Убийство ворон

Глава сорок четвертая. Лучиано

Время теряет смысл.

Моя кровь впитывается в грязь, мои ногти остаются как зазубренная дань уважения.

Нет других отсчётов времени, кроме растущих вокруг меня куч земли. Но они растут слишком медленно. Я рыщу руками, пытаюсь зацепиться, хватаю комья и отбрасываю их в сторону, позади себя, отчаянно стараясь рыть.

Слой за слоем грязи, камни впиваются в мою кожу, разрывая ее, пока я отдаю все, что у меня есть, чтобы освободить ее.

Они могут забрать всё.

Каждую частичку меня, каждую каплю крови в теле.

Ради неё — я отдам это добровольно.

Наконец, наконец, мои пальцы царапают шершавую древесину.

Секунды ползут незаметно, пока я счищаю остатки грязи, счищаю края, пока не могу ухватиться за края импровизированной крышки гроба, грубо сколоченных досок. Мои руки дрожат от напряжения, адреналина и раздирающего душу страха, когда я отдергиваю ее, с ворчанием поднимаю и отбрасываю в сторону.

Она лежит калачиком на боку, как будто спит. Связанная грубой жесткой веревкой, скручивающей ноги и запястья.

Лед, и жар, и снова лед, когда я снимаю ткань с ее головы.

Катарина, Катарина, Катарина…

Ее имя — беззвучный напев в моей голове, пульсирующее движение крови, которая еще осталась во мне, молитва на моих губах, когда я протягиваю руку, стараясь сохранить равновесие. Я нежно скольжу руками под нее; моя маленькая, сломленная ворона в своем наряде из перьев.

Но она не двигается, когда я поднимаю ее, ее конечности безвольно волочатся по земле.

По привычке я ищу ножи, чтобы освободить ее.

Но у нее нет никакого оружия. Они забрали его у нее, отняли у нее клинки, которые составляют часть того, кем она является, яркой, теплой и такой чертовски живой, и они похоронили ее под землей, в холоде и темноте.

Она ощущается как воздух в моих объятиях, когда я накрываю ее своим телом, прижимаюсь к ней в попытке передать часть своего тепла ее холодному телу.

Ярость — это буря, нарастающая в моей груди.

Я не хочу смотреть, не хочу, чтобы у меня в голове было представление о том, как выглядят ее глаза, лишенные сущности ее души. Но я не оставлю ее в темноте.

Стон срывается с моих губ, когда я нежно, так чертовски нежно, дергаю за завязки внизу мешка вокруг ее головы, поднимаю его вверх и снимаю, ее волосы рассыпаются по моей руке. Когда я вижу опухшие раны, потемневшую кожу в виде синяков, образующихся там, где кто-то выместил свой гнев на ее лице.

Но я улавливаю это прежде, чем оно достигает воздуха, когда смотрю ей в глаза.

Катарина Корво пристально смотрит на меня. И пока я смотрю, ее веки медленно закрываются и снова открываются.

Мой голос срывается на этих словах, облегчение, страх и гнев борются за господство. — Маленькая ворона.

Ее губы приоткрываются, но слов не произносится. Но ее грудь поднимается и опускается, совсем, совсем немного.

И когда я прижимаю дрожащие пальцы к ее шее, ее пульс становится сильным, он медленно бьется под моими прикосновениями.

Я тяжело сажусь на задницу, удерживая ее рядом с собой, крепко обнимаю ее и прижимаю к себе. — Я рядом, Катарина. Я рядом.

Слова, которые я хочу сказать, все время борются за место у меня во рту, пока все, что я могу сделать, это прижаться губами к ее холодным волосам. — Просто дыши. Я рядом.

И медленно она закрывает глаза, глубоко вдыхая свежий воздух и поворачивая голову, чтобы прижаться щекой к теплу моей груди.

Она ничего не говорит.

Но она здесь.