Заговор молчания

ГЛАВА 21

Военная кафедра. Раз в неделю здесь из студентов-филологов делали танкистов.

Скука… В классе тихо, все прилежно записывают бессмертные слова подполковника Егорова:

— США во всем мире нагло вмешиваются во внутренние дела СССР.

Миша ничего не писал. Он рисовал могилку в своей тетради: памятник, сверху красная звезда, а внизу «Михаил Георгиевич Степанов (1961–1983)».

Он вообще перестал учиться в последнее время. На лекции ходил, но никакого рвения к учебе не показывал.

«Прибьют меня когда-нибудь за мои рисуночки», — почти с удовольствием думал Миша. Подобные вольности были прямым нарушением дисциплины: студенческие «военные» конспекты являлись важной государственной тайной, и рисовать в них всякую ерунду строго-настрого запрещалось.

Но предстоящие разборки с начальством не пугали Мишу. С ним и так уже случилось самое страшное: позорное клеймо стукача превратило его в парию. Только солнышко Лена была на его стороне. Но Лены Мише было мало. Ему как воздух было необходимо общественное признание: без него он задыхался и медленно умирал.

Поначалу Миша все пытался поговорить с Марикой и хоть как-то загладить свою вину. Но она брезговала им, как паршивым псом. «На-ухо-доносор явился!» — говорила она ему в лицо и, презрительно задрав нос, уходила прочь.

«Сука», — написал Миша рядом с могилкой. Честное слово, он бы убил Марику, если б мог. Его подсознание невольно обвиняло ее во всем случившемся. Ну захотела ты сказать человеку, что он подлец, так скажи наедине! Зачем при всех-то позорить?

— Воины! — прервал его мысли подполковник Егоров. — А кто мне скажет, почему нас боится Америка? Студент Воронов!

Воронов поднялся (он хуже всех доставал Мишу в последнее время. Другие старались не замечать Степанова, а этот всегда норовил задеть побольнее):

— Ну… У нас самые передовые технологии…

Полковник поморщился как от кислого:

— Садитесь, Воронов! Плохо! Очень плохо! Студент Пряницкий!

— На примере Афганистана мы показали… — начал Жека.

— Да я не про это!

Пройдясь по классу из конца в конец, полковник Егоров застыл у доски.

— Запомните, воины: у нас есть такие ракеты, что даже если бабахнуть их тут, на нашей территории, то мы загнемся сразу, Европа через день, а Америка — через пять дней.

Студенты замерли, пытаясь понять скрытый смысл сказанного.

Миша поднял руку:

— Товарищ подполковник! Разрешите задать вопрос?

— Разрешаю.

— А если бабахнуть в Америке, то мы, получается, тоже загнемся через пять дней?

У преподавателя сделалось такое лицо, будто он готов был причинить студенту Степанову длительную нетрудоспособность. Но через секунду глаза Егорова просветлились.

— Ну так потому нас все и боятся! — радостно закончил он.

Чтобы Миша «не слишком тут умничал», его отправили в преподавательскую за мелом.

Он подошел к окну. Выпрыгнуть, что ли? У него были все шансы разбиться насмерть: благо дело, шестой этаж.

Первый раз Миша задумался о смерти, когда ему было восемь лет. Кто-то угостил его жвачкой, и он нечаянно ее проглотил.

«Ну все, теперь умру!» — решил он и, написав прощальную записку родителям, лег на кровать.

Полежал-полежал — что-то не умирается. Пришлось идти во двор к ребятам играть в футбол. Вроде как за игрой и скончаться не страшно.

Вернувшись домой с работы, родители обнаружили на письменном столе следующее послание: «Мама и папа! Я вас очень люблю. Прошу в моей смерти никого не винить».

Мама тогда так плакала, что к вечеру аж заболела.

Не имеем мы права уходить из жизни до тех пор, пока нас кто-то любит! Миша прикинул, что будет с родителями, если он погибнет. Ведь это даже представить себе страшно: он же единственный сын! Да если бы и не единственный был — родители столько сил потратили, чтобы он выучился, вырос, стал человеком…

Человеком, блин! Теперь этому человеку в глаза стыдно кому-либо посмотреть.

А Лена? Она ведь к свадьбе готовится, придумывает, где бы платье себе заказать… С ней что будет?

Дверь в преподавательскую была чуть приоткрыта. Полковник Чижов и начальник первого отдела Петр Иванович, склонившись над картой, что-то чертили цветными карандашами. Причем оба настолько увлеклись, что совершенно не заметили Мишиного присутствия.

Вытянув шею, он осторожно заглянул поверх их плеч. По всем правилам военной каллиграфии на карту было нанесено расположение московских пивнушек. Каждое заведение имело свой символ, характеризующий тактико-стратегические данные — бочку с пивом, павильон со стойками или пивной ресторан. Везде указывались наименования, данные этой точке народом: «Пивняк», «Стекляшка», «Рыгаловка»…

— Воробейкин прислал нам официальную телегу на Седых, — не отрывая глаз от карты, произнес Петр Иванович. — Велел проверить, что за птица. Мол, им на нее какое-то заявление поступило.

Миша замер, боясь пошевелиться.

— А что случилось? — спросил Чижов.

— Да ничего! — ожесточенно махнул рукой Петр Иванович. — Мне говорили, что в МГУ эта дребедень чуть ли не каждый год повторяется: кто-нибудь обязательно влюбится в иностранца, а потом начинает за границу рваться. У нас теперь те же проблемы. Отпустить-то мы их не можем, вот и получается скандал.

— Тяжело тебе… — посочувствовал Чижов. — Ну а с Седых что будет?

— Отчислим из института, и вся недолга. Чтобы другим неповадно было.

У Петра Ивановича упал карандаш, он нагнулся за ним и тут встретился глазами с оторопевшим Степановым.

— Тебе что тут надо? — рявкнул он грозно.

Миша отступил на шаг.

— А… А можно мне вашу карту посмотреть? — ляпнул он первое, что подвернулось на язык.

У офицеров был вид браконьеров, застуканных лесничим.

— А ну пошел отсюда! — рявкнул полковник.

Совершенно забыв про мел, Миша вылетел из преподавательской.

Ховард собрал целую кучу бумажек, доказывающих, что Алекс не совершил ничего криминального и властям совсем необязательно раздувать из мухи слона.

— Шансы пятьдесят на пятьдесят, — сказал он после передачи дела в министерство.

С тех пор жизнь превратилась для Алекса в ожидание: разрешат их группе остаться в СССР еще на полгода? Не разрешат?

У Марики тоже были трудные времена. Она храбрилась, но в ее глазах давно поселился страх человека, приговоренного к расстрелу.

Кроме того, она очень переживала по поводу Федотовой. То, что ее лучшая подруга встала на сторону предателя, изумляло и расстраивало Марику. Однако Лена твердо держалась своей позиции: да, Миша совершил бесчестный поступок, но он раскаялся и потому заслуживает прощения. Пусть тот, кто сам без греха, первым кинет в него камень.

Алекс и сам не знал, что ему думать насчет Степанова — первая буря улеглась, и временами ему было его просто жаль. Он знал, что Миша очень переживает, мечется, изобретает какие-то безумные планы своей реабилитации… Но ничего не помогало: однокурсники им брезговали, а Марика вообще не хотела ничего ни видеть, ни слышать. Впрочем, Алексу казалось, что ей самой было стыдно за свой поступок. Она не должна была закладывать Степанова перед всеми. Ради Лены, ради того, чтобы самой не превращаться в доносчицу. Но Марика не могла признаться в этом даже самой себе.

…Алекс ждал ее на крыльце института. Марика помахала ему рукой:

— Привет! Ты давно тут?

В этот момент двери распахнулись и на улицу выскочил Степанов — без шапки, без пальто, в одном легком костюмчике.

— Марика! Слушай, я только что узнал: тебя собираются отчислить из института!

— Кто тебе сказал? — дернулся Алекс.

— Начальник первого отдела.

Марика медленно повернулась к Степанову:

— Теперь он стучит даже на собственное руководство!

Миша стоял как побитый пес.

— Что, очень хочется смешать меня с дерьмом?

— Боюсь, из вас получится однородная масса. Пойдем! — позвала она Алекса.

Подождав, пока Марика отойдет чуть подальше, тот наклонился к Мишиному уху.

— Спасибо за предупреждение.

Степанов вскинул на него ищущий взгляд.

— Ты бы знал, как я… Ты только скажи, чем вам помочь!

— Нам уже ничем не поможешь, — усмехнулся Алекс. — Идущие на смерть приветствуют тебя, цезарь!

И, отдав честь, он зашагал вслед за Марикой.

— Ну что, в кино? — спросила Марика, когда они вышли к остановке. — Я тут из окна автобуса видела афишу: индийский фильм «Танцор диско». В главной роли — любимец женщин Митхун Чакраборти.

Алекс кивнул. Ему было странно, что Марика так спокойно ведет себя после известия об исключении из института. В последнее время она была нервная, как уличная кошка, и это внешнее равнодушие испугало его.

Купив билеты, они прошли в зал и уселись на самый последний ряд. Как всегда, на дневном сеансе народу было немного: несколько подростков да полдюжины цыганок, пришедших записать на магнитофон столь близкие им индийские песни.

В течение всего фильма Алекс не отводил глаз от лица Марики. Взгляд ее был устремлен на экран, где у героев тоже все было плохо, но они при этом пели и плясали.

«Не хочу расставаться с тобой!» — крутилось в голове у Алекса.

Она была нужна ему любой: заспанной, веселой, грустной, пьяной, заболевшей, сердитой… Чтобы можно было прийти к ней на кухню, пока она готовит, и следить за ее движениями… Рассказывать ей что-нибудь, смешить, укладывать спать… Или пугать в душе, а потом залезть туда прямо в одежде, чтобы всласть побрызгаться и похохотать.

— Знаешь, чем мне нравится индийское кино? — вдруг прервала его мысли Марика. — Ты всегда знаешь, что там будет счастливый конец. Я ненавижу плохие концы: Колобка съедает Лиса, молодогвардейцев расстреливают… Это, наверное, делается для того, чтобы мы не ждали ничего от жизни. А мне так хочется, чтобы все поженились, жили долго и счастливо!

— Так все и будет, — твердо пообещал Алекс.

Марика взглянула на него, приподняв брови:

— Думаешь?

Выход из ситуации лежал на поверхности: им с Марикой действительно надо было пожениться.

«Буду ли я ей изменять? — думал Алекс. — Не наскучим ли мы друг другу? Не скажем ли потом, что нам хотелось не столько любви, сколько приключений?»

Действительно, если бы не вызов обстоятельств, Алекс вряд ли бы решился на подобный шаг. Он просто еще не умел строить настолько серьезные отношения с женщинами.

«Нужна ли мне будет эта победа потом, когда мы всех победим? — в сотый раз спрашивал он себя. И тут же отвечал на свой вопрос: — Да, нужна».

Без Марики его жизнь не имела вкуса. И вообще казалась не только недосоленной, но даже и неразмороженной.

Вопреки обыкновению, Алекс проводил Марику до самого подъезда.

— Постой, — велел он, когда она уже взялась за дверную ручку. — Сядь на лавочку.

— Что?

— Сейчас у нас будет индийское кино, — объявил Алекс и, встав в стойку, подсмотренную у Митхуна Чакраборти, принялся изображать индийские танцы. — В саду цветет роза, как мне сорвать ее? — замяукал он. — Злое министерство грозит нам бедой. Знаешь что, роза, выходи за меня замуж, тогда мы смело сможем на хрен послать их всех. Пардон за мой плохой индийский язык!

— Алекс! Сумасшедший! — рассмеялась Марика, увлекая его за собой в подъезд. — На тебя же весь двор уставился! И в каждом окне было по любопытной старушке!

— Так ты согласна? — ухмыляясь от уха до уха, спросил он. — Марика! Мы сделаем себе индийское кино! Я тебе обещаю! Смотри, мы поженимся до того, как у меня кончится виза, и чиновники будут вынуждены либо оставить меня в Советском Союзе, либо отпустить тебя в США. Только у меня нет для тебя кольца.

Марика смотрела на него сияющими глазами.

— Какого еще кольца?

— По американским обычаям я должен встать на колено и вручить тебе кольцо с бриллиантом.

— Ничего, бриллиант мы тебе в долг запишем. Подаришь при первой оказии.

— Тогда на твоей совести — все расходы по свадьбе. Это тоже предусмотрено американскими обычаями.

— А согласно нашим обычаям ты будешь называть тещу мамой, копать на ее даче картошку и на все праздники принимать от нее одни и те же подарки: семейные трусы, одеколон «Саша» и две пары носков.

— Звучит заманчиво. Значит, будем считать, что помолвка состоялась?

— Будем!

В тот вечер Марика долго не могла прийти в себя от волнения. Вообще-то она уже давно ждала от Алекса предложения руки и сердца. Ведь ссора с домашними, визит в КГБ и исключение из института имели смысл лишь тогда, когда и Алекс был готов пожертвовать ради нее всем на свете.

Однажды Марике приснилось, что он уезжает, так и не позвав ее замуж. Она возвратилась домой, повесила куртку на крючок…

— Ну и где твой принц? Смотался? — ехидно подмигнула ей баба Фиса.

Марика верила Алексу как самой себе, но все равно ей было страшно оказаться обманутой. Света и баба Фиса не раз и не два предсказывали ей: «Ты что, не понимаешь, что тобой просто хотят попользоваться?» И это было так унизительно!

Слава богу, теперь всем этим страхам пришел конец.

Пока Марикины планы на будущее были весьма туманны. У них с Алексом не было ни жилья, ни работы, ни даже нормальных человеческих документов, но все это уже не имело значения.

«Выкрутимся! — отважно мечтала Марика. — Накопим денег, купим кооперативную квартиру. А потом, может быть, и в гости к его маме съездим».

При мысли о загранице ей хотелось смеяться. Другие страны всегда казались ей чем-то нереальным, вроде загробного мира — она даже не надеялась попасть туда.

«В любом случае у нас будет необыкновенная судьба, — думала Марика, все более и более воодушевляясь. — Мы любим друг друга и готовы снести все преграды на своем пути. А это так редко!»

Оказалось, что иностранцы имеют право жениться только во Дворце бракосочетаний на бульваре Грибоедова.

Марика и Алекс решили все сделать тайно: родственники и друзья пока ничего не должны были знать.

— Ну что, ты готова стать миссис Александр Уилльямс? — спросил Алекс, когда они встретились в метро на Кировской.

— Всегда готова! — по-пионерски отсалютовала ему Марика.

Было морозно и солнечно. На тротуарах уже появились ледовые дорожки: Алекс то и дело на них катался, а Марика трусила и соглашалась проехаться, только когда он держал ее за руку.

Они вошли в полутемный холл Дворца бракосочетаний. В кабинет, где принимались заявления, выстроилась небольшая очередь. Молодые люди были серьезны, а девчонки наоборот, хихикали и делились друг с другом всякими предсвадебными подробностями: где лучше шить платье и у кого заказывать фотографии.

Весь вчерашний день Алекс пытался оценивать себя как будущего супруга. В том, что он классный бойфренд и замечательный объект для обожания, он никогда не сомневался. Но вот муж… Что вообще от него требуется-то?

Чтоб любил жену — это есть.

Чтоб много зарабатывал — этого нет.

Чтоб мог решать проблемы и защищать свою семью — пока что у Марики от него были одни неприятности.

Чтоб любил детей и был хорошим отцом — о детях он имел самое смутное представление.

Чтоб помогал вести домашнее хозяйство — хоть Алекс и умел варить макароны и смывать за собой щетину в раковине, этого было явно недостаточно.

«А я ведь профессионально непригоден, — сделал он печальный вывод. — Я бы за себя точно замуж не пошел».

Алекс посмотрел на Марику — она о чем-то сосредоточенно думала. Сомневается, подавать или не подавать заявление?

— Знаешь, в детстве у меня был пес, — наконец проговорила она. — Когда мы ехали на дачу к моей подруге Наташке, он всегда садился ко мне задом, а голову клал то на Наташку, то на сиденье. Мне было так обидно! А потом мама объяснила, что собаки всегда сидят к своим спиной, а к чужим мордой — чтобы все видеть. Вот я и думаю: как это здорово, что у нас с тобой есть кому доверить свой зад!

Рассмеявшись, Алекс притянул Марику к себе и нежно-нежно поцеловал. Все-таки потрясающая она женщина!

В этот момент дверь в приемную распахнулась и оттуда вылетели сияющие Миша и Лена.

— О! Вы тоже здесь! — удивились они. — Мы женимся через три недели. А вы на какое число хотите записаться?

— Возможно, моя виза истечет в середине февраля, поэтому нам надо, чтобы нас поженили как можно скорее, — отозвался Алекс.

— Понятно…

Повисла неловкая пауза. Марика с Мишей старались не поднимать друг на друга глаз, Алекс тоже не знал, что говорить…

— Тут в киоске веночки на фату продают, — нарочито спокойно произнесла Лена. — Мы с Марикой пойдем посмотрим.

— Куда ты меня тащишь? — проворчала та, когда подруга увела ее подальше от мужских ушей.

— Марика, прости Мишу!

— Что?

— Прости Мишу! — настойчиво повторила Лена. — Помнишь, он спас нас обоих, когда нас хотели выкинуть из комсомола? Он спас меня, когда я буквально умирала от тоски по Ибрагиму. И потом, ты же знаешь, он согласился усыновить моего ребенка. Неужели плохой человек пошел бы на такое?

Марика с возмущением смотрела на нее. Лена говорила так, как будто это ей, а не Степанову, надо было извиняться и каяться.

— Не отталкивай нас! — вновь принялась увещевать ее Лена. — Вам и так сейчас нужны друзья, которые будут на вашей стороне!

— Хорош друг — стукач!

— А ты попробуй расценивать Мишу не как врага, а как разведчика во вражеском тылу.

В своем желании примирить жениха с лучшей подругой Лена была готова снести любые преграды.

— Он никогда не желал вам зла! — умоляюще проговорила она. — Обещай мне, что придешь на нашу свадьбу!

— Ну… Приду…

— И будешь искренне веселиться и не сбежишь под первым удобным предлогом!

— Не сбегу.

— И не станешь держать на нас зла. Мы все ошибаемся, все бываем и дураками, и мерзавцами… Но если человек упал в грязь, ему надо помочь подняться, а не воротить нос.

Противостоять ей не было никакой возможности.

— Как вам удалось устроить свадьбу так быстро? — переменила Марика тему. Она не могла сразу прощать и забывать — ей нужно было время.

Лена зарделась и опустила глаза в пол:

— Я принесла справку из женской консультации. Если ты беременна, то можно жениться раньше. — Она замолчала, исподлобья глядя на подругу. — Спасибо, что не заставляешь меня разрываться между тобой и Мишей.

Марика усмехнулась: кажется, Степанову тоже было кому доверить свой зад.

Чиновница Дворца бракосочетаний сказала, что не сможет поженить Алекса и Марику раньше, чем через три месяца.

— У нас очередь, — сурово отрезала она. — С какой стати я должна делать для вас исключение?

Объяснения, уговоры и просьбы отскакивали от нее как от стенки горох. Кроме того, она сказала, что для женитьбы в Советском Союзе от Алекса потребуется семь различных бумаженций: справки, разрешения, письмо от секретаря штата…

Марика вышла из кабинета в состоянии тихой истерики. Лена кинулась к ней:

— Ну? Что там?!

— Плохи наши дела.

— Почему?!

Едва сдерживая ярость, Алекс объяснил суть проблемы:

— По сути дела, они отказали нам. Через три месяца меня уже может не быть в Москве.

Миша задумчиво поскреб в затылке.

— Здесь нужен другой подход. Я знаю сына одной из местных начальниц: он работает в нашем райкоме комсомола. Надо попробовать договориться через него.

— Думаешь, нам стоит дать взятку? — напряженно спросил Алекс.

— Ну да! Так всегда делается: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

Марика молча смотрела на Степанова: человек, которому она была обязана половиной своих несчастий, теперь мог спасти ее.

Марика сидела в своей комнате, ела шоколад и думала об инфляции счастья. Раньше она могла быть счастлива от игрушки за рубль двадцать, а сейчас ей было жизненно необходимо выйти замуж.

Пару часов назад Алекс, Миша и Жека ушли к какому-то знакомому «утрясать проблему». Но в чем заключалось это «утрясание» и что это был за знакомый, Марика не имела ни малейшего понятия.

Ее и злило и радовало одновременно, что Алекс решил оставить ее не у дел. С одной стороны, приятно, когда кто-то решает за тебя все вопросы, но с другой стороны, как же это томительно — ничего не знать!

— Не беспокойся, я все устрою, — пообещал Алекс.

Ага, не беспокойся… Да Марика буквально умирала от беспокойства!

Сегодня баба Фиса, обливаясь слезами, рассказала, что ее тоже вызывали на Лубянку. Ей как автору заявления устроили настоящий допрос с пристрастием: кто, во сколько и к кому приходил, о чем говорил и не ругал ли советское правительство. Под конец насмерть перепуганной бабке велели подписать бумагу: мол, будучи у Марики в гостях, Алекс разгуливал по квартире голышом, а та в свою очередь напивалась и устраивала дебоши.

Баба Фиса все подписала, а потом полдня умоляла соседку простить ее.

«У нее все делается со страху, — с отвращением думала Марика. — Со страху перед ответственностью она доносит на ближних, со страху клевещет, а потом со страху же просит прощения».

Удивительно, но и это известие Марика восприняла почти спокойно. Она была как пружина, сдавленная до предела: дальше жать уже некуда. Ну положит лейтенант Воробейкин в ее личное дело признание бабы Фисы, ну будет там записано, что гражданка Седых — горькая пьяница…

В конце концов, все происходящее было совершенно закономерно. Разве Марика с самого начала не знала, что общаться с иностранцами могут только те, кому это специально разрешено? Знала. Стало быть, теперь настала пора расплачиваться за свои грехи.

Марика смяла в кулаке пустой фантик от шоколадки. Она и не заметила, как подъела все свои запасы сладкого. Как это расточительно — есть шоколад от нервов! Ни вкуса не чувствуешь, ни запаха.

«Надо в комнате убраться, — решила она. — А то я с ума сойду, если буду просто сидеть и ждать».

Резкий телефонный звонок заставил Марику вздрогнуть. «Алекс!» — подумала она, стремительно кидаясь к телефону.

Но это был не он.

— Здравствуйте, — произнес спокойный мужской голос. — Комитет государственной безопасности беспокоит…

— А больше вас ничего не беспокоит? — рявкнула Марика и бросила трубку.

Пошли к черту! Если хотят, то пусть арестовывают ее, но общаться с ними она больше не будет. Точка.