Матушка Барги жила в обычной деревне, в небольшой долине между двумя горами. Домов тут было много, все разные. И обычные деревянные, и каменные, и даже двухэтажные. Какие-то с большими дворами и высокими заборами, а какие-то с крошечными огородами. Словом, все как и везде. По улицам бродили гуси, сновали куры, видела я и коз, и собак, и буйволов. Деревня и есть деревня.
Дом Барги стоял на окраине. Хоть и двухэтажный, но выглядел он гораздо скромнее дворца, где мы ночевали. Первый этаж из камня, а второй деревянный, с резными перилами балкона. Когда-то дом, наверное, считался богатым, но эти времена давно прошли. Краска облупилась, ставни покосились, крыльцо тоже требовало обновления.
— Не бережете вы свое родовое гнездо, драгоценный мой супруг, — укорила я Андрэса.
— Бабушка у меня уже очень старая. И не разрешает ничего менять, — легкомысленно пожал плечами Барги. — Вбила себе в голову, что если начать ремонт — она сразу же и умрет. Она у меня вообще крайне консервативна.
Я вздохнула. Ну, теперь я посвящена в семейные тайны. Не то чтобы я к этому стремилась, но выбора у меня, похоже, нет.
Возле рассыпающегося крыльца меня встретили три уже знакомые барышни. Радостно заголосили, облобызали сначала Барги, потом меня. Что-то начали ему рассказывать, эмоционально размахивая руками.
— Тише, тише, — успокаивал их Андрэс. — Альмира, дорогая, это — мои двоюродные сестры. Старшая — Кетеван, средняя — Илхана и младшая — Сафие. Ты ведь их уже знаешь, верно? Они помогали матушке готовить дом к большому празднику. Пойдем, я тебе все покажу, пока гости не начали собираться.
Как это часто бывало в Икшаре, нижний этаж считался общим, а верхний — семейным. На семейный этаж вела отдельная деревянная лестница. Меня же повели вниз. Потертые, поблекшие, но не утратившие невероятной красоты ковры прикрывали дощатые стены и давно не крашенный пол, на окнах красовались шелковые занавески. И мебель тут была вполне новая, современная: два огромных серванта, сверкавших чистыми стеклами, несколько столов, составленных в ряд, разномастные стулья, большой диван и сразу четыре кресла. В этом доме явно любили принимать гостей.
— Умыться можно на улице, — шепнул Андрэс. — Там ведро и ковш. Уборная вон в том сарайчике.
Мне, разумеется, вовсе не хотелось в красивом платье лезть к мухам в вотчину, но деревня есть деревня. Чего-то особенного я и не ожидала.
Лицо невысокой женщины в черном еще хранило остатки былой красоты. Плечи сгорбились, кожа покрылась морщинами, но талия была тонкой, почти что девичьей, а темные глаза сверкали живо и радостно.
— Альмирэ, дочка! Добро пожаловать домой! — на уруском пропела моя фиктивная свекровь и расцеловала в обе щеки. Я осторожно обняла ее за хрупкие плечи.
— Ай, проходи, садись. Кушать хочешь?
— Так гости же… — растерялась я. — Надо подождать.
— Гости сами придут и сами уйдут! А ты, наверное, голодная. Садись за стол. Андрэс! Поухаживай за женой!
С каждой минутой мое недоумение росло. За длинным, уставленным кушаньями столом мы оказались вдвоем с Барги, причем его совершенно ничего не смущало.
— Ешь быстрее, пока никого нет, — сказал он мне. — Потом некогда будет.
Я послушалась и правильно сделала.
Сперва появились какие-то глуховатые старухи. Они поставили на стол ягодные пироги, а потом заставили меня и Барги подняться. Оглядели нас с ног до головы, расцеловали и принялись громко расспрашивать о жизни, да с такой дотошностью, что господин Туманов бы позавидовал. На икшарском, разумеется, Андрэс какие-то вопросы мне успевал переводить, а на какие-то отвечал сам.
Следом появились важные бородатые мужчины в роскошных кафтанах. Эти, к счастью, целовали только Барги. Но вопросы звучали те же. И понеслось! Даже присесть не выходило, гости шли нескончаемым потоком. Громко разговаривали, шумно здоровались, обнимались, ели, пили, уходили, уступая место следующим гостям. По моим смутным ощущениям, в маленькой столовой старого дома побывало все население Икшара, возможно — вместе с Большеградом и Буйском. И все задавали одни и те же вопросы:
— А кто родители невесты? Отчего их тут нет?
— Есть ли братья-сестры? Совсем одна? Бедная сиротинушка.
— Жить, конечно, с матушкой будете?
— Давно ль знакомы?
— Чем ваш отец занимается, дорогая новобрачная? Голова города? Ай славно, славно, знал наш сокол, какую голубку ловить.
— А где ж раньше жили?
— А по-нашему совсем не говорит? Ничего, научится.
— Красивая какая невеста, точно у нее младшей сестры нет? А старшей? А двоюродной? А троюродной? Не беда, мы дочку вашу сватать придем!
Некоторых женщин интересовало, умею ли я читать и писать. Кто-то знал, что я была замужем, и спрашивал про сына. Многие слышали, что в Вышецке у меня дом, и обещали приехать в гости. И все это длилось бесконечно!
Какие-то юные девы (по виду не то служанки, не то дальние родственницы) без устали бегали вокруг стола, убирали грязные приборы, приносили чистые, заменяли салфетки и наливали гостям вина из больших кувшинов. Кто-то, как я подозреваю, где-то во дворе мыл посуду: не может же быть, чтобы в доме было столько тарелок и ложек! Кто-то встречал и провожал гостей. Кто-то складывал подарки прямо возле крыльца. Кто-то следил за детьми, коих тут бегало великое множество.
А потом, когда уже стемнело, заиграла музыка, и народ потянулся танцевать.
Я привыкла к пышным южным свадьбам, к столпотворению, к громким разговорам и даже дракам, но теперь у меня страшно разболелась голова. Хотелось спрятаться под кровать и не вылезать оттуда по меньшей мере неделю — пока все не разойдутся. В конце концов я с жалобным стоном опустила голову Барги на плечо и устало прикрыла глаза.
— Видеть больше никого не могу!
— Что же, танцевать не пойдем?
— Иди, если желаешь. Я тебя тут подожду.
— Без тебя — не желаю. Устала?
— Безумно.
— Тогда пойдем наверх. Уже можно. Теперь про нас и не вспомнят.
Я подскочила с радостью. Взявшись за руки, мы ускользнули за угол дома, поднялись по шаткой скрипучей лестнице, по длинному балкону прошли в одну из комнат, видимо, принадлежащую Андрэсу.
— И что мы теперь будем делать? — я растерянно оглядела темную спальню и опустилась на краешек огромной деревянной кровати.
Все здесь было мне непривычно. Дощатый потолок, выкрашенный в серый цвет, деревянные, прикрытые яркими коврами стены, скрипучий пол. Мебели, кроме кровати, тут не было вовсе. Даже кресла — чтобы присесть. Даже шкафа. Предполагалось, очевидно, что платье мне нужно бросить на пол? А где ночная ваза и кувшин для умывания? Неужели спускаться вниз, умываться во дворе, а по естественным надобностям бегать в тот самый сарайчик? Даже в заточении у Зариана удобств имелось больше.
— Спать, — пожал плечами Барги. — Я страшно устал. А ты?
— Я… — прикусив губу, я мучительно раздумывала, зачем вообще в это ввязалась. Вчера я намеревалась заполучить этого невероятного мужчину в свою полную власть, но теперь сомневалась. Я избалованная, капризная. Мне нужно сначала освежиться, переодеться в чистое, расчесаться, наконец! А тут…
— Смотри, здесь, за ковром, уборная, — выручил меня Андрэс. — Маленькая и неудобная, но я и такой рад. Матушка сильно ругалась, когда я потребовал подобные удобства в своей спальне. Она считает, что все это блажь. И сама ходит купаться к реке даже зимой.
Вот это уже другой разговор! Я тут же подскочила, забыв об усталости, головной боли и громком веселье на улице, и нырнула в каморку за ковром. Святые небеса, тут есть стульчак! И умывальник! И даже небольшая медная ванна! А еще — узкое окно, дающее немного света. Можно даже свечу не зажигать.
Круглое зеркало таинственно поблескивало над умывальником. Нет, смотреть на себя я не хочу, ничего хорошего не увижу. Только расстроюсь. Меня столько раз сегодня хватали незнакомые люди, что щеки, должно быть, багровее свеклы.
— Не бойся, на крыше бочка для воды, за день она прогрелась. Тебе хватит! — крикнул Барги весело. — Если нужна моя помощь, то зови.
Усмехнувшись, я принялась раздеваться. Хорошо, пожалуй, что на мне не какое-то из моих кружевных платьев. Как бы извернулась в этой тесной каморке, как расстегнула бы крючки на спине? Икшарские наряды были удобны. Нужно лишь распустить шнуровку, развязать широкий пояс да стянуть через голову рубашку. Вода и в самом деле была теплая, очень приятная. Я с огромным удовольствием умылась.
— Мне нужна ночная сорочка, Андрэс!
— Матушка приготовила. Лежит на постели. Я выйду, чтобы тебя не смущать.
Зря он так. Глупый. Плохо меня знает. Но ничего, все у нас впереди.
Сорочка была совсем простой, с длинными рукавами, до пят и воротом на завязках. Матушка Барги как бы намекала, что супруга ее единственного сына должна быть скромна и непорочна. Мне ее даже немного жаль. Надеюсь, никто не расскажет ей о моем прошлом.
Облачившись в этот кошмар (о, где все мои кружева и шелка теперь? Хочу уже домой!) я взбила пальцами кудри и возлегла на шкуры, укрывавшие постель. Ну, где мой супруг? Я пока еще не собираюсь спать!
— Можно? — Он спрашивал дозволения войти в собственную же спальню! Какой скромник! А я слышала о нем совсем другое…
— Да, входи.
Не бросив на меня ни единого нескромного взгляда, Андрэс просочился в уборную, попутно заметив:
— Надо будет поставить ширму.
Нет, дорогой, не надо. Нам она не пригодится.
Снова вынырнул из-за ковра с охапкой моих вещей в руках. Мне хватило совести покраснеть. Ну да, я так привыкла, что у меня в доме имеется прислуга, что даже не подумала, что здесь следить за своей одеждой нужно будет самостоятельно! Отодвинув еще один ковер, Барги показал мне нишу с полками, куда он и положил мои вещи. И как я не подумала, что ковры — не просто украшение стен? Наверное, потому, что на общем этаже имелась вполне современная мебель.
— Мне погасить светильники? — с некоторой неловкостью спросил мужчина, появившись из уборной. Его черные волосы были влажными, на широких плечах и мохнатой груди тоже сверкали капли воды.
Я с любопытством на него уставилась. Сложен отменно! В меру худощав, но не тощ и не коренаст. Высокий, складный, узкобедрый, с красивыми жилистыми руками и впалым волосатым животом. Ниже разглядеть не удалось, кальсоны он не снял. Все-то нужно делать самой!
Упав на постель рядом, Барги попытался прикрыться шкурой, но я не позволила. Повернулась к нему, оперлась на кровать локтем и заглянула в лицо. Он же прилип глазами к вырезу на моей груди. Да, я и не подумала затягивать тесемки. Еще чего! Показать мне было что. И он явно оценил, потому что сглотнул натужно, закрыл глаза и откинулся на подушки.
— Давай поговорим утром, — пробормотал он.
— Я хочу сейчас.
— Хорошо, но недолго. Я очень устал.
— Терпеть не могу спешки в любовных делах, — хмыкнула я. — Не нужно меня разочаровывать.
Мне повезло в жизни. Все мои любовники… все три… никогда не вели себя в постели эгоистично. Я всегда оставалась довольной. Но по рассказам женщин я знала, что многие мужья заботятся лишь о своем удовольствии. И им достаточно пары минут. Надеюсь, Барги не такой.
— Альмира, мы ведь договорились…
— Да мне плевать, — махнула рукой я. — Ты мне теперь муж. Изволь исполнить супружеский долг.
Дважды просить мне не пришлось. Его руки метнулись к моим плечам, переворачивая меня на спину и вдавливая в мягкую постель. Перекатившись, он оказался на мне. И я твердо ощутила животом, что победила без боя.
— Я сплю? — спросил он, вглядываясь в мое лицо блестящими черными глазами. — Ты не могла такого сказать! Мне послышалось?
— Даже не мечтай, — мурлыкнула я, приподнимая бедра и плотно прижимаясь к нему. — Я — сторонница традиционных отношений.
Он все же медлил. Его усы щекотали мне нос.
— Мирэ… Не пожалеешь утром?
— Смотря как ты себя проявишь.
— Демоны, как давно я мечтал это услышать! — прохрипел он и впился губами мне в рот.
О, теперь он не был осторожен и нежен! Мое целомудренное ночное одеяние было сдернуто мгновенно. Ну вот, я же говорила, что оно не пригодится! Жадные губы обжигали нежную кожу, усы щекотали в самых неожиданных местах. Я и хихикала, и стонала, и царапала его плечи. Попыталась ласкать сама, но руки были пойманы и впечатаны в постель.
— Нет, потом. Позволь мне.
Я позволила, и не один раз. Не до конца понимая, что он делает со мной, почему даже самое обычное прикосновение сводит с ума, я раскрывалась перед ним, хватала губами воздух, зажимала руками рот. Было так сладко… а его вздохи, мурашки под моими пальцами, искаженное удовольствием лицо — мы все же не погасили светильники — кружили голову почище крепкого вина.
Уснули мы уже на рассвете, утомленные и мокрые от пота.