Заговор молчания

ГЛАВА 23

Свадьба, товарищи, это небольшое, но очень стихийное бедствие.

В семь утра Марика — разряженная и завитая — была у Лены. К этому времени невеста уже успела поссориться с папой, заключить с ним мир и вновь довести себя до нервного срыва. Ее двоюродная сестра, маникюрша из парикмахерского салона, взялась подводить ей стрелки на веках, в результате чего Лена стала похожа на нечто среднее между индейцем сиу и посмертной маской Петра Великого.

Час ушел на то, чтобы смыть это безобразие, успокоить заплаканные глаза чайными примочками и накрасить их заново. Писаной красавицы не получилось, но теперь, по крайней мере, Лена никого не пугала.

В довершение всех бед на свадебном платье лопнула «молния»: оказалось, что со времени последней примерки Ленин живот существенно вырос.

— Нитки! — кричала мама. — Надо зашить, пока жених не приехал!

Все кинулись искать швейные принадлежности, но из-за того, что бабушка вчера помогала Лене убираться, найти ничего не удалось.

Невеста готова была снова удариться в слезы.

— Я что, так и пойду регистрироваться с дыркой в правом боку?

Наконец коробку с нитками и иголками отыскали в духовке.

— А куда мне ее было девать? — оправдывалась бабушка. — У вас и так все углы забиты!

В этот момент зазвенел дверной звонок.

— Жених! — закричали двоюродные сестры.

Мама — все еще в бигуди и халате — кинулась к себе в комнату.

— Не открывайте!

— Откройте!

Лена галопом понеслась в коридор. Марика, не успевшая до конца зашить на ней платье, побежала следом «на нитке».

Наконец дверь кто-то открыл.

— Здравствуйте, девочки-! — раздался надтреснутый старческий голос. — Я прадедушка Константин Эрнестович из Мытищ.

Бывшему красному командиру, орденоносцу и народному заседателю было девяносто шесть. Голова его была абсолютно лысой, из ушей торчал пух, а костюм по фасону напоминал одеяния эпохи немого кино. И тем не менее прадедушка был чрезвычайно представительной фигурой.

— Леночка, вы выглядите ну точь-в-точь как моя жена-покойница! — сделал он комплимент невесте.

Лена несколько побаивалась Константина Эрнестовича. Прадедушка был надменен и деспотичен, всех называл на «вы» и любил вдаваться в воспоминания, которые надлежало внимательно слушать.

Его истории разительно отличались от того, что передавали по телевизору и печатали в газетах, поэтому потомки, как правило, прадедушке не верили. Впрочем, тот об этом не догадывался: из уважения к его возрасту никто никогда с ним не спорил.

Лена помнила, как в детстве Константин Эрнестович рассказывал ей «сказки»:

— Я, сударыня, удивлялся всего два раза в жизни и с тех пор больше не удивляюсь.

— А чему? — заинтригованно спрашивала его правнучка.

Глаза прадедушки подергивались дымкой воспоминаний.

— В семнадцатом году после кадетского училища я отправился принимать свой полк. Приехал в штаб, а там какие-то пьяные рожи шатаются. Я спрашиваю: «Где командир?» А они мне: «Мы за него. А тебя мы сейчас расстреляем как классово чуждый элемент».

— Так чему же ты удивился? — не понимала Лена.

— Да я думал, это бандиты были, а это оказались революционные солдаты, новая власть.

— А второй раз?

— А второй раз в тридцать седьмом. Кто-то написал анонимку в НКВД, что до революции я был офицером и угнетателем трудового народа. Чудом не посадили.

— Так удивился-то ты чему?

— Да какой же я угнетатель, когда я не успел начать угнетать!

В общем, Константин Эрнестович был поистине эпохальной личностью.

Проведя инспекцию по квартире, прадедушка нашел, что в ней «много непорядку». Лениной бабушке, его дочке, было обещано «надрать уши», а Марике сказано, что она «персик и душка».

— Визгу от вас — как от мартовских кошек, — под конец заявил он женщинам. — Где у вас тут тишина и покой? Мне отдохнуть с дороги надо.

Тишину прадедушке обеспечили в родительской спальне. Константин Эрнестович сел в кресло и только собрался было вздремнуть, как ему на глаза попался стоявший под кроватью ящик с ркацители. Не то чтобы прадедушка был алконавтом… Нет! Просто он являлся большим ценителем благородных напитков.

Через пятнадцать минут Константин Эрнестович уже с удовольствием прислушивался к шуму в голове. Ему было хорошо. На улице светило солнышко, впереди маячили радужные перспективы свадебного гулянья.

«Ленка-то на сносях: неужели праправнука дождусь?» — удивился третий раз в жизни Константин Эрнестович.

В этот момент на балконе что-то зашуршало. «Голуби», — подумал прадедушка. Но, повернув голову, он узрел нечто иное.

За окном маячили ни много ни мало… ангелы. Все трое были в серебристых одеяниях и как бы воспаряли, постепенно поднимаясь над парапетом. Потом большенький приоткрыл балконную дверь и шагнул в комнату.

Как старый коммунист и красный командир Константин Эрнестович не верил в загробную жизнь, но это зрелище потрясло его до глубины души. Сдавленно вскрикнув, он подхватил со стола большую деревянную линейку и, как саблей, наотмашь рубанул ею пришельца.

Получив по куполу, ангел замолотил то ли крылами, то ли передними лапками и громко выругался матом.

От этой запредельной жути прадедушка заорал.

— Дедуля, ну это же я, жених! — стаскивая с головы шлем, сказал небесный воин.

За несколько дней до свадьбы Миша заглянул в пожарную часть, где служил один из его приятелей, Коля Гребенкин. Там, в застекленном шкафу, он узрел нечто: сияющие серебром термокостюмы.

— Такую температуру выдерживают, что ой-ей-ей! — похвастался Коля. — Мы в них на учения в прошлый раз ходили.

— А можно я их возьму у вас не надолго? — восхищенно прошептал Степанов.

— Зачем?

— Ну это же почти рыцарские доспехи! Представляешь, если я заявлюсь в них на выкуп невесты? Там же все в обморок от восторга попадают!

Коля обещал все устроить.

Сценарий был проработан от и до. Накануне вечером Миша взял ножовку и спилил замок на чердачной двери в соседнем подъезде. Теперь дело оставалось за малым: залезть на чердак, через пожарную лестницу проникнуть в Ленину квартиру и похитить невесту в обход жаждущих выкупа подружек.

И вот настал час «икс». Облачившись в сверкающие термокостюмы, жених, Жека и Коля выбрались на крышу.

— Ждут! — хихикнул Пряницкий, глянув вниз на собравшихся у подъезда подружек.

— Пусть ждут, — снисходительно отозвался Миша.

«Эх, жалко никто нас на камеру не снимает!» — думал он, перебираясь с лестницы на балкон. Посвященная в заговор Марика специально оставила дверь приоткрытой, так что похитители беспрепятственно проникли в квартиру. Но тут их встретил Константин Эрнестович.

Термокостюм был рассчитан не только на запредельные температуры, но и на солидные механические нагрузки. Но куда ему было противостоять разбушевавшемуся прадедушке! После его меткого удара на лбу у Миши выросла здоровенная шишка, переливающаяся всеми цветами радуги.

Сбежавшиеся со всей квартиры женщины принялись жалеть пострадавшего.

— Мама! Где у нас пудра? — причитала Лена.

— Я пудреный в ЗАГС не пойду! — отмахивался Миша.

Константин Эрнестович смущенно топтался рядом.

— Забинтуйте его, да и дело с концом. Будет не жених, а загляденье: как будто только что с фронта вернулся.

«Хочешь нормальную свадьбу — бери в жены сироту», — отметил про себя Жека. Он всегда предпочитал учиться на чужих ошибках.

Шишку замазали, прадедушку успокоили, подружкам выдали бутылку шампанского, чтобы не расстраивались.

Вывернувший из-за угла свадебный кортеж усиленно загудел.

— Ну что, поехали жениться? — спросил Миша невесту.

— Поехали, — согласилась та.

И тут будущая теща торжественно вытащила из кладовки потертого полуметрового пупса и потребовала усадить его на крышу машины. Выяснилось, что этот Франкенштейн был их с отцом свадебным талисманом.

— Жека, миленький, — обратилась она к свидетелю, — проследи, чтобы с ним ничего не случилось! Это семейная реликвия — память для потомков.

Пряницкий поклялся личным счастьем, что с куклой все будет в порядке.

Вдвоем с Алексом они кое-как усадили ее на крышу и привязали ленточками.

— Интересно, почему на меня всегда навешивают самые дурацкие обязанности? — сокрушался Жека. — Я что, так похож на идиота?

— Спеши делать добро, Жека! — укоризненно сказал ему Алекс.

— Ага, спеши… Поспешишь — людей насмешишь!

— Ну садитесь все, что ли! — прокричала Марика, выскочив из невестиной машины. — На регистрацию опоздаем!

Разумеется, по дороге пупс был утерян.

— Жека! Ты же обещал, что ничего не случится! — разрыдалась теща. — Ты обязан его найти!

Оставив ленту свидетеля на попечение Алекса, Жека кинулся на поиски.

Пупс, вернее, то, что от него осталось, был обнаружен на перекрестке почти у самого Лениного дома. К тому времени по нему успело проехаться несколько автомобилей.

«Патологоанатом, блин! — подумал про себя Жека, собирая бренные останки в пакетик. — Ну, сейчас мне влетит!»

Тем временем сотрудница Дворца бракосочетаний уже начала читать напутствие молодым:

— Сегодня мы собрались в этом зале, чтобы поприветствовать двух молодых людей, готовящихся создать новую ячейку советского общества. Приятно видеть их радостные лица…

Впрочем, лица жениха и невесты были весьма далеки от радости.

— Где твой свидетель? — не разжимая губ, шептала разъяренная Лена. — Нам расписываться надо, а его все нет и нет. Кольца-то у него?

— У него, — уголком рта отвечал Миша.

— Если у нас не будет свадьбы, то у Пряницкого будут похороны.

Жека торопился, как мог. Поймал какую-то машину, домчался до Дворца бракосочетаний, взлетел по лестнице.

— Ты где шлялся?! — зашипели на него Мишины родители. — Иди к молодым!

Растолкав взволнованных родственников, Жека встал на свое место рядом с женихом и невестой.

— Мы верим, что они смогут пройти свой жизненный путь рука об руку… — продолжала читать церемониймейстерша.

— Принес? — спросил Миша, оглянувшись на Пряницкого.

— Принес.

— Отдай тетеньке!

— Зачем?

— Жека, я тебя сейчас убью! — довольно громко прошипела Лена.

Церемониймейстерша поперхнулась на полуслове и с сочувствием посмотрела на Мишину шишку, просвечивающую сквозь десятки слоев пудры.

— …и будут терпимо и бережно относиться друг к другу.

Бодрым строевым шагом Жека подошел к ней и вытащил из пакета голову пупса.

— Держите! Ничего, что по ней проехались пару раз?

Церемониймейстерша вскрикнула, кто-то заржал, теща забилась в истерике.

— Кольца где?! — рявкнула на Жеку невеста.

— Ах, кольца!

…Алекс внимательно следил за всеми подробностями советской свадьбы. Через несколько дней ему самому предстояло пройти все то же самое.

Оказалось, что первым делом новобрачные должны покататься по городу.

«Красная площадь — фотографироваться, пить шампанское, носить невесту на руках, — запоминал Алекс. — Могила Неизвестного Солдата у Кремлевской стены — возложение цветов. Скверик у Большого театра — распитие шампанского. Памятник Карлу Марксу — возложение цветов. Ленинские горы (смотровая площадка) — распитие шампанского и танцы под радиоприемник».

— Мы тоже будем возлагать букеты? — шепотом спросил Алекс у Марики, когда они вновь загрузились в машины.

Она улыбнулась ему:

— А куда же мы их будем девать? К себе я взять ничего не смогу — у меня дома Света и баба Фиса. Так что придется тащить все в общагу.

Алекс представил свою комнату, заваленную цветами, как гримерка примадонны.

— Ладно, букеты отдадим памятникам.

— Цветы — это еще полбеды, — усмехнулась Марика. — Главное, чтобы нам не надарили всякого барахла. А то у Ленки уже четыре мясорубки!

— Пять мясорубок, — проворчал Алекс. — Мне Жека сказал, что это самый лучший презент для молодоженов.

Марика сочувствующе сжала его руку. Сама-то она подарила нечто такое, что всегда пригодится в хозяйстве: бутылку из-под шампанского, набитую пятнадцатикопеечными монетами.

По дороге назад свадебный кортеж наткнулся на уличную елку с механическими фигурами сказочных героев.

— Все идем туда! — объявила Лена.

Гости тут же кинулись кататься с горок, орать и бегать вокруг аттракционов, а молодожены отправились фотографироваться рядом с Дедом Морозом.

Дед Мороз, без сомнения, являлся шедевром кукольного искусства: богатый кафтан, борода, изящные поклоны публике… А уж запряженный в его сани олень и вовсе был неподражаем: он столь естественно перебирал ногами, что его вполне можно было принять за живого.

— А рога-то у него какие! Рога! — восхищенно вопил Жека, приставая ко всем подряд. — Вот бы мне такие в прихожую!

— Да зачем они тебе? — удивилась Лена.

— Как зачем? Я бы на них шляпу вешал. Представляешь, приходишь ты ко мне в гости, а я так — р-р-раз! — и закидываю ее на рог.

Вокруг засмеялись.

— Да ты не попадешь! — принялся подначивать его Миша.

— Я?! — возмущенно ткнул себя в грудь Жека. — Да я по гороскопу Стрелец! Я во все, что хочешь, попаду! Я такой попадут… То есть попадщик… Ну, артиллерист, в общем…

— Ага. Ага.

— Лена, дай мне свой букет! Мерси. Смотри, Фома неверующий! — И с зычным «и-э-эх!» Пряницкий закинул невестины цветочки на рога.

На мгновение среди гостей воцарилась тишина.

— Ты что сделал?! — наконец жалобно произнесла Лена.

Родственники обрушились на Жеку с упреками.

— За куклой не уследил, церемонию чуть не сорвал, букетик выкинул! — наскакивала на него теща.

— А я нормы ГТО сдала на отлично! — вдруг вспомнила Марика и, скатав снежок, запустила им в оленя. Но букет, надевшийся на рог петлей бантика, только покачнулся от удара.

Олень тут же был подвергнут мощному обстрелу. Снежки разбивались о его голову и рога, однако ничто не помогало: букет все так же болтался на недосягаемой высоте.

Проходящие мимо старушки неодобрительно косились на происходящее.

— Милицию надо вызвать! Чего хулиганят тут?!

— Да ладно, свадьба ведь!

— И что свадьба? Приперлись всей толпой, детям теперь к оленю не подойти.

Лена вызвала Жеку пред свои гневливые очи.

— Как хочешь, так и доставай букет! — приговорила она.

— Да я не дотянусь! — развел руками Пряницкий.

В подтверждение своих слов он несколько раз подпрыгнул, но не смог дотронуться даже до нижней челюсти оленя.

— Поднимите его кто-нибудь!

Миша и Коля-пожарник схватили Пряницкого за ноги и поднесли к животному. Вцепившись в рога, Жека повис морда к морде с ухмыляющимся оленем.

— Хватай букет! — кричали ему болельщики. — Он же у тебя перед самым носом!

— Не могу! — хрипел Жека, не решаясь разжать пальцы. — Я высоты боюсь!

Наконец силы ему изменили и он рухнул с высоты в сугроб.

Лену спасла проходившая мимо дворничиха. Сжалившись над ней, она принесла метлу и легко сбила ею букет.

Константин Эрнестович полюбил Марику всей душой.

— Вы, Марика Андреевна, не отходите, пожалуйста, от меня, — попросил он, когда свадьба прибыла в шоферскую столовую, где должен был проходить банкет. — У меня в любой момент может случиться ишемическая болезнь сердца, а с вами мне намного спокойней.

Получив ее вымученное согласие, прадедушка тут же перешел в наступление:

— Я вам как на духу скажу, Марика Андреевна: лучше всех жилось при Николае Втором. Он и сам жил культурно — и нам давал. Но самый порядок, пожалуй, Сталин навел: как решит кого расстрелять, так уж непременно расстреляет. А потом власть либеральная стала, не вредная: кто сколько хочет, тот столько и ворует.

Алекса Константин Эрнестович ревниво оттирал:

— Вы, товарищ иностранец, пойдите помогите свидетелю! А то он без вас совсем замучился.

Свидетель между тем по очереди передавал гостям микрофон и требовал произнести тост.

— А теперь слово предоставляется теще! Кстати, мы с ней уже помирились. Тамара Яковлевна — замечательная женщина! У нас с ней много общего: мы оба любим телевизор!

Расчувствовавшись, теща подняла рюмку и начала путано объяснять Мише, как ему повезло с женой.

— Горько! — закричали гости.

«Возглас «Горько!», — отметил в своем блокноте Алекс, — означает, что гостям очень хочется посмотреть на поцелуй молодоженов. Услышав эту команду, жених и невеста встают и целуются до тех пор, пока тостующий не скажет «Сладко!». Иногда процедура длится несколько минут.

Примечание: спросить Мишу, что он при этом чувствовал».

Наконец очередь дошла и до Константина Эрнестовича. Из уважения к патриарху все притихли — даже Мишина родня из Пучежа, которая видела прадедушку первый раз в жизни.

Константин Эрнестович величественно поднялся и, прислонив микрофон к уху, громко закричал:

— Уважаемые молодожены! Я желаю вам только одного: хорошего маленького ребеночка. Миша! — обратился он к жениху. — Если родится мальчик, называй его как хочешь. А если девочка, то обязательно назови как Ленину прабабушку — Ксения Кузьминична.

Реакцию Лены было трудно передать. Она побледнела как простыня, вскочила, потом вновь осела на стул.

— Михайловна она будет! Михайловна! — громко возмутилась свекровь. — А Кузьминичн нам не надобно!

На Мишу Лена старалась не смотреть.

После поздравлений и обильного ужина свадьба разделилась. Молодежь отправилась в вестибюль танцевать, а старшее поколение, выкушав еще немного водочки, осталось в зале петь под баян. Солировал, разумеется, Константин Эрнестович. Благо дело, отсутствие слуха ему с лихвой компенсировал трубный глас.

— Пааахрррр дикимхррр степямхрррр Забайкалья хрррхррр, — неистово орал он с каким-то антимузыкальным похрюкиванием.

Бабушка вторила ему, также не попадая в ноты:

— Брядягяяяяя судьбу пряклиняяяяяяяя, тащилсяяяя с сумой на плячяяяяях…

Мишина родня из Пучежа текста песни не знала и потому лишь ритмично повторяла: «Да-да-дадада», дирижируя вилками.

Лишь новоиспеченная свекровь не участвовала в концерте: припав к сватьиному плечу, она горько всхлипывала: ей было ужасно обидно, что Миша не сказал ей, что она скоро станет бабушкой.

Тем временем на танцплощадке происходили не менее драматические события. Ленина двоюродная сестра вдруг воспылала особым чувством к Жеке и каким-то волшебным образом забралась к нему на руки.

— Ах, кружите меня, кружите! — восторженно голосила она.

Выпучив глаза, Жека мужественно тащил на себе даму, но потом его повело в сторону и он с грохотом обрушился на вешалку с одеждой.

— На ногах устоять не может, а все туда же: хочет девушкам нравиться! — кричала двоюродная сестра, выбираясь из-под чужих пальто. Но Жека уже ничего не слышал: он сладко спал, уткнувшись носом в чью-то шубу.

— Наверное, у Лены родится мальчик, — сказала Марика Алексу.

— Почему ты так думаешь? — спросил он.

— А есть такая народная примета: если свидетель упьется раньше жениха, то это к мальчику.

На первую брачную ночь теща решила предоставить семейное гнездо детям, а сама с отцом напросилась в гости к родственникам.

Но прадедушка Константин Эрнестович спутал молодоженам все планы. Когда-то давным-давно он был прописан в федотовской квартире и потому относился к ней как к собственной вотчине.

— Вы поймите, мне девяносто шесть! — возмущенно напомнил он. — Я могу спать только в своем старом доме. А если вы меня куда-нибудь отправите, у меня по дороге может случиться ишемическая болезнь!

— Пусть переночует в родительской спальне, — страдальчески поморщилась Лена.

Миша представил себе первую брачную ночь с прадедушкой за стеной.

— Квартира ваша…

Но пока теща стелила прадедушке постель, он взял и уснул в своей бывшей комнате — как раз на брачном ложе молодых.

Пытались разбудить — бесполезно.

— Слушай, Миш, перенеси его к нам! — прошептала теща. — Он так напился, что все равно ничего не почувствует.

Кряхтя, Степанов принял старичка на руки — тот только всхрапнул, как конь.

В три часа ночи Миша вдруг почувствовал, что к ним в постель лезет кто-то третий. Лена тоже вскочила, прижимая простыню к груди.

Оказалось, что прадедушка пробудился, сходил в туалет, а потом по стародавней привычке вернулся на свою кровать. То есть в Ленину спальню. Пришел, пододвинул Мишу, упал и уснул.

— Сейчас я его обратно отнесу, — пообещал Степанов перепуганной супруге.

На этот раз он обращался с прадедушкой далеко не так бережно. Просто вскинул его на плечо и понес. Даже пару раз о косяк стукнул.

— Ну что, спит? — с тревогой спросила Лена.

— Спит.

Миша был зол на весь мир.

— Знаешь, я буду верен тебе до конца жизни, — пообещал он жене. — Еще одной свадьбы я точно не переживу.