Выбор сердца

Глава 30

И снова Люцита разделилась на две части. Одна хотела покоя и счастья. Хотя нет, не нужно счастья — просто покоя. Рыч, постоянно одолевавший своими приходами, оказался вдруг далеко-далеко, как будто его никогда и не было. А мать, Земфира, рядом. И Баро относился к ней с особой, подчеркнутой, заботой. Кармелита была проста и естественна. Все бы хорошо.

Но Миро…

Как только она вспоминала о нем, весь этот тихий спокойный мир, нет, правильней даже — мирок, — проваливался в тартарары. Тогда просыпалась другая Люцита. Измученная, но не умеющая заглушить свою боль. И оттого бесконечно жестокая.

А потом измученное сердце ненадолго затихало само собой. И вновь хотелось только покоя. И ничего больше.

Первый после разлуки разговор с Кармелитой начался хорошо. Встретились как старые подружки.

— Привет.

— Привет. Обнялись.

— Ты ко мне пришла?

— Можно сказать, что и к тебе. Я теперь буду тут жить.

— Да ты что, правда? В моей комнате? — шутливо испугалась Кармелита.

Люцита рассмеялась, как благодарный слушатель.

— Нет, конечно. А что тебя так удивляет? Мама говорит: я не чужая в этом доме. В конце концов, она замужем за твоим отцом.

— Да, конечно… конечно. Ты просто не очень хотела здесь жить.

— Нуда, а теперь захотела… Да и традиция велит.

— Какая традиция?

— Ну, как же… я должна жить с тобой, до свадьбы, как подружка невесты. Твоя подружка. У тебя скоро свадьба, ты об этом помнишь? — с глубоко упрятанной иронией сказала Люцита.

— Конечно, помню.

— Так, может, ты не хочешь, чтобы я была подружкой на твоей свадьбе? Ты только скажи, я уйду…

— Да нет же, нет… Что ты! Нет… Ты мне вот что скажи, а если бы не моя свадьба, ты бы не стала жить у нас в доме?

— Нет, пожалуй. Мама настояла. Сказала, что так принято.

— Да. Как интересно… А я ничего об этом не знала.

— Я и сама не знала… Пойдем к маме, спросим у нее, что да как?

Земфира порадовалась тому, что они пришли вдвоем, вместе. Объяснять начала как хороший учитель: спокойно, с толком, с расстановкой.

— Это замечательно, девочки, что вы так серьезно отнеслись к этому делу. Прежде всего… В последние дни перед свадьбой ты, Люцита, должна все время быть рядом с Кармелитой…

— Как?.. Что?.. И спать в одной комнате? — Да.

— Мама, прямо как-то неудобно. А может быть, Кармелита не захочет, чтобы я все время была рядом, — Девочки, ничего не поделаешь. Это наша традиция. И давайте не будем ее нарушать.

Кармелита и Люцита посмотрели друг на друга и рассмеялись. Обе одновременно вспомнили недавнюю шутку: “Я теперь буду тут жить” — “В моей комнате?”. Надо же, насколько пророческой она оказалась.

— Ну, чего вы смеетесь? — почти серьезно возмутилась Земфира. — Дело-то важное! В твою спальню, Кармелита, мы поставим раскладушку.

— Да нет, не нужно никакой раскладушки. Мы уместимся на моей кровати. Она же большая. Люци-та, поместимся?

— Поместимся.

Земфира залюбовалась, глядя на них:

— Девочки, вы сейчас прямо как сестры.

— Получается, что мы и есть сестры. Сводные. Мы же теперь одна семья.

Какая идиллия! На секунду даже Люцита поверила в нее.

Только вот в следующую секунду в комнату зашел Миро.

— Да, да, Антон. Правда, не удивляйся. Я очень благодарна тебе. Иногда мне казалось, что я люблю тебя. И тогда же мне казалось, что ты меня любишь. Очень часто ты был заботлив ко мне, нежен со мной. Когда я ссорилась с Кармелитой, ты спасал меня от одиночества. И вот последнее — ты подарил мне ребенка… За все это тебе большое спасибо.

Антон смутился. Неужели она серьезно говорит? А может, все еще будет хорошо? Просто извиниться друг перед другом. И начать все с нуля. Хотя… нет. Почему с нуля? Просто нужно уметь обращаться с прошлым. Надо забыть обо всем плохом. И вспоминать из прошлого только хорошее…

Но тут опять заговорила Света. Теперь голос ее звучал совсем иначе, резко, властно, как у Форса, когда он злится:

— А теперь я хочу расставить все точки над “i”. Мой ребенок будет жить. Я так решила. И еще я сделаю все, чтобы он хорошо жил.

— Постой-постой… Значит, мое мнение тебя вообще не интересует, да?

— Ошибаешься… Интересует. Точнее — интересовало. Знаешь, я очень хотела знать твое мнение. И что же? Я его узнала. Другого я от тебя не ожидала. Но мое решение останется моим решением. Потому что это мой ребенок.

“Мое”, “моим”, “мой” — вот как она заговорила!

— Хорошо ты акценты расставила. Ну конечно, все как всегда. Прибежал тут к тебе, соловьем пою, уши медом заливаю. И что же? В итоге я опять подлец, а ты просто воплощенная добродетель.

— Господи, ничего я такого не говорила. Я тоже хороша! А ты… Ты тот, кто ты есть, От тебя нельзя требовать большего, чем ты можешь дать. Мы не смогли сохранить наши отношения, давай хоть расстанемся по-человечески. А потом… Потом, ты отец моего ребенка, а я его очень люблю, Антон зло сверкнул глазами.

— А сейчас уходи, пожалуйста!

— Ну уж нет! Вот так просто я никуда не уйду! Хватит выбрасывать меня за шкирку, как мелкую собачонку. Я сначала скажу все, что думаю по этому поводу.

— Ах вот оно как? Так ты еще не все сказал?

— Нет! На самом деле, я еще ничего не сказал! Ну конечно… У-сю-сю. Уси-пуси. Первый поцелуй, первый ребенок, нежный и заботливый, но все же лучше уйди… Да вы все так говорите!

— Кто все?

— Вы все. Бабы! Строите из себя невинных жертв, а во всем виноваты сами! Да я, в конце концов, могу и не поверить, что этот ребенок от меня.

— И чей же, по-твоему, этот ребенок?

— Да чей угодно! Я же за тобой не следил. Максима, например… Или еще кого-нибудь, кого я не знаю…

— Как ты смеешь!

— Смею! Потому что я простил тебе все, простил появление Максима. Пришел, сам пришел! А ты?.. А ведь, между прочим, я для тебя самая лучшая кандидатура на должность отца.

— Вот это уже смешно. И что же в тебе такого… “самого лучшего”?

— Что? А что имеет твой Максим? Да ничего! А! Ой, нет, извините! Номер в гостинице. Да, это солидно. Есть где кроватку поставить. Но не больше. Вот в ресторане он смог заплатить только за чай! А вот НА чай уже не хватило.

— Заткнись!

— Что, правда уши колет? Не заткнусь. Слушай! Я — сын богатенького папы, у меня дом… деньги… Да? Ведь так? Вот ты и ухватилась за меня обеими руками. Что? Скажешь, не так?!

Света посмотрела на Антона с презрительным сочувствием:

— Чего смотришь? Чего молчишь? Потому что тебе нечего сказать! Нечего! Вы все, женщины, одинаковые. Вам бы только получше в жизни устроиться. А ребенок — это так… прикрытие, ширма. Обоснование, чтобы при этом устройстве можно было на любую подлость пойти. Делай что хочешь, говори что хочешь. А тронуть ее не смей. Она — мама, у нее ребенок!

— Какой же ты… Уходи отсюда сейчас же…

— Говоришь, что уже любишь этого ребенка. Так вот — я тебе не верю. Это вранье. Там еще нечего любить.

— Да, хорошо, не верь! Это не вранье. Но я тебе ничего не должна доказывать!

— Ты не можешь его любить. Не можешь.

— Почему же?

— Потому что ты вообще не можешь любить! Уж как я для тебя… Как вокруг тебя… А ты… ты… Ну не умеешь ты любить! Тебе этого не дано. Я думаю, ребенку не нужна такая мать.

— Какая же ты все-таки редкостная дрянь.

— Да, я дрянь. Но и ты дрянь не меньшая. Если откровенно, мы друг друга стоим.

Цыганская почта — оружие не только дальнобойное, для ближней стрельбы тоже годится. За какой-нибудь час Сашка собрал в театре все мужское население Зубчановки и табора.

Сам же он стоял и на входе. И жалел только об одном, что о пароле-отзыве не договорились. Так бы он всех еще и пароль спрашивал, чтоб никто лишний, чужой не пробрался.

А вот как раз один такой лишний и лезет. Малолетний сынок Розауры — Васька, насупившись по-взрослому, тоже шел в театр. Но Сашка рукой, как шлагбаумом, закрыл ему вход:

— Васька, ты куда? А ну марш обратно в табор! Нечего тебе здесь делать! Мамка заругает.

— Это почему? Баро сказал, что здесь мужчины должны присутствовать.

— Вот именно, мужчины. Атебе еще подрасти надо. Васька с сочувствием посмотрел на добровольного вахтера:

— Понятно. Ты, наверное, в детстве не был мужчиной. Потому сейчас и возмущаешься. А я — мужчина.

Сашка даже ушам своим не поверил — чего это ему шмакодявка мелкая говорит?!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я цыган и должен быть здесь.

— Нет, не пущу. В табор беги. Как тебя Розаура так далеко отпускает?! Я с ней поговорю.

К спорящим подошел Бейбут.

— Да брось ты, Сашка, чего мальца держишь? Пусть привыкает к взрослой жизни. Пусти его.

Сашка не стал перечить Бейбуту. Но про себя возмутился: совсем таборные детей распустили — бегают по всему городу, творят что хотят…

Васька прошмыгнул в зал. Удобно развалился в сиденье и уставился на сцену.

А там уже появился Зарецкий. Поднял руку, попросив всех замолчать.

Начал речь:

— Ромалэ…

И такое у него появилось желание начистоту все выложить: так, мол, и так. Виноват, казните, не уберег золото наше родовое. Не достоин быть бароном вашим.

Но вечный инстинкт самосохранения не позволил сделать это. Сказал: борись, не сдавайся. Иначе получится, что сделал ты все по плану Рыча. А ты по-своему все переверни!

— Ромалэ… — еще раз повторил Баро. — Мне необходима ваша помощь. Не откажите. Мы должны найти человека, который покушался на жизнь моей дочери.

— Мы сделаем все, что ты скажешь, — крикнули из зала.

— Нет. Поймите меня правильно. Я не хочу, чтобы вы это понимали как приказ, это только просьба. Человек этот, Рыч, вооружен, и каждый из нас может пострадать.

— За это не волнуйся, Баро, среди нас нет трусов, — Бейбут сказал.

— Точно! Нету! — раздался звонкий голос Васьки. Зал взорвался от хохота. И витавшее напряжение немного разрядилось.

— Спасибо вам, — сказал Баро, когда все отсмеялись. — Я не хочу рисковать чьей-то жизнью из-за этого негодяя, но другого выхода у нас нет. Нельзя оставлять его предательство безнаказанным. К тому же, пока Рыч на свободе, он может повторить свою попытку. Я боюсь за жизнь своей дочери. Представьте, если бы жизни ваших детей что-то угрожало!

— Баро, о чем говорить?! Все ясно. Кармелита для нас не чужая.

— Мы порвем его, Баро, — опять крикнул Васька. В зале опять посмеялись, но уже не так громко и долго.

— Сегодня же вечером… Значит, так! Распределимся по районам. Обыщем весь город. Заглянем в каждый уголок. Только, ромалэ, я вас прошу, все это очень тихо и вежливо. Чтобы потом не говорили, что цыгане весь Управск перепугали. Если у гаджо что-нибудь спрашивать будете, скажите: вот пропал один из наших, мы волнуемся, места не находим…

Когда Миро все рассказали и объяснили, он застыл в недоумении. Как же можно — перевезти Лю-циту в дом к Баро, да еще и сделать ее подружкой невесты. Это просто издевательство какое-то!

Но почему тогда она так весела и спокойна? Миро посмотрел в глаза ей. Нет, что-то не так. Она только делает вид, что все нормально. На самом деле на душе у нее камень. Да что там — целый мешок камней.

Миро припомнил тот день, когда Люцита рассказала ему о том, как она хотела убить Кармелиту. Тогда в ее глазах были боль и раскаяние. А сейчас — нет. Сейчас — только какой-то лихой кураж. Не к добру это, ох, не к добру.

Только кому обо всем надуманном скажешь?

— Вот уж никак не ожидал, что Люцита будет подружкой моей невесты, — осторожно произнес Миро.

— Ты что-то имеешь против? — с какой-то лихостью спросила Кармелита.

— Не-е-ет. Просто для меня это как-то… неожиданно, — Да, Миро, привыкай, — назидательно сказала Кармелита.

“Как она с мужчиной разговаривает” — мелькнуло у Люциты.

— Привыкай, что до свадьбы Люцита теперь всегда будет со мной.

Миро очень хотелось настроиться на общую благодушную волну. Стать таким же, как все, беспечным и беззаботным. Но не получалось, никак не получалось.

— Люцита, а почему ты согласилась стать подружкой невесты? Ведь это должен быть самый близкий невесте человек…

Люцита обиженно отвернулась. И Кармелита тут же за нее заступилась:

— Миро, ты, по-моему, застрял в прошлогодней колее. Я же тебе объяснила, мы с Люцитой уже помирились. Ну, хватит, забыли…

— Кармелита, ты очень добрая, и я верю, что ты могла все забыть. Но вот я не могу простить Люциту.

— Почему?

— Она знает.

— Миро, прекрати. Мы скоро уедем. А Люцита останется здесь. Будет дочкой для моего отца. Ты понимаешь, что мы вообще расстаемся надолго… Так помиритесь вы, а?

Кармелита взяла Миро и Люциту за руки, потом вложила одну руку в другую. Но как только она перестала поддерживать эту хлипкую конструкцию, та тут же распалась.

— Ну помиритесь вы, я вас очень прошу. Ну, давайте же. Нам нельзя враждовать…

Уговорила. Миро и Люцита все же пожали друг другу руки.

— Вот и здорово. А теперь давайте на лошадях покатаемся? Миро на Торнадо, я на Звездочке. Люците тоже подберем какую-нибудь хорошую лошадку. А? Все, решено. Миро, жди нас в гостиной. Мы с Люцитой быстренько переоденемся — и в путь.