Волк Спиркреста

Мягкое место

Захара

Утром отец вместе с Заком и Тео отправляется в мою квартиру, чтобы осмотреть повреждения. Вскоре приезжают Рианнон и Санви. Рианнон несет шоколадки, фрукты и цветы, как будто не знает, что больше подходит, поэтому приносит все. Санви приносит сумку со сменой одежды, туалетными принадлежностями и косметикой. Я благодарна им обеим, настолько благодарна, что уже целую вечность не могу ничего сделать, кроме как прижать их к себе обеими руками.

Когда я наконец отпускаю их, то иду в ванную комнату в номере Якова, чтобы принять душ и переодеться. В зеркале я вижу образ молодой женщины, которая одновременно и я, и не я. Длинные блестящие волосы те же, карие глаза, прямой нос. Рост тот же, кожа того же нежно-коричневого цвета.

Но есть и что-то другое. Сила, которую я раньше в себе не замечала. И что-то легкое и свежее, словно лучик света, сияющий в глубине моего взгляда.

Что-то похожее на надежду.

Я выхожу из ванной и вижу, что Санви увлеченно беседует с Яковом, а Рианнон раскладывает закуски у него на коленях. Он пытается есть и не отставать от Санви. Рианнон видит меня и сразу же говорит: — Я же говорила, что Стерлинг — гребаный урод!

Я вздыхаю и сажусь рядом с ней на край кровати Якова. Она обхватывает меня за шею. На ней все еще пальто и шарф, и оба они мокрые от талого снега, но ее объятия — как чашка горячего шоколада для души.

— Мне так жаль, что это случилось с тобой, Зи. Ты заслуживаешь лучшего.

— Стерлинга посадят в тюрьму? — спрашивает Санви. — Ты же знаешь, насколько мягким может быть закон, когда речь идет о преступлениях против женщин. Может, мне попросить отца поговорить с адвокатами за тебя?

— Я уверена, что отец уже занимается этим, — успокаиваю я ее. — Я сомневаюсь, что Стерлингу удастся избежать наказания. Он установил камеры в моей квартире. Это может обернуться для него серьезным ударом.

— Камеры. — Санви вздрогнула и зажала рот руками. — Боже мой, Зи. Это мерзко. Совершенно мерзко.

— Почему мужчины такие? — спрашивает Рианнон и, быстро положив руку на плечо Якова, добавляет: — Но только не ты.

Он вздрагивает, когда ее рука ложится на его раненое плечо, но кивает. — Спасибо.

— Что ты собираешься делать, Захара? — спрашивает Санви. — С квартирой? С дипломом?

— Понятия не имею. Я не знаю. Я чувствую… Думаю, я просто устала. Я собираюсь отдохнуть, все обдумать, а потом… не знаю. Наверное, продолжу. Я не хочу погрязать в этом и не хочу трусить. Я хочу жить своей жизнью. Я хочу быть счастливой.

Рианнон ухмыляется от уха до уха.

— Да, черт возьми! Это то дерьмо, которое я могу поддержать, Зи. Пойдем. Я буду рядом с тобой все время, и Яков, конечно. — И она быстро переводит взгляд с меня на него. — Вы что, теперь пара или как?

— Ри! — восклицает Санви.

— Ты тоже хочешь знать, давай, — говорит Рианнон.

— Дай им побыть наедине, — говорит Санви, — после всего, что случилось, они этого заслуживают.

Рианнон поворачивается к Якову и шепчет. — Ты ее парень?

— Я люблю ее, — торжественно отвечает Яков.

На моих щеках вспыхивает жар. Я не ожидала, что он это скажет. Рианнон испускает восторженный визг, а Санви тихонько хлопает в ладоши. Я встречаюсь взглядом с Яковом, и он улыбается.

Ему следует улыбаться чаще. Потому что от его улыбки глаза морщатся, а на одной щеке появляется глубокая ямочка, и от этого он выглядит молодым, невинным и до невозможности великолепным.

Я тоже тебя люблю, шепчу я.

Позже Яков засыпает после очередной дозы обезболивающего, его рука замирает в моей. Я не могу заставить себя отойти от него, поэтому остаюсь у его постели, а Санви и Рианнон приносят стулья, чтобы мы могли сесть все вместе.

Я рассказываю им о том, что произошло — обо всем. Как положено. Рассказывать им чуть менее болезненно, чем Якову, и, возможно, это означает, что со временем боль будет все меньше и меньше. Когда я все рассказала, я сглотнула комок в горле и сказала: — Спасибо вам большое. За то, что позвонили моему брату. За то, что, возможно, спасли мне жизнь.

Санви проводит пальцами по моей перевязанной шее и вытирает слезы с глаз.

— Жаль, что я не сказала ничего раньше. Боже. Я бы так испугалась на твоем месте.

— Ты сильная сучка, — говорит Рианнон. — Тебе нужно попросить своего парня дать нам уроки самообороны.

Легкость Рианнон прекрасно уравновешивает эмоции Санви, и комок в моем горле ослабевает. — Уверена, он не будет против.

— Может, он мог бы открыть свой бизнес. Учить женщин, как бороться с мужчинами. Учить нас, как выжить среди всех этих психов.

Я думаю о том, что Яков рассказал мне прошлой ночью. О младшей сестре, которую он искал все эти годы, и о том, как она умерла в десять лет. Думать об этом — совсем другая боль, боль, словно в сердце глубоко вонзился нож, и я не уверена, что когда-нибудь смогу его вытащить. Вернее, боль от того, что в сердце Якова вонзился нож, и я ничем не могу ему помочь.

— Думаю, ему бы это понравилось.

— Ты… — Санви вздыхает, словно на ее груди лежит тяжесть. — С тобой все в порядке? С тобой все будет хорошо?

— Думаю, да. Я надеюсь на это.

— Ну, это не обязательно. Не сейчас. — Рианнон улыбается и обнимает меня и Санви за шею. — Это нормально — иногда быть не в порядке. У нас есть ты, Зи. Дай и я. У нас есть ты. Ты знаешь это?

— Знаю.

— Я люблю вас, девочки, — говорит Санви, ее голос хрипит от сдерживаемых слез.

— Я тоже вас люблю, — говорю я.

— Я люблю вас обеих, — говорит Рианнон, прижимаясь лбом к нашему лбу. — Я готова пойти на войну ради вас, красавицы. — Она понижает голос. — И это напомнило мне. Я хочу такой же нож, как у тебя, Зи.

— Я не уверена, что тебе стоит его иметь, — шепчу я в ответ, думая о том, какой буйной она становится после нескольких рюмок.

— Для самообороны, — уточняет она.

— Я тоже хочу, — говорит Санви, тоже понизив голос.

— Я попрошу Якова, — говорю я им, думая о ноже, который я у него украла, и о том, как он дал мне мой собственный и даже не попросил его вернуть.

Спустя несколько часов, когда дверь комнаты открывается и в нее входят Тео и Зак, Яков все еще спит. За ними следует девушка с черными волосами и красивыми глазами. Она одета в простые джинсы и мохово-зеленый топ с пятнами краски на рукавах. Я никогда не встречал ее вживую, но хорошо знаю ее лицо. Это та самая девушка, которая красуется в социальных сетях Северина Монкруа. Его невеста, Анаис Нишихара, франко-японская художница.

Он входит вслед за ней, выглядя так, будто сошел с подиума, и несет белую коробку, перевязанную лентой. Его зеленые глаза расширились, а рот приоткрылся, когда он увидел Якова.

— Господи, Кав!

Яков зашевелился и медленно моргнул. Он пытается сесть, и я помогаю ему, как могу. Анаис спокойно подходит к нему и целует в щеку.

— Привет, Яков.

— Привет, Анаис, — простонал он.

— Кав! — восклицает Сев. Он роняет белую коробку у изножья кровати и берет голову Якова в свои унизанные перстнями пальцы. — Ты чертова угроза! Ты напугал меня до смерти. В тебя стреляли? Это был твой придурок-отец? Вот почему тебе нужно отвечать на сообщения, Кав, потому что я никогда не знаю, игнорируешь ли ты меня, потому что играешь в видеоигры или потому что валяешься где-нибудь в канаве.

— Отстань от него, — говорит Анаис, мягко, но решительно отталкивая своего жениха от Якова. — Ты его задушишь. Кстати, Ноэль передает тебе привет.

— Передай ему привет от меня. И со мной все в порядке, Сев, — говорит Яков, голос все еще неровный от сна. — Я расскажу тебе обо всем позже. Но я в порядке. Это выглядит хуже, чем есть на самом деле.

Я думаю о том, что доктор сказал, что ему, возможно, придется провести месяцы в реабилитационном центре, чтобы восстановить полную подвижность руки, но ничего не говорю. Я начинаю понимать, как работает Яков, как он проецирует свою силу, чтобы быть сильным, как самоисполняющееся пророчество.

— Ах, прости, парень, ты же знаешь, я беспокоюсь о тебе. Ты должен приехать погостить в Шато Монкруа этим летом, мы позаботимся о тебе. Тебе нравится? — Северин поворачивается ко мне, словно вопрос адресован нам обоим. — Захара? Нравится? Ты и Кав, Шато Монкруа? Французское лето, хорошая еда, хорошее вино и отличная компания?

После всего, что произошло, выбраться из Лондона — это просто потрясающе. Прежде чем я успеваю ответить, выражение лица Сэва становится ярче, он берет коробку с края кровати и передает ее Якову.

— У меня для тебя небольшой подарок.

Яков берет коробку и открывает ее своей хорошей рукой. Он заглядывает в коробку и с легкой усмешкой переводит взгляд с Сева на Зака.

— Крекеры, — говорит он.

Это слово в его устах, такое нежное и милое, звучит так несочетаемо и восхитительно, что мне хочется растаять.

— Зак сказал мне, что ты неравнодушен к ним, — говорит Сев. Его лицо сияет от улыбки. Он выглядит так, будто не может придумать ничего более восхитительного, чем кормить своего госпитализированного друга крошечными пирожными.

Зак, стоящий чуть поодаль и обнимающий Тео, тоже улыбается. Мой взгляд перемещается по комнате. Все лица повернуты к Якову и его коробке с крошечными пирожными, и нет ни одного человека, который бы не сиял.

Подумать только, этот человек считал, что он годится только для того, чтобы умирать.

Полдень переходит в вечер. После знакомства все рассаживаются по палате, группы формируются и меняются с течением времени. В конце концов, медсестры выгоняют всех, чтобы поменять Якову повязку. Рианнон, Санви, Сев и Анаис уходят, чтобы вместе поужинать, причем Рианнон и Анаис идут рука об руку, уже углубившись в разговор об искусстве.

Зак и Тео отводят меня в кафе рядом с больницей, так как знают, что я сразу же вернусь в палату Якова. Мы заказываем кофе и еду, и Зак сообщает мне последние новости.

— Стерлинга арестовали, и отец уже собрал армию адвокатов. Не думаю, что ему удастся избежать наказания. Стерлингу повезло, что на месте происшествия оказались журналисты, потому что, думаю, если бы не они, он бы уже исчез с лица земли. В любом случае, отец делает все возможное, чтобы сдержать новости, но я полагаю, что эта история будет довольно громкой. Мне очень жаль, Захара.

Я киваю. — Мне надоело прятаться, Зак. Я не сделала ничего плохого. Я собираюсь встать и бороться.

— Мы сражаемся вместе с тобой, — говорит Тео, тихо и серьезно, ее голубые глаза полны той спокойной силы, которой я всегда восхищалась. — Мы сражаемся вместе с тобой, мы сражаемся за тебя и за каждую женщину, жертвой которой стал этот зверь. Потому что у меня есть ощущение, что ты будешь не единственным, Захара.

Зак прочищает горло, делает глоток кофе и продолжает: — Что касается твоей квартиры, Заро… Она сильно повреждена, и ты потеряла много своих вещей, но квартиру можно спасти, если захочешь. Если ты хочешь остаться там…?

Он говорит нерешительно, словно хочет что-то сказать, но не уверен, стоит ли.

— Думаю, мне пора найти новое место, — говорю я легкомысленно. — Мне осталось всего несколько месяцев до окончания университета, так что я могу пока пожить в отеле, а потом… А потом, думаю, я бы хотела уехать из Лондона на какое-то время.

— Всегда есть Оксфорд, — говорит Зак, сверкая глазами.

— Может быть.

— Ты… ты возьмешь Якова с собой? — деликатно спрашивает Тео.

Она обменивается взглядом с Заком. Как обычно, его свободная рука лежит на ее спине, прочерчивая круги по мягкой кремовой шерсти ее джемпера. Однако на этот раз я не чувствую зависти.

— Если он захочет поехать со мной, я бы хотела, чтобы он поехал, — отвечаю я, избегая взгляда Зака.

— Не могу представить, что он не захочет, — говорит Тео, на ее губах появляется крошечная улыбка. — Я всегда подозревала, что он неравнодушен к тебе.

— Думаю, я нравлюсь ему больше, чем Зак, — говорю я, украдкой ухмыляясь Заку.

Он наклоняется вперед, опираясь подбородком на ладонь.

— О, я не думаю, что это сравнимо, — говорит он, — то, как Яков относится ко мне, и то, как он относится к тебе.

Я смотрю на него, и на секунду мое сердце не смеет биться.

А потом я пролепетала: — Я люблю его, я действительно люблю его. Надеюсь, это нормально.

— В мире нет никого, кого бы я хотел, чтобы ты любила больше, чем его, — говорит Зак. Он говорит так торжественно, что у меня перехватывает дыхание. — И нет никого в мире, кому бы я доверил твое сердце больше, чем ему.

В ту ночь, в тусклом свете больничных ночников, я лежу, свернувшись калачиком, на больничной койке Якова, уткнувшись головой в его надежное плечо. На экране телевизора идет фильм, но я прислушиваюсь к биению сердца Якова. Сильный, ровный ритм, как барабан внутри горы.

— Доктор сказал, что может пройти до трех месяцев, — говорит он. — Прежде чем моя рука придет в норму.

Я откидываю голову назад, чтобы посмотреть на него. — Три месяца — это не так уж плохо.

— Это долгое время, чтобы быть бесполезным, — говорит он.

— Ты не бесполезен, ты ранен. — Я беру его щеку в руку и ласкаю ушибленную кожу. — Кроме того, как ты можешь быть бесполезным, если ты никому не нужен? Тебе не нужно быть кому-то полезным, чтобы заслужить свое существование. Ты можешь просто существовать.

Он смотрит на меня, медленно моргая, и слегка хмурится.

— Что толку от меня, если я не могу видеть тебя в безопасности, — говорит он наконец.

— Ты не мой телохранитель, Яков.

Его глаза отводятся от моих. Он резко вздыхает, словно ему слишком тесно в груди, и снова поворачивается ко мне.

— Тогда кто же я?

Я пожимаю плечами и провожу рукой по его голове, сквозь растущий там черный пух. Я стараюсь, чтобы мой голос был легким, а тон — беззаботным. — Ты мог бы быть просто моим парнем — если бы захотел.

— Такой бандит, как я? — спрашивает он, запутывая пальцы в моих волосах. — Ты можешь добиться большего.

— Никогда, — говорю я ему, а потом затыкаю рот поцелуем.

Поцелуй должен быть нежным и немного игривым. Но Яков открывает свой рот и сжимает пальцы на моей шее. Я таю в его руках, как конфеты в воде. Когда он отстраняется, чтобы перевести дух, его губы влажные, а черные глаза тяжело закрыты.

— Ты знаешь, что сказал мне Эрик, когда расстался со мной? — вздыхаю я.

— Что он сказал?

— Он сказал, что если мне нужна привязанность, то я должна завести собаку.

Яков качает головой, но уголок его рта кривит ухмылка. Настоящая яковская ухмылка, резкая и немного дикая. — Похоже, ты завела собаку.

Он снова приникает к моему рту, и я отвечаю ему губами.

— Не собаку. Волка.