Заговор молчания

ГЛАВА 29

Накрапывал дождик. Жекин МАЗ, урча, катил по недавно заасфальтированной дороге. Справа лес, слева лес. И ни души.

Марика сидела на пассажирском сиденье и писала на коленке прощальную записку:

«Дорогие папа, мама и Света! Я уезжаю на заработки на Крайний Север. В нашем поселке не будет ни почты, ни телефона, поэтому я не скоро смогу связаться с вами. Извините, что заранее не поставила вас в известность. Я боялась, что вы начнете меня отговаривать.

В любом случае не беспокойтесь за меня. Как только будет возможность, я напишу вам.

Р. S. Света, ты можешь забрать себе мою комнату».

Дописав, Марика сунула записку в карман Жекиной куртки:

— Подкинь это моим.

— Ладно, — угрюмо кивнул Пряницкий, выкручивая руль.

Из вещей Марика взяла лишь свою походную амуницию: рюкзак, теплую одежду и резиновые сапоги. Все остальное ей привез Жека из Финляндии.

Алекс был уже там и ждал ее. Разворачивая полученный от него сверток, Марика чуть не плакала: все-таки он приехал!

— Неужели ты не боишься? — ворчал на нее Жека. Он тоже нервничал и дергался. У него было такое чувство, как будто он заживо хоронит свою лучшую подругу.

Марика взглянула на него:

— Знаешь, чего я больше всего боюсь? Того, что ничего не изменится.

Жека только пальцем у виска покрутил:

— Ты ненормальная! У тебя же было все, что нужно для счастья: московская прописка, приличные заработки, я, наконец… Нет, ей охота все испортить! Когда тебя поймают, тебя не в тюрьму, а в дурдом засадят.

— Не поймают, — одними губами прошептала Марика.

— Что, живой не дашься? Будешь до последнего отстреливаться из рогатки?

— Ох, Пряницкий, помолчи! И без тебя тошно!

Жека взялся подвезти Марику до деревни, где ее должен был встретить некто дядя Ваня.

— Хоть кто он такой? — допытывалась она.

— Хозяйственник. Их тут так называют.

— И что, он знает дорогу через границу?

— Он каждый месяц туда-сюда ходит. В Финляндию таскает водку, обратно — порножурналы. Бабла у мужика — как у директора ГУМа.

Марика ощупала в нагрудном кармане свои денежные запасы: с сегодняшнего дня дядя Ваня станет еще богаче.

— А ты сам лично его знаешь? — продолжала выспрашивать она.

— Ну, приходилось встречаться. Ничего такой дядька… Деловой… Своего не упустит.

Подобная характеристика совсем не понравилась Марике.

— А он уже кого-нибудь выводил за границу?

— Вроде нет. Просто он до денег жадный. О, вот, кстати, и он!

Марика посмотрела в указанном направлении. У дороги стоял высокий мужик в ватнике и болотных сапогах.

Жека притормозил.

— Ну что… Приехали. — Голос его дрогнул. — Не передумала идти?

Марика медленно покачала головой:

— Нет.

Вроде бы надо было проститься как следует, сказать друг другу что-то нужное и важное… Но Марика не могла. Внутри все было пережато.

Дядя Ваня стукнулся в дверцу кабины:

— Привез девку-то?

Жека выпрыгнул наружу.

— Привет, дядь Вань!

Они поздоровались за руки. Накинув капюшон на голову, Марика осторожно сошла на землю.

— Вечер добрый.

Дядя Ваня окинул ее хмурым взглядом:

— Эта, что ли?

— Эта, эта… — подтвердил Жека.

— Ну тогда езжай отсюда. Не ровен час приметит кто.

Марика вопросительно посмотрела на Пряницкого: неужели все?

Тот подошел к ней, хлопнул по плечу:

— Ну, давай… Не поминай лихом, если что… Надеюсь, тебя не пристрелят при попытке к бегству.

Еще какое-то время Жека смотрел на нее. Он тоже не умел прощаться.

— Пошли, — сурово сказал дядя Ваня и, не оглядываясь, зашагал по тропинке в лес.

Марика обняла Жеку:

— Пока?

— Пока.

…Дядя Ваня шел так быстро, что Марика едва поспевала за ним. Встречаться с местными жителями было нельзя: по правилам, завидев чужого в приграничной полосе, они докладывали обо всем властям.

На землю опускались светлые северные сумерки. Пахло сырой землей.

От волнения Марика совершенно потеряла ориентацию в пространстве. В голове плавали обрывки воспоминаний: как лейтенант в поезде рассказывал ей о задержании нарушителя, как Жека делился историей своего знакомого, нечаянно укатившего за кордон…

К дому дяди Вани подошли со стороны леса: благо дело, тот стоял на самом краю деревни.

— Ночь переночуешь у меня, а завтра на рассвете в дорогу, — сказал дядя Ваня, открывая калитку в глухом заборе.

Дом был большой, добротно сработанный. Под навесом блестел зеркальцем новенький мотоцикл, сквозь двери сарая смотрела круторогая корова.

На крыльце их встретила хозяйка — такая же хмурая и неулыбчивая, как и дядя Ваня.

— Деньги у тебя с собой? — спросила она, когда Марика вошла в просторную, чисто убранную горницу.

Та вытащила из нагрудного кармана заветный пакет.

— Кто ж так валюту-то хранит? — в сердцах воскликнула хозяйка. — Хоть бы в сапоги засунула или в шапку зашила! Слава богу, на патруль не наскочили!

— Есть давай, — велел дядя Ваня, вешая ватник на гвоздь.

Весь вечер они готовились: складывали в рюкзаки консервы и сухари, проверяли ножи, компасы, флаконы с какой-то химической гадостью для сбивания собак со следа.

Дядя Ваня достал из сарая две складные лестницы, сделанные из пластиковых трубок. К лестницам крепились ремни, чтобы их удобно было нести за спиной.

— По топи границу переходить будем, — пояснил он мрачно. — Там пригодятся.

Марика припомнила все, что когда-либо слышала о местных болотах: в них пропадали целые армии.

— А в обход нельзя? — со смутной надеждой спросила она.

— В обход будет контрольно-следовая полоса, — отрезал дядя Ваня. — Ты и шагу ступить не успеешь, как тебя заметут. А там, где нет колючки, можно на противопехотные мины напороться. Хочешь?

Марика испуганно замотала головой. Противопехотные мины! Подорвешься — страшно себе представить, что от тебя останется.

Ей постелили на сундуке за занавеской. От пестрого лоскутного одеяла пахло дымом. Хозяева вовсю храпели, а Марике не спалось. В голове без перерыва крутилась песня: «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки».

Завтра Марика отправлялась в добровольное изгнание. Всю жизнь она расценивала принадлежность к своей стране как нечто особенное. Оба ее деда погибли на войне за Родину. А теперь их внучка бросала ее как что-то несущественное по сравнению со своей личной, маленькой страстишкой.

«Если я все-таки смогу уйти, буду ли я там счастлива? — думала Марика. — А вдруг нет? Вдруг на десятый день начну задыхаться от ностальгии?»

Но еще хуже давили на нервы подозрения: а что, если дядя Ваня так и не переведет ее через границу? Что, если выдаст пограничникам? Ему что — он свои деньги уже получил. Скажет, что встретил ее в лесу и поспешил исполнить гражданский долг. Зачем ему рисковать?

«Боже, дай мне сил как-нибудь пережить все это, — молилась Марика. — Именно пережить! Через пару дней все уже кончится. Так или иначе».

Дядя Ваня разбудил Марику задолго до рассвета.

— Пора, — произнес он строгим голосом.

Огня они не зажигали — на дворе стояла белая ночь.

Хозяйка подала на стол остывшую картошку и хлеб, но у Марики кусок не лез в горло: ее лихорадило так, что стучали зубы.

— Ешь давай! — велел дядя Ваня. — Обедать не скоро придется. Пойдем быстро. Нам главное до топи добраться, а туда погранцы за нами не сунутся: у них в прошлом году сержант с собакой в трясине утопли, так что они теперь остерегаются.

Марика судорожно сглотнула.

— А мы не…

В первый раз за все время дядя Ваня ухмыльнулся:

— Во время войны партизаны проложили через топь гати. Только о них мало кто знает. Они хитро устроены: лежат не снаружи, а под водой. Да и идут не сплошной дорогой. Метров десять по прямой будет, а потом надо в сторону прыгать. Сначала налево, потом направо. Если дороги не знать — увязнешь. А мы ничего — люди бывалые, пройдем.

С помощью спичек дядя Ваня изобразил на столе схему гати:

— Поняла теперь как?

Его слова несколько успокоили Марику. Вероятно, он знал, что делает.

— А если на пограничников наткнемся? — на всякий случай спросила она.

— Затаимся, подождем, пока уйдут, — отозвался дядя Ваня. — Ну а уж коли засекут, то…

— Что?

— Хана нам, вот что.

— Ну, ладно, идите с богом! — сказала хозяйка, выпроваживая их за дверь.

Шли лесом, без дороги. Пару раз останавливались на привал. Тело гудело, в голове было пусто, как в выкипевшем чайнике.

— Скоро болото? — лишь однажды посмела спросить Марика.

— Не скоро.

Правила движения по лесу вроде бы просты: не наступать на упавшие сучки, не обламывать ветки, не «следить» на раскисшей почве… А попробуй соблюдать их с десятикилограммовым рюкзаком за плечами и после восьмичасового марш-броска!

Не выходить на открытые пространства — тебя могут заметить с вышки. Слушать лес: завидев чужака, большинство птиц замолкает, а сороки начинают громко стрекотать. Внимательно следить, кто этот чужак — ты сам или кто-то еще.

К вечеру беглецы выбрались на край болота.

— Это еще не оно, — шепнул дядя Ваня. — До топи километров десять будет. Сейчас перейдем на другую сторону, а там заночуем. В темноте по болоту все равно не имеет смысла идти.

Проваливаясь по колено в сырой мох, они двинулись дальше. Кочки не давали опоры, и несколько раз Марика кувыркалась в болотную жижу. Она вся продрогла, измучилась, оголодала… Хотелось только одного: лечь на твердую землю и не шевелиться.

— Давай, девка, давай! Еще немного осталось, — подбадривал ее дядя Ваня.

Когда они наконец выбрели к лесу, было уже десять вечера. Сняв с себя сырую одежду, Марика растерла окаменевшее тело спиртом из дяди Ваниных запасов. Комары тучей вились над ними, но отмахиваться от них не было сил.

Ни развести костер, ни нарубить лапника, чтобы согреться, дядя Ваня не разрешил: по зарубкам и кострищам легче всего вычислить нарушителей.

Кое-как устроившись на куче опавшей хвои, Марика легла. Дрожь сотрясала все ее тело, перед закрытыми глазами мелькали кусты и поваленные стволы деревьев. И все же она сразу заснула — как будто провалилась в омут.

До топи оставалось всего несколько десятков метров: нужно было пересечь старую просеку, а сразу за ней начинался мелкий кустарник и высокая, чуть ли не в человеческий рост, трава.

— Вот это главная болотина и есть, — прошептал дядя Ваня. — Наряды тут не ходят, но с заставы, бывает, присылают «секрет». Так что надо быть осторожными. Сначала понаблюдаем, послушаем, а потом двинем дальше.

Они укрылись в густых зарослях на краю просеки.

— До границы километров пять с гаком будет, — сказал дядя Ваня, водя пальцем по карте. — Выйдем примерно здесь. Топь и на финскую территорию заходит, но там полегче будет: финны знают, что наши охраняют границу как зеницу ока, так что не особо усердствуют.

— А где вход в топь? — спросила Марика, оглядывая кусты на противоположной стороне просеки.

— А вон березку с раздвоенным стволом видишь? Пройдешь точнехонько на запад, и, как только засасывать начнет, сразу будет гать. А потом через каждые десять метров нужно будет в сторону отпрыгивать. Для этого лестницы нам и понадобятся. По ним будем с кочки на кочку перебираться. Запоминай: если увидишь, что трава на кочке темная — значит, за нее можно цепляться. А там, где посветлей, — опоры нету, сразу на дно пойдешь. Поняла?

— Поняла.

— По гати идем с палкой, прощупываем почву. Лестница — за спиной. Если провалишься, сразу клади ее плашмя и по ней выкарабкивайся.

Марика слабо представляла себе, как можно выбраться из трясины по лестнице, тем не менее кивнула:

— Хорошо.

Дядя Ваня аккуратно сложил карту.

— Ладно, ты тут сиди, а я пойду на разведку схожу.

Оставив Марике рюкзак и лестницу, он вышел к просеке и, пригнувшись, быстро перебежал через нее.

И вдруг…

— Ни с места! Стоять!

Дядя Ваня подпрыгнул на месте и ринулся в лес. Следом за ним на просеку выскочили два человека в пограничной форме. Один из них был с овчаркой.

— Стой, кому говорят!

Бабахнул выстрел. Затрещали ветки.

Марика вжалась в землю, закрыв уши руками. Сейчас налетят, схватят… Или собаку спустят: а та сразу клыками по живому.

Но прошла минута, другая — и ничего не случилось. Над головой привычно шумели сосны, перед лицом вился комар…

Что случилось с дядей Ваней? Поймали его? Нет?

Чуть приподнявшись на локте, Марика огляделась кругом. Вроде бы все было тихо.

Если дядю Ваню схватят, то без рюкзака, без снаряжения в нем трудно будет распознать нарушителя. Скорее всего, он будет молчать и не выдаст ее. А если выдаст?

К тому же пограничники могут вернуться. Если по следу пустят собаку, то Марике не спастись. В любом случае нужно было срочно уходить.

И только тут до нее дошло: она ведь одна осталась. Назад дороги нет — Марика понятия не имела, где она находится. А впереди была топь. И переходить ее надо было в одиночестве.

Господи! Что делать-то? Полезешь в болото — так непременно утонешь. Не полезешь — значит, либо погибнешь в лесу, либо получишь десять лет лагерей: первый встречный местный житель заложит тебя пограничникам.

Марика смотрела на противоположную сторону просеки. Стрекозы, осока, яркие болотные цветы… Гать должна пролегать на запад от раздвоенной березы.

Дяди Ванин рюкзак и лестницу Марика затоптала в болотную жижу. Открыв бутылку с химическим раствором, щедро полила им землю. Вроде бы эта дрянь должна была сбить со следа любого, даже самого натасканного пса.

Ну вот и все. Надо идти.

«Господи! Спаси, сохрани и помилуй!»

Под ногами всхлипывало и чмокало. Марика брела вперед, выверяя каждый шаг с помощью палки. Компас показывал, что она идет в верном направлении: строго на запад. Чем дальше, тем глубже засасывало ноги, а гати все не было и не было. Может, дядя Ваня перепутал березы? Мало ли их, раздвоенных, растет по краям болота?

Испугавшись ее шагов, маленький лягушонок отпрыгнул в заросли осоки. Ему было хорошо — мох держал его лучше асфальта на московских улицах.

Боже, неужели где-то сейчас существует Москва?

«Алекс, бедняга, наверное, с ума сходит от беспокойства, — думала Марика. — Если что-то пойдет не так, он даже не узнает, что со мной случилось: может, арестовали, может, погибла на болоте…»

Наконец ее палка уперлась во что-то твердое. Не смея поверить своему счастью, она воткнула ее чуть подальше. Опять твердо! Гать!

Разумеется, Марика чуть-чуть поплакала. Она насмерть замучилась, рюкзак ей все плечи оттянул, впереди лежала жуткая трясина… Но гать — это была хоть какая-то надежда. Это значило, что Марика идет правильно и что, может быть, она не утонет в этом чертовом болоте.

Под шагами гать пружинила и уходила вниз. Марика выдирала ступни из коричневой жижи. «Скоро все это кончится… Скоро я выберусь отсюда…»

Внезапно ее правая нога потеряла опору, и Марика разом ушла в трясину почти по пояс. Она в ужасе забарахталась, забилась, но любое движение приводило лишь к тому, что ее засасывало все глубже и глубже.

Орать и звать на помощь было бесполезно.

Задыхаясь от животного страха, Марика стащила с себя рюкзак и, насколько хватило сил, зашвырнула его вперед. Сдернула со спины лестницу, бросила ее на мох и, рванувшись всем телом, распласталась на ней. Болотная жижа потекла за ухо, в рукава… Но теперь Марику по крайней мере не затягивало глубже.

Медленно, очень медленно она сумела вытянуть из трясины левую ногу. Затем последовала правая нога. Не смея пошевелиться, Марика лежала ничком посреди болота. Летнее солнышко усиленно припекало, снизу с бульканьем поднималась вода.

«Никуда не пойду! — глотая слезы, подумала Марика. — Буду лежать тут, пока не умру».

Ей вдруг вспомнилась какая-то передача, которую она видела по телевизору: в средние века в Германии девушек, заподозренных в колдовстве, топили в болоте. А пятьсот лет спустя их прекрасно сохранившиеся мумии отыскали археологи. Неужели и с Марикой будет то же самое?!

В этот момент в небе что-то застрекотало. Она повернула голову. Из-за кромки леса показался военный вертолет. Прятаться у Марики уже не было сил. Пусть ловят, пусть пристрелят к чертовой матери… Но вертолет даже не задержался над болотом: через минуту отзвук его мотора затих где-то вдали.

Надо было брать себя в руки и искать следующую гать. Дядя Ваня сказал, что она должна начинаться слева.

Самой страшной была ночь на болоте. Найдя более-менее прочную кочку, Марика попыталась хоть чуть-чуть поспать. С земли поднимались белые туманы, протяжно кричали какие-то птицы.

Она закрывала глаза, но ей тут же начинали мерещиться задубленные лица немецких девушек.

Марика плакала и, чтобы хоть чуть-чуть ощутить реальность этого мира, грызла зачерствевшую корку хлеба.

Алекс сидел в углу сумеречного ресторанчика при отеле. Марика должна была либо прийти в эту гостиницу, либо позвонить сюда.

Конечно, глупо было ждать звонка прямо сейчас. Жека сказал, что ей потребуется два-три дня на то, чтобы пересечь приграничное болото. Но Алекс все равно боялся выходить из гостиницы. Вдруг Марика позвонит чуть пораньше? Вдруг ее поймают финские пограничники и ей срочно потребуется помощь?

В гостинице все уже знали, что Алексу должны позвонить. Официант и бармен прониклись к нему сочувствием и время от времени спрашивали на ломаном английском: «Ну что? Все еще ничего?»

Ничего.

Алекс пытался представить себе, что сейчас происходит с его женой, где она, кто с ней…

Ресторан закрывался. Алекс достал бумажник, чтобы расплатиться за пиво.

Помнится, Жека уверял его, что давать официанту на чай — это все равно что давать таксисту на трамвай или сантехнику на прокладки…

Чертов Жека! Как он сумел склонить Алекса на эту аферу? Ведь это чистой воды безумие: доверить свою жену бог знает кому, дать ей денег, по сути, благословить ее на верное самоубийство.

«Это моя вина, — мрачнея с каждой минутой, думал Алекс. — Нужно было как-нибудь остановить ее. Запретить ей! Пригрозить, что если она пойдет на это, то я не стану ее дожидаться».

И если бы он мог хоть что-нибудь сделать для Марики! Спасти, вывести, вытащить ее из этого проклятого болота!

— Мы закрываемся, — деликатно напомнил ему официант. — Вам все еще не позвонили?

— Нет.

— Тогда вы попросите портье, чтобы он разбудил вас, если что.

И, позабыв о клиенте, он принялся что-то подсчитывать в своем блокноте. Алекс видел его наголо обритую голову, большой нос, нависший над пшеничными усами, красную руку с выпуклыми венами.

Внезапно его охватил приступ ярости. Как люди могут быть настолько равнодушно-спокойными?! Его Марика, возможно, погибает сейчас в трясине — в каких-нибудь тридцати милях отсюда, а этот мерзавец стоит и задумчиво грызет карандаш!

Но и ярость Алекса была какой-то бессильной. Он был вежлив, он улыбался, он произносил приятные для всех фразы…

В стародавние времена, когда человек просил Бога о чем-то, он обещал поставить ему свечу. И чем важнее была просьба, тем толще должна была быть свечка.

Если бы это помогло, то Алекс дал бы Богу взятку размером с телеграфный столб. Но что ему наши свечи? Ведь это глупость какая-то — выменивать жизнь человека на воск и веревочку.

Болото кончилось как-то внезапно. Земля под ногами перестала чавкать, показались гранитные камни.

Измученная, насквозь промокшая и разбитая, Марика не верила своим глазам. Неужели Финляндия?

Поверить в это было сложно. Скорее всего, она все же сбилась с пути и вышла из трясины не там, где надо.

Через несколько километров Марика нашла отсыревшую пачку из-под сигарет. Пачка была финской. Но разве никто из советских пограничников не мог курить контрабандных сигарет?

Потом ей встретились несколько осушительных каналов через болото. Вроде бы ничего подобного в СССР Марика тоже не встречала.

И только найдя на развилке дорог большой указатель, написанный явно не по-русски, она поняла, что прошла.

У нее враз подкосились ноги. Надо было уходить: финские пограничники могли заметить ее и выдать назад в СССР. Но Марика была не в состоянии сделать и шага. Ее всю трясло, хотелось рыдать, упасть в обморок, визжать.

«Удрала, — бессильно подумала она. — Я от дедушки ушла и от бабушки ушла… Я — Великий Колобок».

Всеми силами Марика пыталась подавить захлестнувшую ее эйфорию. «Не радуйся ты раньше времени! — уговаривала она себя. — Сначала прими человеческий облик, превратись в нормальную заблудившуюся туристку, а потом уже будешь прыгать от восторга».

Отыскав озерцо с более-менее чистой водой, Марика кое-как отмылась от застарелой болотной грязи. Из карманного зеркальца на нее смотрело абсолютно безумное лицо: искусанное комарами, с розовой царапиной посреди лба, с потрясенными глазами.

В рюкзаке у Марики хранился плотно упакованный в целлофан спортивный костюм, кроссовки и небольшая сумка. Все остальные вещи нужно было надежно спрятать в лесу.

«Алекс… Мне совсем немножко осталось… Потерпи еще чуть-чуть…»

Зарыв вещи под слой дерна, она вновь вышла на дорогу. Асфальт! Господи, какое счастье — идти по асфальту!

Внезапно невдалеке послышался шум мотора и из-за поворота вывернул небольшой грузовичок.

Сердце Марики покатилось куда-то вниз. От волнения она даже забыла английский язык. В голове крутились только заученное еще в школе «The Great October Socialist Revolution has happened in 1917»[7].

Узнают в ней русскую? Нет? Марика помахала водителю рукой:

— Hi! I got lost in the woods. Can you give me a ride?[8]

Водитель, пожилой финн в клетчатой рубашке и новенькой спортивной кепке, открыл ей правую дверцу. Он совсем не говорил по-английски, но худо-бедно Марика сумела объяснить ему, куда ей надо ехать:

— I need to go to the Anna hotel. It shouldn’t be far from here. There is my husband waiting for me[9].

«Куда отвезет? К пограничникам? — думала она, косясь на финна. — Я же действительно похожа на какую-то шпионку. Рожа расцарапанная, под ногтями чернозем, а костюмчик и кроссовочки только-только из магазина. Он, наверное, и документов у меня поэтому не спросил: сразу понял, кто я».

Водитель что-то сказал ей, но Марика ничего не поняла.

— Sorry, I don’t understand you[10].

Финн запел, дирижируя рукой.

«А, радио хочет включить!» — внезапно догадалась Марика.

— O’key… — слабо произнесла она.

Это слово было знакомо финну.

— O’key, o’key! — принялся он повторять.

Радио было чужим — незнакомый язык, незнакомые песни… Марика откинулась на сиденье. От тепла и сухости ее разморило, и, несмотря на страшное напряжение всех этих дней, она стала засыпать.

Перед глазами замелькали какие-то лица: пограничник в фуражке, спущенной на затылок, Лена, мама…

Марика проснулась от того, что машина остановилась. За окном была какая-то деревушка. Чистые аккуратные домики, вдоль улицы — автомобили незнакомых марок. Все было абсолютно «ненашенское» — чужое и поэтому пугающее.

— «Anna», — сказал водитель, постучав пальцем по стеклу.

Марика встрепенулась. Действительно, над симпатичным двухэтажным зданием с островерхой крышей висела вывеска «Anna».

Улыбнувшись, финн протянул Марике короткопалую лапу:

— O’key?

Марика стояла перед крылечком гостиницы. «А вдруг Алекса там нет? — промелькнула у нее испуганная мысль. — Что же тогда делать?»

Она оглянулась. Какие-то парни в ярких комбинезонах чинили асфальт, седовласые тетушки выходили из нарядного магазинчика, мальчишка гнал на велосипеде…

Марика вдруг почувствовала себя как кошка, которую принесли в новую квартиру: ей захотелось забиться в какой-нибудь угол и затаиться. Даже в лесу ей не было так страшно.

Это была чужая страна, чужие люди, и все они наверняка ненавидели русских. Это было написано на их иностранных лицах. Они… О, господи, как же плохо, когда ты одна и рядом нет никого из друзей!

Сделав над собой усилие, Марика поднялась на ступеньки крыльца. Навстречу ей вышла какая-то пожилая пара: толстопузый мужчина и женщина с бусами на морщинистой шее.

— Hyvää päivää![11] — кивнули они ей.

Марика отпрянула, словно ее ударили. Старички в недоумении посмотрели на нее.

«Спокойнее, спокойнее…» — увещевала себя Марика.

Потянув на себя дверную ручку, она вошла в полумрак гостиницы.

Диванчики, стеклянный столик у окна, на столе — журналы… Все не по-нашему!

Марика сжала волю в кулак. «Так, сейчас надо непринужденно спросить об Алексе. Главное, не дергаться».

За конторкой сидела симпатичная девушка с двумя светлыми косичками.

— Hyvää päivää!

И тут из коридора напротив вышел какой-то человек. Марика вскинула голову…

— Алекс?

— Марика?

С февраля 1986 года железный занавес между Западом и Востоком начал постепенно разрушаться. Правители как одной, так и другой стороны наконец-то додумались пойти друг другу навстречу: был подписан ряд договоров по разоружению, существенно упростился визовый режим…

Но вновь вернуться на Родину Марика смогла лишь в 1994 году, уже после распада Советского Союза.

У нее все сложилось удачно. Приехав в США, она закончила Калифорнийский университет и устроилась менеджером в элитарный загородный клуб. Ей там нравилось: изысканная обстановка, приличная зарплата, окружение — известные голливудские актеры и медиамагнаты.

Единственное, что ее расстраивало в этой жизни, так это частые командировки Алекса. Он получил работу переводчика в космическом агентстве НАСА и потому бесконечно мотался по всевозможным переговорам и конференциям.

— Твои сыновья растут безотцовщинами, — ворчала на него Марика, показывая на близнецов Шона и Юджина.

Но Алекс был уверен, что делает все правильно: в конце концов, благодаря его работе у них появился чудесный дом в Гранада Хиллз и вполне реальные перспективы окончить жизнь миллионерами.

С родственниками, оставшимися в России, Марика связалась задолго до своего приезда. Узнав, что она благополучно добралась до Штатов, Жека сообщил им, где она и что с ней. Потом были письма, обмен фотографиями и телефонные звонки — благо дело к концу перестройки КГБ смотрело на все эти вольности сквозь пальцы.

Сам Пряницкий постепенно перевоплотился в «нового русского» со всеми полагающимися ему атрибутами — пузом, золотой цепью и малиновым пиджаком. Он вполне мог гордиться своей судьбой: сеть магазинов электротехники приносила ему хороший доход, а жена Наташка — красавиц дочерей, которые радовали папу успехами в музыкальной школе и конкурсах бального танца.

Степановы тоже не бедствовали. После развала КПСС Миша переучился на бухгалтера и устроился в крупную строительную фирму. Лене же отыскали непыльную должность в городской администрации — теперь она выдавала разрешения на уличную рекламу.

Костик ходил в третий класс, а его младший брат Леша — в первый.

И даже у бабы Фисы все сложилось хорошо. Она записалась в КПРФ и наконец-то нашла применение своим талантам: у нее как ни у кого получалось выступать на митингах и скандалить с милиционерами.

2003–2004 гг.