“Отомстить” — хорошее слово, замечательное. Наверно, только благодаря ему Люцита испытывала хоть какой-то интерес к своей никудышной жизни.
Отомстить.
Судя по тому, как Рыч произнес его, он тоже знает о чем говорит. Кто бы ни послал ей этого парня, Бог или дьявол, он это сделал очень вовремя.
— Кто-то из наших сказал, что Баро уволил тебя. Это правда?
— Да! Но я этого так не оставлю! Он меня плохо знает. Хоть и знаком столько лет. Чтоб Рыча выгнали ни за что, как собаку? Да никогда! Я не собака, я — медведь. Меня можно водить на поводке, но нельзя доводить до бешенства, — Рыч перешел на полушепот.
И от этого его слова звучали еще страшней.
Но сейчас Люцита, прислушавшись к себе, с удивлением почувствовала, что совершенно не боится этого зверя в человеческом обличье. А чего бояться? В последнее время она и сама себя все чаще чувствовала каким-нибудь диким зверем — пожалуй, рысью.
— Я… я понимаю тебя, — сказала она так же тихо. — Мне тоже очень больно.
— Ну вот, сестренка, — неожиданно по-доброму улыбнулся Рыч. — Тогда слушай. Баро — хранитель цыганского золота. А я это золото украду.
Нет, это уж слишком! Люцита вскочила со стула.
— Ты с ума сошел! Это же все для всех. На черный день. И к тому же — это талисман нашего рода!
— Талисман, говоришь? Очень хорошо. Именно поэтому пусть оно перейдет ко мне. Такому несчастливому рому, как я, сейчас очень нужна удача. И насчет “на черный день” — тоже все верно. У меня сейчас как раз черный день. Самый черный, чернее не бывает.
— Но все же, нельзя так…
— Почему же нельзя? Можно. Давай попробуем. И вот тогда посмотрим, кто чего стоит. Представляешь, хранитель… и без золота. Смешно.
— Грустно.
— Для Баро грустно, а для меня — смешно. И ты мне в этом поможешь. Вместе посмеемся.
— Да ты с ума сошел?! Украсть у Баро цыганское золото! Я не могу.
— Можешь. Твоя мать живет в доме у Баро. Они уже и в загс сходили. Небось, он уже поделился с женушкой всеми своими секретами. А ты как-нибудь разузнай у мамы, где он прячет слитки. Все, больше от тебя ничего не требуется.
— Нет. Я ничего не буду спрашивать у матери.
— Почему?
— Потому что она — моя мать. Я не могу подводить ее!
— А ты ее не подведешь. Единственный, кто пострадает от этого, — Зарецкий. И потом, раз уж она твоя мать, пусть сделает для тебя хоть что-то хорошее. Да не волнуйся ты. Никто ничего не узнает. Ты спросишь у матери, расскажешь мне. Остальное — мое дело. Тебе-то чего бояться?
— Я боюсь не людей.
— А чего?
— Говорят, это золото мстит. Рыч расхохотался:
— И ты веришь в эти байки?
Люцита грустно улыбнулась: дурачок, что он знает? О чем говорит? Если бы увидел хоть раз, как она, Люцита, простеньким заклинанием вызывает дождь, наверно, иначе бы заговорил.
— Это не байки, Рыч. Это все очень серьезно. Только человек с чистой душой может прикасаться к этой святыне. А нарушившему этот завет — вечное проклятье.
— Хорошо, убедила, — притворно усмехнулся Рыч. — Я приду с чистой душой. У батюшки исповедаюсь, причащусь. Обещаю. Этого тебе достаточно?
— Нет.
Рыч зло сверкнул глазами:
— А вообще, девочка, если уж говорить о проклятиях, то в жизни никогда не знаешь, откуда ждать их. Вот, например, расскажу я всему табору, что ты стреляла в Кармелиту.
— Ты не сделаешь этого.
— Люцита, ну это смешно. Ты веришь в проклятье молчаливого золота и не веришь в рассказы болтливого Рыча? Так, что ли?
Люцита гневно повернулась к нему спиной. И тогда гость решил окончательно сменить кнут на пряник:
— А вот если ты мне поможешь… я завершу то, что ты начала.
Люцита повернулась к нему лицом, внимательно посмотрела в глаза.
— И поверь, в отличие от тебя, я не промахнусь… Только помоги мне. И тогда ты навсегда избавишься от Кармелиты.
— Her! He хочу! Я боюсь! Я не должна была стрелять! Я сделала глупость!
— Ты сделала не глупость, а промах. А так — все правильно. Ведь ты ненавидишь Кармелиту?
— Да. Но убивать ее — это… это…
— А я думал, ты смелее.
— Я тоже так думала. Но ошиблась. Мне до сих пор снятся по ночам кошмары. Я не могу, я хочу все забыть и жить прежней спокойной жизнью.
— Хорошо — забудь о Миро и живи себе спокойной жизнью.
Люцита закрыла лицо руками.
— Хватит, девочка. Хватит! Мне это надоело. Меня не волнуют твои душевные мучения. Я должен отомстить Баро. И я это сделаю. Ты мне поможешь, А если не захочешь помочь, я заставлю.
— Ты страшный человек…
— Страшный… Если меня разозлить… А если не злить, то я не страшный… я надежный.
Люцита посмотрела на него с сомнением. Рычу понравился этот взгляд: сомнения всяко лучше, чем ненависть.
— Только учти, я не могу дать тебе много времени на всякие терзания. Решайся.
Рыч ушел.
Ну о чем, о чем Баро его спрашивает? Зачем он вообще вспоминает о Кармелите? Неужели не понимает, как это больно?
Но нет, похоже, Баро этого не понимал.
— Вспомни, Максим… Вспомни… все твои несчастья начались со встречи с моей дочерью.
— Нет. Дело не в Кармелите.
— А в ком?
— Если бы вы не мешали ей… — Максим почувствовал: то, что он хочет сейчас сказать, прозвучит оскорбительно, и поэтому постарался как-то смягчить свою мысль. — Если бы вы, простите, позволили своей дочери самой решать, самой строить свою судьбу, вот тогда бы не было никаких неприятностей. Понимаете?
Лицо Зарецкого окаменело:
— Когда Миро и Кармелита были еще детьми, я пообещал Бейбуту, что они поженятся… Я дал слово. А цыган не может его нарушить.
— Еще раз извините, Баро, но прикрываться традициями проще всего.
— Я не прикрываюсь. Это слово чести… А честью я поступиться не могу.
— Но неужели вы не понимаете, что цена всего, что вы говорите и делаете, слишком велика! Это счастье вашей дочери!
— То есть, я так понимаю, ты не собираешься оставлять Кармелиту в покое?
Максим ничего не ответил. Походил по комнате, посмотрел на портрет Кармелиты. Собрался с силами и сказал:
— Вы не волнуйтесь. Наши с Кармелитой судьбы не пересекутся. Я хочу спокойной жизни.
— А ты сможешь навсегда забыть мою дочь?
Максим улыбнулся — это уже походило на детские игры. Стоит одному дать честное слово, как другой тут же переспрашивает: честное-честное? А если снова ответить “да”, то тут же последует: честное-че-стное-пречестное?!
— Да, я смогу забыть вашу дочь. У нас с ней разные дороги.
— А может, — аккуратно спросил Зарецкий, — может, тебе лучше уехать из города? Говорят, расстояние — лучшее лекарство от любви.
— Нет, я никуда не уеду. Здесь я стал человеком. Управск — мой дом. И потом, Николай Андреевич снова взял меня на работу. А я уважаю этого человека и не могу его подводить.
— Максим, тебя уволили из-за меня. И сейчас, если ты все же решишь переехать… — Баро тоже замялся, боясь обидеть, а потом продолжил, еще более путано: — Если чтоб переехать на новое место… Чтоб начать новое дело…
— То есть, я так понимаю, вы хотите предложить мне откупные…
— Нет, ну… зачем ты так! Это скорее кредит подъемные на новом месте.
— Спасибо, Баро. Но деньги мне не нужны. Ни в каком виде: ни как кредит, ни как подъемные. И на этом давайте, наверно, закончим наш разговор.
— М-да… а мне казалось, мы все-таки сможем понять друг друга. Жаль…
Баро пошел к выходу. И уже на самом пороге обернулся:
— …Жаль, что ты не цыган.
Максим в ответ беспомощно развел руками: так уж получилось…
Злые слова, брошенные Рычем, попали на плодородную почву. Оставшись одна, Люцита уже не могла думать ни о чем другом — только о мести, о том, как Рыч убьет ее соперницу. Главное, чтобы Миро ни о чем не узнал. Он, конечно, сначала будет мучаться, страдать. А потом все равно захочет теплоты и ласки. И тогда — самое главное: нужно будет оказаться поблизости. Не быть чересчур активной и назойливой, а просто оказаться рядом.
Признаться, Люцита не могла дождаться, когда же придет Рыч. И очень обрадовалась, увидев его в леске у табора.
— Ну, здравствуй еще раз. Не ожидала?.. “Ждала. Очень ждала!” — хотела сказать Люцита, но не сказала. Он не поймет, еще что-то другое себе надумает…
— Я думала, ты придешь попозже. Дашь мне время подумать.
— А разве я тебе его не дал? У тебя было несколько часов. По-моему, этого достаточно, чтобы все решить. Ну так что? Ты узнаешь у своей матери, где Баро хранит священное золото?
— А ты выполнишь свое обещание?
— О чем это ты?
Казалось, Рыч не ожидал, что она так быстро согласится и, более того, возьмет инициативу в свои руки. Это во всех комедиях показывают: громила ломится в дверь, думая, что она заперта. А дверь открыта. И громила летит на пол кубарем.
— Ну как же — о чем? Рыч, я что, не с тобой говорила? Ты же сказал, что если я узнаю, где Баро хранит священное золото, ты убьешь Кармелиту.
— Говорил… Но ты, вроде как, отказалась.
— Не отказалась. Я все сделаю. Только и ты от своих слов не отказывайся. Убей ее!
После ухода Баро Максим ничего не мог делать, смотрел на портрет Кармелиты.
В дверь постучали. “Кармелита!” — мелькнула безумная мысль, и сердце сладко заныло.
Максим вскочил, открыл дверь.
За порогом стояла Светка и горько плакала.
— Максим, извини, мне больше некуда идти, — и после этих слов разревелась еще горше.
— Тихо, тихо, подожди ты. Не плачь, успокойся… Что случилось?
— Понимаешь, Максим, там Антон…
— Что Антон? Рассказывай, — строго произнес Максим.
— Антон завалился ко мне домой. Ноги на стол, устроил жуткий скандал, наговорил мне такого, такого…
И Светка разревелась во весь голос, как бывает с теми, кого жалеют. Ведь в жизни как — если только сам себя жалеешь, то как-то сдерживаешься. А уж если кто-то еще посочувствовал, то тогда слезы совершенно неудержимы.
— Светочка, успокойся. Объясни… что он тебе сказал? Что?
— Всякие гадости. Я даже не могу этого повторить, понимаешь? Я ушла. Представь, ушла из своего дома.
— А где же твой отец?
— Да бог его знает. Опять куда-то по делам уехал.
— Понятно. Конечно же, он там пьяный?
— Я тоже сначала так думала. А потом присмотрелась… Нет, он не пьяный. Знаешь, он уехал, потом приехал. Просто какой-то сумасшедший. Совсем безумный!
— Он тебя ударил?
— Лучше бы ударил… А то… наговорил такого, чего я совсем не заслуживаю. Понимаешь, ну не заслуживаю этого!
И Света заплакала, не сдерживаясь. Слезы из глаз полились, как из крана.
— Тихо, тихо, успокойся. Я-то хорошо знаю, как Антон умеет ранить словом. Это ты его всегда защищала.
— Да. Да, но я не знала, что он может быть таким.
— А ты маленькая, что ли? Надо было выгнать его!
— Ну, конечно, я пыталась. Выталкивала. “Пшел вон!” — говорю. Я пыталась, но он не слушал меня. Только хамил. Поэтому я ушла.
— Ясно. То есть он сейчас у тебя?.. Светка кивнула головой:
— Думаю, да.
— Понятно. Пойдем.
По дороге Максим делал все, чтобы Света забыла о своих проблемах. Шутил, смеялся. Придумывал, как для ребенка, разные игры. И она забыла о том, что ее только что волновало. Таков уж человек — только дай повод, чтобы чему-то обрадоваться.
И лишь подойдя к своему дому, Света опять загрустила. На глазах снова показались слезы. Она остановилась, резко дернула за руку своего защитника:
— Максим! — Да.
— Максим, пожалуйста… Пожалуйста, давай сейчас не будем туда заходить.
Он не отнесся к ее словам серьезно.
— Все, все, Свет… Не капризничай.
— Пожалуйста, не надо.
— Света, успокойся. Просто дай мне ключи, я сам открою… Сам все сделаю. А ты пока здесь останься.
Ярко, как на экране, Света представила, как Максим будет “сам все делать”. Сначала скажет Антону, чтоб уходил по-хорошему. Тот попрет буром. Начнется драка — отрада для соседей, — безобразная, с криком, с матом, с битьем стекол. И вот израненный от битого стекла, весь в крови, Антон вылетит сюда, на улицу.
Нет, ей не жалко его.
Просто противно.
— Максим, пожалуйста, давай уйдем. Я вообще зря втянула тебя в эту историю.
— Не зря… Мы же друзья. Я с ним разберусь. В первый раз, что ли… Только дай мне ключи. Ну пожалуйста.
— Нет, я не хочу его видеть. Да что там — не хочу. Не могу, понимаешь?
— Понимаю. Я тоже не могу. Но нужно. А что делать? Как по-другому?
Света задумалась. Милицию, что ли, вызвать? Нет. Тоже нехорошо. Нельзя. Отец — адвокат. У него свои дела. Он давно еще сказал: “Пусть лучше ко мне пять раз влезут бандиты и заберут все деньги, чем один раз милиция, которая заберет пару бумажек!”
— Знаешь, Максим, пока мы шли сюда, было так хорошо. Так светло. Ну не могу я опять окунаться в эту грязь. Давай еще немножко прогуляемся. В парк зайдем. На вертолетную площадку сходим — Волгой полюбуемся.
— Ты уверена?
— Да, пойдем. Как два школьника, прогуливающие уроки.
— Не-е-ет! — притворно возмутился Максим. — Я так не хочу.
— Почему? — заволновалась Света, не уловив его притворства.
— Потому! Когда мы с уроков сбегали, для взрослости всегда сигареты покупали.
— Хорошо, — улыбнулась она. — Будем как школьники, только без сигарет.