Заговор молчания

ГЛАВА 20

Официально никто не объявлял Мише бойкота. Его просто перестали замечать. Шли мимо, как сквозь пустое место, задевали плечами, толкали. Стоило ему войти в аудиторию, как разговоры моментально стихали, в буфете все демонстративно брали свои подносы и отсаживались от него подальше.

— На-ухо-доносор, — сказал кто-то насмешливо.

Кличка тут же прилепилась и поволочилась за Мишей, как ядро за каторжником.

Кажется, за это время он постарел лет на десять: ходил ссутулившись, на лекциях сидел особняком.

В душе его все смешалось. Он попеременно винил в случившемся то Седых, то Алекса, то себя. Но больше всего — кагэбэшников.

Зачем его подставили? Зачем дали понять Марике, что именно он доносил на них с Алексом? Ответ напрашивался совершенно тривиальный: по разгильдяйству. Кто-то что-то не просчитал, ну и брякнул, не подумавши. В КГБ ведь тоже работают не ангелы небесные.

Но самое худшее заключалось в том, что Миша потерял Лену. Все эти дни ее не было на лекциях (она плохо себя чувствовала), но он не звонил и не заходил к ней. Миша просто не представлял, как будет жить после того, как она брезгливо пошлет его к черту.

Но все сложилось совсем не так, как он ожидал.

Лена появилась на первой паре с небольшим опозданием — препод уже начал проверять список присутствующих. Все глаза устремились на нее: однокурсники ждали ее решения.

Марика знаком пригласила Лену сесть рядом с ней. Ожидая неминуемой катастрофы, Миша опустил голову.

И тут случилось небывалое. Лена прошла мимо подруги и села вместе с ним.

— Привет, — прошептала она, стараясь не смотреть по сторонам. — Ты куда пропал? Я ведь волновалась!

Все полтора часа Лена упорно делала вид, что ничего особого не произошло: она внимательно слушала преподавателя, записывала его речь в тетрадку и, не читая, складывала в сумку записки от однокурсников, которые желали получить объяснение.

Не совладав с собой, Мишка коснулся под партой Лениной ладони и так и не отпускал ее до конца лекции.

Марика подошла к Лене на перемене:

— Пойдем, дело есть.

Та оглянулась на Степанова:

— Я сейчас.

Марика затащила ее в женский туалет.

— Почему ты с ним?! — чуть ли не закричала она. — Он же предатель! Он всех нас закладывал!

— И что ты хочешь, чтобы он теперь сделал? Повесился? — тихо отозвалась Лена. — Ты и так наказала его хуже некуда.

Марика никак не ожидала, что подруга станет на защиту иуды.

— Он что же, отнекивался? Сказал, что ничего такого не было?

— Нет. Он сказал, что еще с сентября начал писать рапорты в первый отдел.

— И ты так спокойно об этом говоришь?!

Лена сглотнула, пытаясь подавить в себе слезы:

— Ты ведь наказываешь не только его: ты наказываешь еще и меня! Я люблю Мишку, понимаешь? Точно так же, как ты любишь Алекса! И я не брошу его в беде!

Марика чуть не задохнулась от возмущения:

— Беда — это у нас! Каждое наше слово занесено в наши личные дела, и теперь нам в любой момент могут припомнить какой-нибудь анекдот, рассказанный на кухне! А виноват в этом твой драгоценный Степанов!

Лена стояла, потупив взгляд:

— Иногда надо просто прощать. Доброта — она выше справедливости.

— Доброта?! Вчера ко мне участковый приходил! Орал, что Алекс не имеет права ночевать у меня, так как он тут не прописан! Что еще раз, и его арестуют за нарушение паспортного режима! У меня Светка весь вечер проплакала!

Марика думала, что Лена начнет оправдываться, защищая своего ненаглядного Мишеньку, но вместо этого она вдруг кинулась к ней в объятия:

— Прости! Прости! Но я так люблю и тебя, и его… Не отбирайте у меня друг друга!

Возмущение, желание вступить с кем-то в бой и в тот же самый момент чувство полной беспомощности переполняли Алекса. Не то чтобы он и Марика кому-то мешали. Нет! Их обкладывали флажками только потому, что они были «волками», теми, кого люди не собирались терпеть рядом с собой.

Марике досталось по полной программе: сначала вызов на Лубянку, потом явление участкового, ссора с сестрой, предательство друга… Сам-то Алекс не чувствовал особой привязанности к Степанову — они были просто соседями. А для Марики Миша был товарищем, пусть не самым близким, но все-таки.

После визита участкового милиционера Алекс уже не решался приходить к ней. Целыми днями они бродили по заснеженному городу: переполненное метро было единственным местом, где они могли прижаться друг к другу, а темнота кинотеатров давала им возможность целоваться.

— А что, если нам снять квартиру? — пытался найти выход Алекс. — Ведь наверняка это можно сделать!

Они сходили в соответствующее бюро, но там сказали, что очередь на съем квартиры занята на шесть месяцев вперед.

— Ищите по знакомым, — посоветовала Марике какая-то женщина.

А как будешь искать, если знакомым самим не хватает жилплощади и все живут друг у друга на головах?

И каждый день повторялось одно и то же: Алекс провожал Марику до угла ее дома, они стояли на морозе, тряслись, как бездомные собачонки, и все никак не могли расстаться.

— Ну, иди, иди… — шептала Марика. А сама не отпускала его руки.

Алекс соглашался, кивал и тоже тянул до последнего.

Пока Марика была рядом, он мог быть более-менее спокоен за нее. Когда она уходила… Впрочем, думать об этом было слишком тяжело.

Мэри Лу встретила Алекса на лестнице.

— Слава тебе, господи, явился! — Лицо ее было встревоженно. — Мы уж тебя обыскались.

Схватив Алекса за рукав, она втащила его в комнату к Бобби. Там уже собралась почти вся группа.

В недоумении Алекс обвел их взглядом:

— Что-то случилось?

Андреа, сидевшая на подоконнике, мрачно кивнула:

— Случилось. Нам из-за тебя визы не хотят продлевать.

Алекс буквально прирос к месту.

— Что?

— Я был сегодня в министерстве, — хмуро сказал Ховард. — Мне сказали, что ты нарушаешь режим пребывания и потому всю вашу группу выкидывают из страны.

— Я ничего не нарушал…

— Алекс, ты не имел права связываться с этой девушкой! — сорвалась Триш. — Ты же знал, что русские будут придираться к каждому нашему движению! Черт! — всплеснула она руками. — У меня же диссертация не дописана! Осталось всего две главы!

— А я говорил ему… — тихо бубнил из своего угла Бобби.

Все загалдели. Алекс стоял посреди комнаты, как у позорного столба. Оправдываться? Гордо молчать?

— Ты должен пойти к ним и объяснить, что во всем случившемся есть только твоя личная вина!

— Ты никогда не думал о других!

Не продлят визы… Это означало, что их выдворят из СССР в феврале.

Алекс смотрел на своих одногруппников: еще вчера он был уверен в них, как в самом себе. Они были из одной стаи — связанные не только общей родиной и языком, но и верой в общие идеалы. Они улыбались ему, рассказывали свои новости, звали на вечеринки… А сейчас Алекс Уилльямс превратился для них в злейшего врага: он был причиной их несчастья и потому подлежал уничтожению.

Только Мэри Лу сидела в сторонке и молча сочувствовала ему. Разумеется, ей тоже было жаль своей недописанной диссертации, жаль было трудов, пошедших насмарку… Но она всегда умела жалеть людей больше вещей.

— Древнеримский претор Марк Лициний Красс наводил дисциплину в своих легионах следующим образом, — внезапно раздался спокойный голос Ховарда, — он казнил каждого десятого воина без разбора вины. Свои уничтожали своих и радовались, что кара пала не на их головы. Очень действенный метод, не правда ли?

Все замолчали, уставившись на него.

— А какое отношение это имеет к нам? — буркнула Триш.

— Самое прямое. Вы сейчас намереваетесь затоптать вашего товарища ради того, чтобы у вас самих не было неприятностей. Возможно, вы избавитесь от них. Возможно, узнав, что вы подвергли его обструкции, вас даже простят… Но при этом вы сделаете именно то, чего от вас добиваются: своими собственными руками похороните свое право называться людьми.

Достав из кармана салфетку, Ховард принялся протирать стекла очков.

— Коллективная ответственность — это гениальное изобретение. Сегодня, чтобы избежать неприятностей, вы принесете в жертву Алекса, а завтра пожертвуют вами самими. По отдельности, разумеется. И никто даже пальцем не шевельнет, чтобы заступиться за вас, потому что вы сами установили такие правила игры.

— Так что же нам делать?! — шмыгнула носом Андреа.

— Не затаптывать своего друга.

— А как же диссертация?!

— Посмотри на него! — вдруг сурово приказал Ховард.

Андреа медленно перевела глаза на Алекса.

— Ты готова убить этого человека, если за это тебе присвоят очередное ученое звание?

— Нет, конечно!

— А, скажем, покалечить?

— Нет, но…

— А сделать на всю жизнь несчастным? Он будет здоров, у него будет все в порядке… В относительном. Но при этом он потеряет женщину, которую любит.

Андреа подавленно моргала.

Ховард обвел взглядом всех присутствующих:

— Поднимите руку те, кому его диссертация дороже.

Все молчали, опустив головы.

— Когда с нами случаются несчастья, — тихо проговорил Ховард, — нам всегда хочется откупиться от них. Перевалить все проблемы на чужие плечи — только чтоб нас не трогали. Именно этой психологической особенностью человека испокон веков пользуются тираны: они собирают с нас дань за трусость. А платим мы ее собственной свободой, благородством и товариществом. Запомните раз и навсегда: если вы допускаете, чтобы вашего ближнего сожрали, то обязательно наступит день, когда вас тоже бросят на съедение. Пойдем со мной! — велел он Алексу. — Нам нужно поговорить.

Закрыв дверь своей комнаты, Ховард сел напротив Алекса.

— Хочешь знать, что на самом деле произошло в министерстве?

Алекс кивнул.

— Кто-то написал на тебя донос в КГБ.

— Да я в курсе! — принялся защищаться Алекс. — Они обвинили меня черт знает в чем! Вплоть до педофилии!

— Не кричи, — спокойно осадил его Ховард. — Пока что тебе вменяют в вину только одно: нарушение режима пребывания. Я полагаю, что они погорячились насчет высылки всей вашей группы. Им надо было просто припугнуть вас.

— Они хотели, чтобы на меня повлиял коллектив? — переспросил Алекс.

— Именно. Они считают, что круговая порука — лучший способ держать человека в узде. Мне так и сказали: «Соберите собрание и вразумите его. Это ваш студент, и вы за него отвечаете».

— Так вразумите меня! Я действительно не знаю, что делать!

Ховард грустно посмотрел на Алекса сквозь стекла своих очков:

— Прости. Я могу посоветовать тебе только одно: будь осторожен.

Алекс безнадежно кивнул. Ему хотелось защиты. Хотелось, чтобы за них с Марикой вступилась какая-нибудь могущественная сила, чей-нибудь высокий интеллект и жизненный опыт.

«Нам всегда хочется перевалить свои проблемы на чужие плечи», — вспомнилось ему.

— Ты собираешься на ней жениться? — вдруг спросил его Ховард.

Этот вопрос застал Алекса врасплох. Он уже несколько раз думал на эту тему. На самом деле в его любви к Марике была определенная доля игры. Он взял себе роль благородного героя, гордился своими поступками, но при этом всегда оставлял за собой право уйти со сцены. Ему было слишком страшно совершить что-нибудь такое, после чего у него не будет путей к отступлению.

Сказать «нет» Алекс не мог: получилось бы, что он полный урод, который без всякой уважительной причины втравил в несчастье такое количество людей. Но сказать «да» было еще тяжелее.

— Помните, вы говорили, что так случается каждый год? — вместо ответа произнес Алекс. — Вы упомянули о том, что почти каждый год кто-то из американских студентов влюбляется в русских. Что случается с такими, как мы?!

— Ничего.

— То есть?

— Седых еврейка?

— Нет.

— Тогда у вас нет шансов. Тебя вышлют из страны, а ей не разрешат следовать за тобой. Если бы у нее была нужная национальность, то была бы кое-какая надежда. Там, в верхах, есть специальное соглашение на этот счет: при определенных условиях евреям разрешают уезжать из СССР на постоянное место жительства. Я просто хотел, чтобы ты знал, как на самом деле обстоят дела.

Алекс вышел от Ховарда с каким-то туманом в голове.

Чиновники отбирали у него любимую женщину. Насильственно умыкали, как пираты, уводящие в море своих пленниц — без какой-либо надежды на возвращение.

Алекса вышлют из страны, а Марика останется тут. И они никогда больше не увидятся.

Черт! Он просто не мог в это поверить! Это же чушь какая-то! Кому нужно, чтобы они всю жизнь были несчастными?!

Мимо него пронеслась хохочущая парочка поляков — белокурая Анна и ее приятель Ежи. Им-то что! У них все прекрасно: им никто слова не скажет! Эх, до чего же все было омерзительно!

Алекс поплелся к себе, упал на кровать. Избить бы кого-нибудь, кто был во всем этом виноват! Двинуть в морду так, чтобы уложить на месте!

А если все же остановиться на полпути? Он уедет, а Марика останется здесь: доучится, выйдет замуж. И тут Алекс со всей отчетливостью представил ее, идущую под ручку с каким-то долговязым типом. Муж. Ее будущий муж. Вот кому надо было двинуть в морду! Это же просто невозможно, чтобы она принадлежала другому!

Марика была женщиной Алекса. И он не собирался никому ее отдавать.