Заговор молчания

ГЛАВА 2

На дворе стояла Эпоха Великого Застоя. С одной стороны, вроде бы уже почти сорок лет в СССР не было войн, мало-помалу поднимался жизненный уровень, все граждане свято веровали в то, что живут в самой лучшей стране на свете…

Но, с другой стороны, не все было ладно в советском «королевстве». Пошлет тебя жена в магазин за таким пустяком, как кофе, а кофе-то и нету. Или есть, но за ним очередь, как в Мавзолей Ленина. И за сыром очередь, и за мясом очередь, и за зеленым горошком…

Непонятно: все работают от зари до зари, а купить нечего.

Еще непонятней было то, что самая лучшая страна на свете производила далеко не самые лучшие товары. Скажем, будет у тебя выбор: купить гэдээровскую коляску для ребенка или отечественную. Что купишь? Вот то-то и оно. Импортное — оно и есть импортное: и красивее, и прочнее, и престижнее.

Партия говорила, что это происходит оттого, что кругом развелись взяточники, бракоделы и спекулянты. Мол, как только вытравим их с корнем, сразу наступит коммунизм. А ты слушаешь и не веришь. Спекулянтов сажают тысячами, а лучше что-то не становится. Да и с коммунизмом как-то все неясно. Хрущев к какому году обещал его построить? К 1980-му. А сейчас уж 1983-й!

За границу ездить не смей, книжки самиздатовские читать не моги… Критиковать политику партии — это вообще чуть ли не измена Родине. Дали тебе двухкомнатную квартиру, зарплату в 120 рублей и путевку в санаторий «Солнышко» — будь счастлив. А всех несчастливых у нас аминазинчиком в спецпсихушках лечат. Ибо недовольными в самой лучшей стране могут быть только больные на голову.

Алекс попал на военную службу, купившись на рекламу. Уж больно все красиво показывали по телевизору: Честь и Мужество, Товарищество и Братство…

На самом же деле армейские будни Алекса заполнились Строевой Подготовкой и Занудством.

Армия не хотела, чтобы Алекс был героем. Она предпочитала видеть в нем маленький безотказный винтик в своем огромном механизме. Думать и принимать решения здесь не полагалось.

— Мне не нравится, когда чужие стремления выдаются за мои собственные! — возмущался Алекс дозвонившись до матери в Лос-Анджелес. — Как только контракт истечет, я уволюсь.

Мама от подобных заявлений лишь тихо ахала:

— Но ты же всегда мечтал быть военным переводчиком! Теперь что же, вся твоя учеба пойдет насмарку? Ты столько труда положил, чтобы выучить русский язык!

— Мам, я все равно здесь ни черта не перевожу, кроме дурацких статей и складских документов!

— А что ты собираешься делать на гражданке?

— Пойду в университет, получу степень, потом, может быть, займусь преподаванием. Мне почему-то кажется, что студентки будут обожать меня.

— Ты весь в своего покойного папочку, — устало вздыхала мама. — У него тоже цель жизни состояла в выпендреже.

Ну, определенная доля правды в маминых словах имелась. Алекс действительно любил производить впечатление. Во многом ради этого он и выбрал такую экзотическую профессию, как переводчик с русского. В самом слове «Россия» было заключено многое: трагедия императорской фамилии, драгоценные яйца «Фаберже», меха, икра, балет, скорбный трагик Достоевский… А с другой стороны — преступные планы коммунистов и ядерная угроза. Красота и порок в этой стране шли рука об руку и как бы проецировали себя на всех интересующихся Россией.

К тому же Алексу не пришлось особо надрываться, чтобы в совершенстве выучить язык: его бабка по отцовской линии была из старинной петербургской семьи, так что к семи годам он уже довольно бойко болтал по-русски.

— Бабушка тебя все время портила, — утверждала мама. — Отправишь к ней нормального ребенка, а через месяц получаешь бог весть что. По-английски говорить не хочет, сандвичи есть не желает, да еще и капризничает постоянно. Упрется как мул: «Я сам!» — и все тут! Шнурки завязывать — сам, мыться — сам… Даже стричься — и то сам хотел.

Алекс только посмеивался. Ему нравились подобные рассказы.

Бабушка Анна — строгая, сухая, с неизменной ниткой жемчуга на шее — была героиней его детства. Аристократка до мозга костей, она до самой смерти сохранила горделивую осанку и великосветские манеры. И дом у нее был ей под стать — резная мебель, бронзовые люстры на цепях, кровать с бархатным балдахином…

Бабушка совершенно не принимала такие достижения цивилизации, как замороженные продукты и музыкальные пластинки.

— Это же суррогат! — возмущалась старая леди. — Еда должна быть свежей! А музыку нужно слушать в опере или в концертном зале. А если идти у них на поводу, так завтра мы начнем пить растворимый кофе и читать комиксы!

Под «ними» бабушка подразумевала политиков и бизнесменов, которые стремятся удешевить и потому опошлить истинную культуру.

— Они все заменили рекламой: любовь, желания, убеждения, — говорила она, брезгливо поводя плечами. — Мы желаем не то, что нам нужно, а то, что выгодно этим негодяям. Мы думаем чужие мысли, лелеем чужие мечты… Даже в политике мы всегда на стороне телевизора, а не на стороне здравого смысла.

— Никогда и никому не позволяй манипулировать собой, — поучала она Алекса. — Даже если все будут против тебя. Запомни, большинство далеко не всегда право, а всеобщее «так принято» может таить в себе страшные вещи.

Алекс соглашался, кивал… И в результате сделал все наоборот — записался в армию не потому, что страстно хотел стать военным, а насмотревшись рекламы и наслушавшись красноречивого рекрутолога.

И как же он потом жалел, что не последовал бабушкиному совету!

— Хоть какую-то пользу принесете обществу, — проворчал полковник Кроссон, когда Алекс в последний раз появился в его кабинете. — Ваше увольнение одновременно повысит уровень дисциплины и в армии, и на гражданке. У нас одним разгильдяем будет меньше, а у них появится хоть кто-то, кто умеет застилать койки.

Алекс тут же поклялся не посрамить честь полка и всемерно способствовать распространению своих постельных навыков.

— И не смейте больше морочить голову своей девушке, — смягчившись, сказал полковник. — Как ее там?

— Эми, — подсказал Алекс.

— Так вот, раз вы обещали Эми жениться, то женитесь. Для девушек это очень важно.

Алекс и Кроссону пообещал все, что он хотел услышать. Хотя в глубине души он очень надеялся, что Эми больше не захочет связывать с ним свою судьбу.

Однако его невеста не собиралась так легко сдаваться: она переехала в Лос-Анджелес, познакомилась с мамой Алекса и начала соблазнять ее рассказами о будущих внуках.

— Зачем ты сказал, что женишься на ней? — спросил у Алекса его приятель Хесус. — Это ведь не девка, а асфальтовый каток: кого хочешь расплющит в лепешку!

В ответ Алекс только хмурился:

— Ничего я ей не говорил! Я только промычал «угу», да и то в состоянии аффекта. Дело-то было после секса! А она сразу кинулась рассылать приглашения на свадьбу.

— Ну и что ты теперь собираешься делать?

Алекс задумчиво поскреб коротко остриженный затылок:

— Отращу волосы, куплю себе широченные штаны, сделаюсь нищим студентом… Может, она сама от меня сбежит?

Под Рождество к дому Алекса подкатил папа Эми. На заднем сиденье его «бьюика» лежала увесистая бейсбольная бита. Намекнув, что у Эми есть четыре брата — морских пехотинца и дядя-полицейский, папа потребовал назначить дату свадьбы.

— Этим летом, — мрачно сказал Алекс и на следующий день отправил свои документы в IREX, организацию, занимающуюся международными студенческими обменами.

Через несколько месяцев ему пришло подтверждение: его зачислили в группу, вылетающую в Москву.

Услышав об этом, мама пришла в ужас.

— Там же медведи по улицам ходят! — схватилась она за сердце.

— Ну и что? — невозмутимо отозвался Алекс. — У нас на Аляске тоже такое бывает. Зато в России я смогу сходить в Большой театр, сфотографироваться на Красной площади и посмотреть на мумию Ленина.

Но маму подобные перспективы не впечатляли. Она организовала целый комитет из всевозможных тетушек, соседок и приятельниц, которые должны были отговорить ее сына от самоубийства.

— Они там все вечно пьяные! У них там круглый год зима! — хором скандировали мамины союзницы.

А мама доставала из кармана вырезку из газеты, где черным по белому было написано, что у русских на целый квартал одна зубная щетка.

— Так, леди, отставить разговорчики в строю! — скомандовал им Алекс. — В армию вы меня отпускать не боялись, а в Россию боитесь?

На что тетушки ответили ему, что в худшем случае его бы привезли из армии в цинковом гробу — овеянного славой, накрытого цветами и звездно-полосатым флагом. А в России он просто пропадет, и мать даже не сможет как следует его оплакать.

После этого Алекс решил, что непременно поедет в СССР, ибо в Москве у него не было ни родственников, ни друзей семьи, ни папы любимой девушки.

Кстати, Эми он так ничего и не сказал: просто уехал, и все. И мысль о том, как он ловко сбежал из-под венца (без скандалов, слез и истерик), доставила ему немало приятных минут.

В Россию летели группой в двадцать семь человек. Багажа набрали целую гору: по слухам, в СССР многие вещи вовсе не продавались. На лицах — улыбки первооткрывателей, в душе — нервная эйфория.

Лидер группы Ховард — аккуратный, лысенький, в старомодных золотых очках, — раздал всем по зеленой брошюре с инструкциями.

Сев в самолет, Алекс полистал ее странички:

Запрещено:

— передавать кому бы то ни было бумаги, свертки, конверты и т. п.;

— менять валюту у частных лиц;

— продавать частным лицам свои вещи;

— фотографировать аэропорты, вокзалы и мосты.

Не рекомендуется:

— ходить, сидеть или лежать на газонах;

— жевать жвачку в общественных местах;

— улыбаться незнакомым людям;

— спорить о политике и государственном устройстве.

— Одной леди кагэбэшники подсунули в карман гранату и беднягу тут же арестовали, — сообщил Алексу здоровенный парень, сидящий в соседнем кресле.

— Ну, тебе-то это не грозит! — усмехнулся Алекс, оглядывая массивную фигуру одногруппника. — Ты от целого взвода голыми руками отобьешься. Ты чем занимался: борьбой или американским футболом?

— Хорошо кушал, — скромно потупил глазки сосед.

Несмотря на свои внушительные габариты, он панически боялся России. По всей видимости, его тоже предварительно обработали сердобольные родственницы.

— В этой стране живет более двухсот миллионов человек. Ведь как-то они там выживают, правда? — попытался приободрить его Алекс.

Парень только нервно сглотнул.

Выяснилось, что его зовут Бобби Кид и он едет в Москву писать диссертацию по русскому сентиментализму. «Небось поет в церковном хоре и падает в обморок при слове «попа», — подумал Алекс. Его всегда восхищали подобные незамутненные личности. «Возьму его под опеку и научу плохому», — решил он.

Это была его месть всем тетушкам мира.

…Москва навалилась на них как лавина. Вроде бы сто раз видели ее по телевизору и на фотографиях, вроде бы представляли, как все должно выглядеть, но действительность оказалась совсем другой.

Всю дорогу до общежития Алекс и Бобби не отлипали от окна автобуса.

— У них вообще нет рекламы!

Алекс ошарашенно кивал. Не было ни придорожных щитов, ни уличных экранов. Зато в избытке имелись плакаты: «Миру — мир!», «Слава рабочему классу!» и «Решения XXVI съезда КПСС в жизнь!».

Дома были другие! Многоэтажки, похожие на обувные коробки, чуть поближе к центру — массивные здания сталинского классицизма, еще ближе — старинные особняки, переделанные под конторы различных ведомств.

И ни одной знакомой марки машин на улицах!

«Другая планета!» — пронеслось в голове у Алекса.

— Смотри, смотри! — возбужденно зашептал Бобби, показывая на стайку девушек у остановки.

— О! Симпатичные! — оценил Алекс.

Насчет русских женщин он читал самые разные вещи. В одной книге говорилось, что все они коренастые, широкие в кости и толстые. В другой — что русские, как и вообще славянки, весьма красивы. Оказалось, что правы и те, и те: молодые девушки действительно были очень милы. Но вот красивых женщин среднего и пожилого возраста что-то не было видно.

«Ну, средний и пожилой возраст нас и не интересует», — подумал Алекс. Пока что Москва ему нравилась.

Комендантша студенческого общежития, грудастая и задастая, как шумерская богиня плодородия, выдала вновь прибывшим ключи от комнат.

— Вы будете жить по двое, — сказала она, сверяясь со списком. — Так… Вас тут нечетное количество… Значит, последний по алфавиту будет жить с нашим студентом.

Последним по алфавиту шел как раз Алекс.

— Ну вот! — вздохнул Бобби. — А я хотел с тобой поселиться…

Алекс пожал плечами:

— Да ладно! Все равно мы через стенку друг от друга будем.

— Мы вас подселим к Мише Степанову, — разъяснила ему комендантша. — Он у нас комсомолец, отличник и активный общественник. Так что можете ни о чем не беспокоиться.

— Не буду, — пообещал Алекс. Хотя, если честно, он предпочел бы обладателя менее роскошной репутации: активные общественники никогда не внушали ему доверия.

Ховард несколько раз хлопнул в ладоши, призывая группу к вниманию:

— Сейчас распаковывайтесь, принимайте душ и идите спать. Кто хочет, может немного прогуляться по городу. Схема метро у всех есть?

— Есть… — нестройно отозвались студенты.

— Вечером, в шесть часов, собираемся в первом корпусе, в комнате триста четыре. Это международный отдел нашего института. Я ознакомлю вас с расписанием и дам кое-какие инструкции.

Алекс поднял руку:

— А где здесь ближайший «Макдоналдс»?

Ховард улыбнулся:

— Здесь вообще нет фаст-фуда.

— Что, серьезно? — растерянно произнес Алекс. — А где же тогда питаться?

Ховард посовещался с комендантшей.

— Через дорогу имеется круглосуточная столовая, но сегодня она закрыта на учет. А продукты продаются в гастрономе напротив. На вашем этаже есть кухня, так что можете сготовить себе что-нибудь.

Перспектива готовить самому Алекса не вдохновляла. Из всего многообразия кулинарных рецептов он знал только один — как из подручных средств состряпать хотдог: покупаешь сосиску и булку, вставляешь одно в другое, поливаешь кетчупом и ешь.

— Ты куда сейчас? — спросил Алекс у Бобби, когда они, сгибаясь под тяжестью чемоданов, направились к своим комнатам.

— Спать! — отозвался тот. — Устал сильно.

— А я на разведку. Надо вызнать, что тут есть съедобного в гастрономе.