу слышать, — это раскатистые басы и биение моего собственного сердца в голове.

Я не знаю, какого черта думала, что было бы неплохо расправиться по крайней мере с двумя бутылками вина вечером накануне ранней утренней тренировки с другими наследниками, но вот мы здесь. Мои ноги дрожат, но я отмахиваюсь от этого и продолжаю бежать, игнорируя вид, открывающийся благодаря зеркалам в полный рост передо мной.

Лучиано и Данте дерутся у меня за спиной, летят кулаки и выставлена на всеобщее обозрение куча мужской плоти, на которую я отказываюсь смотреть. Стефано работает с гантелями в углу. На мгновение мне кажется, что я чувствую на себе чей-то взгляд, но когда я бросаю взгляд на него в зеркале, он сосредоточен на своей тренировке.

Гребаная нечеловеческая сила воли помогает мне преодолеть десятимильный забег, и когда я, наконец, заканчиваю, Вито с ухмылкой швыряет в меня бутылкой воды. — Детская забава.

— Пошел ты, — выдыхаю я, но беру запечатанную бутылку и пью, пока пластик не хрустит в моих руках. Сегодня утром я оставила свою на кухонном столе. Отвлеченная видом Дома снаружи, небрежно прислонившегося к ступенькам, как будто он не провел всю ночь на страже у моей чертовой двери.

Уходя, я даже не взглянула на него. Он просто шел в ногу со мной, мы оба молчали, оба игнорировали гребаного огромного слона, который следовал за нами всю дорогу до столовой, пока я с благодарностью не опустилась на свободный стул посреди Ворон, погрузившись в дерьмовую политику, выслушивая жалобы и абсолютно не глядя в его сторону, когда он поставил передо мной тарелку с жареной едой, чтобы впитать остатки алкоголя с вечера.

Я жалею о беконе. У меня першит в горле, когда я сажусь на пол, вытягиваю ноги и наблюдаю за Данте и его дядей. Вито не так уж сильно нас старше, и они с Данте подшучивают, кружась друг вокруг друга. Вито указывает на ошибки в технике, и я молча запоминаю каждую на будущее.

— Доброе утро, маленькая ворона.

— Отвали, Морелли. — Мой тон на грани насилия, и он присвистывает, даже когда устраивается рядом со мной.

— Сегодня утром кто-то встал не с той ноги. Болит голова?

Я перехватываю его палец до того, как он дотрагивается до моего бока, выгибаю назад, пока он не ругается сквозь зубы.

— Господи, я же просто пошутил!

Я выдерживаю пару секунд, прежде чем отпустить.

— Не трогай меня без разрешения.

Лучиано тихо хмыкает: — Формулировка подразумевает, что разрешение когда-нибудь может быть получено.

Я перевожу на него изумленный взгляд. — Как жизнь в твоем маленьком иллюзорном мирке?

Он откидывает голову назад в глубоком смехе, привлекая внимание остальных. Вито окликает нас, когда Данте отходит, вытирая лицо спортивным полотенцем. — Если у тебя есть дыхание, чтобы смеяться, у тебя есть дыхание, чтобы драться. Иди сюда.

— Охуенно. — Люк со стоном поднимается на ноги. Моргая, я смотрю на его протянутую руку.

— Я так не думаю. — Я только что пробежала десять долбаных миль. Им повезло, что меня не вырвало на пол.

— Корво! Ты не получишь бесплатный пропуск, потому что у тебя киска и похмелье, — орет Вито, и Люк ухмыляется, видя мой хмурый вид. — Ну что, начнем?

Мы нихрена не начнем. Шлепнув Люка по руке, я не спеша поднимаюсь на ноги и следую за ним к матам. Стефано подходит посмотреть, когда Данте проходит мимо меня и останавливается.

— Сосредоточься на его левой стороне. Она слабее, — бормочет он.

— Мне не нужны никакие подачки, — огрызаюсь я, и его брови хмурятся. — Катарина...

Но я уже протискиваюсь мимо него, скидывая кроссовки, прежде чем ступить на мат. Черное резиновое покрытие хрустит под моими ногами, когда Люк растягивается напротив меня. — Давненько мы этим не занимались. Врукопашную?

Мои пальцы подергиваются, и я наклоняю голову в сторону стола с оружием, стоящего вдоль задней стены. — Если мне придется это делать, я бы предпочла сделать это интересным.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как я сражалась с ножами, и я скучаю по их ощущению. Вито хлопает в ладоши. — Хватит болтать. Начинайте.

— Наставник, блядь, — бормочу я. Некоторые наставники искренне пытаются помочь. Вито? Клянусь, этот человек просто хочет увидеть, как мы все истекаем кровью. Но мы оба направляемся к столу, просматривая варианты, прежде чем я указываю на свой выбор. Пара тонких стальных кинжалов выделяется среди массивного оружия. Пистолеты, топор, даже гребаный меч. Но ножи — самые лучшие.

Взяв их в руки, я обхватываю пальцами детализированные рукояти, пробуя на вес. — Эти подойдут.

— Я вижу, ты в настроении пустить кровь. — Но я могу сказать, что он испытывает искушение. Я единственная наследница, которая будет работать с ножами, остальные предпочитают пистолеты. Но есть одна особенность в Лучиано Морелли — он ценит лезвия хорошей работы. Он берет второй набор, переворачивает один и ловит, сверкнув зубами. — Постарайся не испортить мое хорошенькое личико, Катарина.

Я громко фыркаю. — Возможно, это научит тебя смирению.

Напряжение между нами исчезает, когда мы занимаем позицию, Люк сбрасывает кроссовки и слегка подпрыгивает на ногах. Вито раздраженно хлопает рукой по канату. — Это бой, а не гребаный балет.

Но он никогда раньше не видел, как мы спаррингуем. Не так. Он здесь всего несколько недель. Джонно, предыдущий наставник из Фаско – он ценил лезвия. Я научилась у него нескольким трюкам.

— Ну же, маленькая ворона, — шепчет Лучиано, его губы изгибаются. — Потанцуй со мной.

Я уже готова, и прежде чем последнее слово слетает с его губ, я взмахиваю правым клинком вверх, прямо к его шее. Блеснула сталь, когда он потянулся мне навстречу, ножи столкнулись менее чем в дюйме от его кожи.

— Что ж, это мило, — бормочет он. Затем он отталкивает меня, его руки взмахивают, когда оба кинжала нацелены на меня.

Сейчас нет места для невнятных оскорблений. Нет места ни для чего, кроме плавности наших собственных движений и звона стали, когда мы перемещаемся по пространству, мы оба сосредоточены друг на друге. Предвосхищаем движения, пытаемся соответствовать им, прощупываем друг друга.

Я делаю ложный выпад вправо, и Люк поддается, когда я прохожу прямо под его рукой, один кинжал направлен точно над его пульсом. — Полагаю, балл за мной.

— Merda, (итл. дерьмо) — огрызается он. — Первый и последний.

Он берёт следующий балл, ловко провернувшись и прижав лезвие к моему животу. Вито и остальные сейчас молчат, но я чувствую, что они наблюдают. С течением минут наше дыхание становится затрудненным, и ни один из нас не позволяет другому одержать верх. Мои руки начинают болеть, и я издаю стон, когда Люк ловит мой двойной выпад, скрещивая свои кинжалы и поворачивая их. Я почти теряю хватку и рычу.

— Такая сердитая маленькая кошечка. — Он ухмыляется, на долю секунды отрывая взгляд от поединка.

Но все, что мне нужно, — это секунда.

Я падаю, замахиваясь ногой и сбивая его с ног. Он падает, как мешок с гребаными кирпичами, и мои кинжалы скрещиваются у его шеи, прежде чем он успевает сделать что-то большее, чем моргнуть. Оседлав его, я наклоняюсь, ухмылка расползается по моему лицу. — Ты что-то говорил?

Его голова откидывается на мат, когда он издает задыхающийся смешок. — Я признаю. Ты чертовски великолепна.

Неприкрытая честность в его голосе застает меня врасплох, и мои кинжалы ослабевают. Улыбка сползает с его лица, яркие карие глаза встречаются с моими. И нет никаких признаков наглого мужчины, которого я привыкла видеть.

Я внезапно осознаю, что между нами нет расстояния, наши лица близко друг к другу, его тело под моим. Его жар ощущается как клеймо на внутренней стороне моих бедер.

Я громко сглатываю. Взгляд Лучиано опускается на мое горло, как будто он отслеживает изгибы моей кожи, изучая каждое мое движение.

А затем раздается очень мужской, очень очевидный кашель. Я наблюдаю, как выражение его лица исчезает, как Люк тщательно надевает свою маску и одаривает меня своей обычной хитрой улыбкой. — Не стесняйся оставаться там весь день, маленькая ворона.

Мне требуется еще секунда, чтобы собраться с мыслями, и между бровей Люка появляется небольшая морщинка, когда я молча убираю свои кинжалы и слезаю с него. Когда я протягиваю ему руку, он колеблется, и я закатываю глаза. — Это не предложение руки и сердца, Морелли.

— А жаль. — Но он принимает мое молчаливое предложение, его хватка крепка, когда я поднимаю его. Я отворачиваюсь, как только он отпускает меня, и уже собираюсь положить кинжалы обратно на стол, когда Вито выкрикивает новые требования позади меня. Стефано кивает мне, когда я возвращаюсь к группе, движение почти поздравительное. Но глаза Данте перебегают с Люка на меня, и его челюсть сжимается, когда он отмахивается от приказов Вито. — Тренировка окончена.

Я смотрю на часы и с удивлением понимаю, что он прав. Я направляюсь за своими вещами, натягиваю кроссовки и толстовку, чтобы вернуться в свои апартаменты и переодеться до встречи с Воронами. Лучиано бесшумно исчезает, Стефано и Вито уходят вместе. А потом остается только Данте, его пристальный взгляд прожигает мне спину, когда я закидываю сумку на плечо.

— Ты собираешься сказать, что там ни было у тебя на уме? — Спрашиваю я, направляясь к двери. — Или тебе просто нравится рычать на меня из темных углов?

— Морелли хочет тебя.

Моя рука замирает на дверной ручке, и я недоверчиво поворачиваюсь к нему. — Прости?

— Я сказал...

— Нет. — Я поднимаю руку. — Я слышала именно то, что ты сказал. Но я не понимаю, какое тебе гребаное дело, даже если бы это было правдой.

Он выдерживает мой взгляд. — Что, если я делаю тебя своим делом?

— Тогда вот это, — я делаю жест между нами, — закончено, Данте.

— Нет, не закончено.

Вздыхая, я тянусь, чтобы открыть дверь. — До тебя что, еще не дошло, В'Ареццо. Это никогда не было чем-то большим, чем временным. И если ты хочешь вести себя как гребаный пещерный человек, будь моим гостем. Но я не твоя.

Его рука ложится поверх моей, снова захлопывая дверь. — О, нет. Ты не убегаешь от этого разговора, tentazione. Расскажи мне, куда ты ездила этим летом.

От резкой перемены у меня кружится голова. — Я... что?

— Ты слышала меня. — Данте подходит почти вплотную, вторгаясь в каждый дюйм моего пространства. Он зарывается лицом в мои волосы и делает глубокий вдох, как будто втягивает меня в свои легкие. — Ты уехала. От тебя ни слова. Вороны ничего не говорили. Этот ублюдок Росси крепко держал их в узде. Куда ты подевалась, Кэт?

— Не твое дело, — с трудом выдавливаю я. Он смеется в меня, и его руки скользят вверх по моим рукам, медленно прижимая мои ладони к деревянной двери.

— Как я и сказал, — мягко произносит он. — Я делаю тебя своим делом, Катарина Корво.

Одной рукой он держит мои запястья над моей головой, моя грудь выпячивается навстречу ему. Он издает низкий горловой стон, и его другая рука опускается вниз, чтобы поднять мое лицо к своему.

— Нет, — шепчет он мне в губы. — Мы даже близко не закончили, tentazione.

Его поцелуй не нежный. И близко нет. Это клеймо, притязание. Его язык переплетается с моим, его губы требовательные и твердые, когда его рука обхватывает мое горло.

Давит, всегда испытывает.

Я высвобождаю свои запястья из его хватки, обхватываю его пальцы на своем горле и поворачиваю нас, пока Данте не оказывается прижатым к двери, я запускаю пальцы в его темные волосы, пока наши губы борются за доминирование. Это кажется почти слишком легким, когда его руки скользят вниз, поднимая мои ноги вокруг его талии. Он отстраняется, его зубы прижимаются к моей шее, пока я с предостерегающим рычание не откидываю его волосы назад.

Я ничего не говорю, когда он щелкает замком на двери, запирая нас изнутри. Я просто вдыхаю его, наслаждаясь вкусом его губ, пока он ведет нас обратно, прижимая меня к матам. Ему требуется несколько секунд, чтобы стянуть с меня леггинсы, я нащупываю его твёрдость, спускаю его спортивные штаны — его член уже твёрдый и горячий в моей руке, он чертыхается, когда я провожу пальцем по влажной горячей головке.

— Защита, — хрипит он. — У меня ничего с собой нет.

Я притягиваю его ближе, закрывая глаза. — Это не проблема.

— Спасибо, черт возьми, — стонет он, и я со стоном откидываю голову назад, когда он входит в меня. Он не нежный, но я и не хочу нежности. Нежность сейчас была бы опасно близка к подчинению, а это совсем не про то, что сейчас.

Задыхающиеся, влажные звуки наполняют комнату, мышцы его спины и плеч перекатываются, когда я провожу по ним ногтями, наслаждаясь отметинами, которые оставляю после себя. Его рука цепляется за мое колено, толкая меня вверх и наружу, толкаясь по таким местам, что у меня закатываются глаза.

Мои руки скользят под серую майку, натянутую поверх золотистой кожи, наслаждаясь ощущением его тела, твердости его груди и мягкости легкой россыпи волос, покрывающих ее. Мой ноготь царапает его соски, и он шипит. — Еще.

— Нет. — Просто чтобы подразнить его, я слегка царапаюсь, и он выходит из меня, переворачивая мое тело и поднимая меня на колени. Горячие губы прижимаются к моей влажной коже, когда он снова входит в меня, другая его рука опускается, чтобы пощипать мой клитор. — Посмотри на нас, Катарина.

Я открываю глаза, разглядывая нас двоих, отражающихся в зеркале напротив. Мы оба были одеты сверху, Данте держал пальцы на моей киске, а одной рукой под толстовкой обхватывал мою грудь, перекатывая сосок между пальцами в наказание за мое поддразнивание. Вид того, как его член входит и выходит между моих бедер — откровенно непристойный, и мышцы внутри невольно сжимаются вокруг него.

Он снова кусает меня за шею, прямо над отметиной, которую оставил раньше. — Только не говори мне, что мы не созданы друг для друга, tentazione. Солги им всем. Ври себе, если тебе от этого станет легче, но никогда, черт возьми, не смей врать мне.

Он покручивает мой клитор, пока я не вскрикиваю, мое освобождение накатывает подобно цунами, моя киска подергивается вокруг него, когда он толкается в меня.

Я выдавливаю слова между судорожными вдохами. — Это ненадолго, Данте. Мы с тобой — не навсегда.

Мы не можем быть вместе. Он снова кусает меня за шею, молчаливое наказание, когда я отстраняю голову. — Мы могли бы быть. Если бы ты, блядь, перестала бороться с этим, ты, приводящая в бешенство женщина.

Именно дразнящий подтекст в его словах, невысказанное предположение, что он получит именно то, что хочет, заставляет меня сорваться.

Я отстраняюсь от него, выпрямляюсь и подтягиваю леггинсы. Он откидывается назад, полный ленивого удовлетворения и мужских ожиданий.

Моя рука не дрожит, когда я роюсь в сумке и вытаскиваю «Глок». Когда я поворачиваюсь и направляю его, ухмылка исчезает с его лица. — Катарина.

Мои шаги ровные. Уверенно подхожу прямо к нему, приставляя дуло к середине его головы, когда он встречается со мной взглядом.

— Я не просто женщина, — прохрипела я. В горле пересохло, последствия похмелья и хватки Данте. — Я гребаная наследница бога, Данте. Мой отец — capo dei capi, и однажды я сменю его на посту лидера пятерки.

— Я знаю это. — Его голос тверд. Уверенный. Такой самоуверенный.

— Я никогда не смогу доверять тебе, — говорю я прямо. Когда он начинает спорить, я качаю головой. — Черт возьми, Данте, ты же знаешь, что это правда. Мы не живем в мире, где двое наследников могут быть вместе. В первую очередь мы принадлежим своим семьям. Я никогда не смогу быть уверена, что ты не ударишь меня ножом в спину, а ты никогда не сможешь доверять мне.

Потому что, если мне когда-нибудь прикажут усыпить его, я это сделаю.

Это убило бы часть меня, отняло бы еще один кусочек моей души, но я бы сделала это.

Он всегда будет В'Ареццо. А я всегда буду Корво.

— Я знаю свой долг, — мягко говорю я. — Тебе давно пора усвоить свой. Мы не можем позволить себе роскошь решать, каким будет наше будущее, В'Ареццо.

Это то, что я уже усвоила, и урок был суровым. Наши судьбы уже высечены на камне. Насилие, политика и более короткая продолжительность жизни, чем в среднем, вполне ожидаемы. Но детали, изгибы и повороты, которые произойдут в нашей жизни? Они принадлежат нашим отцам. Главе наших семей.

Не нам. И каждый раз, когда я смотрю в глаза Данте, это очередное гребаное напоминание, которого я не хочу.

— Вот и все. Оставь меня в покое, — шепчу я. Пистолет все еще прижат к его голове. — Пожалуйста, Данте. Просто отступи.

Боль на его лице мелькает и исчезает, сменяясь жёсткостью во взгляде.

— Так вот как? Вся эта ярость, весь этот огонь внутри — и ты даже пальцем не пошевелишь, чтобы сражаться за нас?

Колкость попадает мне прямо в грудь.

— Я и сражаюсь за нас. — Мой голос становится ледяным, таким же холодным, как и мое лицо, когда я отворачиваюсь от него. — И однажды ты поймешь почему.

Я оставляю его там, распростертым на полу. Мое сердце болит, когда я открываю дверь и направляюсь через кампус к своим апартаментам.

Душ. Макияж. Волосы. Платье.

Собираю себя заново. Снова.

Складываю кусочки и переставлять их так, чтобы никто не заметил боли, скрывающейся под ними.