Заговор молчания

ГЛАВА 3

Трудно было найти двух более непохожих людей, чем Жека Пряницкий и Миша Степанов. Они даже внешне представляли собой полную противоположность: Миша — русоволосый, невысокий и широкоплечий; Жека — темный и вертлявый, как майский комар.

Их первая встреча произошла во время вступительного экзамена по истории. Миша уже взял билет и принялся старательно составлять план ответа, как в дверь аудитории всунулась острая мордочка Пряницкого.

— Можно войти? — обратил он жалостливый взгляд на экзаменационную комиссию.

По какой-то непонятной причине его простили за опоздание. Впоследствии Миша не раз удивлялся тому обстоятельству, что неприятности скатываются с Пряницкого, как с гуся вода. Людям почему-то было неудобно ему отказывать.

— Ха! Это единственный билет, который я выучил! — радостно сообщил Жека, плюхаясь за парту рядом с Мишей. И тут же начал крутиться, всех отвлекать и выспрашивать, кто что знает об аграрной реформе Александра Второго.

Миша понял, что если он сейчас не спасет неугомонного соседа, то тот ни за что не даст ему сосредоточиться.

— Записывай! — прошептал он едва Слышно. — Идея освобождения крестьян от крепостной зависимости появилась в обществе задолго до воцарения Александра…

Экзамен Жека сдал на пятерку и в качестве благодарности сводил Мишу на концерт в Кремлевский дворец.

С тех пор и началась их странная дружба.

Что их сближало? Пряницкий объяснял это так:

— Я Мишкой маму успокаиваю. Она меня спросит: «Кто твои друзья, сынок?» Не буду же я ей перечислять Генку с Арбата или Майонеза с Бубой-Медвежатником! Они ее напугают. А так приведу домой Степанова, он маме про комсомол что-нибудь расскажет. Или про шефскую помощь… И всем хорошо.

Миша же просто пал жертвой обаяния Пряницкого. С ним было интересно. Он так легко и весело прожигал свою порочную жизнь, так смешно рассказывал байки и передразнивал ближних, что ему можно было простить все — вплоть до хронических долгов по членским взносам.

Пряницкий поджидал Мишу возле комитета комсомола.

— Ну?! Что там с Коровиным?!

— Отчислили! — безнадежно махнул рукой Миша.

Жека спал с лица:

— За что?!

— Он на парте анекдот написал. Кто-то увидел и стукнул в деканат.

— Ничего себе! — Постреляв по сторонам глазами, Жека приблизился к Мишиному уху: — А что за анекдот-то? Политический?

— «Включаю радио — там Ленин. Включаю телевизор — опять Ленин. Читаю газету — Ленин. Теперь боюсь открывать консервы», — нехотя пересказал Миша.

На Жекином лице на секунду вспыхнула улыбка.

— Дурак! Зачем же он на парте-то?!

Вовка Коровин был их однокурсником. В институт его приняли с большой натяжкой, ибо с личным делом у Коровина была просто беда: все его родственники сидели.

Впрочем, к этому факту своей биографии он относился не без гордости.

— У папани две судимости, — со значением рассказывал Вовка. — По малолетству за хулиганство, потом за браконьерство. Мамка получила условное за растрату. У дяди Толи статья за грабеж, у дяди Вали, кажись, за мокруху. Ну а брательник — это хищение социалистической собственности в особо крупных размерах.

В общем, весь уголовный кодекс в наборе.

Вовка, как никто, умел «ботать по фене», объяснять значение татуировок и петь песню «Голуби летят над нашей зоной». За последний год Жека довольно тесно с ним общался: вдвоем они проворачивали какие-то темные спекулятивные делишки.

— А я вот нисколько не удивился, что твоего Коровина исключили, — сказал Миша, когда они вышли на улицу. — Поверь моему слову: рано или поздно он пойдет по стопам родителей.

Но Жека, казалось, совершенно его не слушал. Ему было искренне жаль Вовку, пропавшего ни за что ни про что.

— Надо поминки устроить, — сумрачно сказал он. — Все-таки товарища потеряли… В неравных боях… Водку-то пить будешь?

— Э-э…

— Значит, едем к тебе, — сделал вывод Жека.

Миша поморщился. Поминки — дело неплохое, но сегодня в общежитие заселялась новая партия иностранцев, и было бы лучше обойтись без дебошей и пьянства. Ну да как Пряницкому откажешь? Он тут же вытаращит глаза и начнет упрекать в трусости, подхалимаже и предательстве студенческих идеалов.

Пару недель назад Жека устроился в общагу электриком, так что путь в вожделенный иностранный сектор был для него открыт. На этот учебный год у Пряницкого были грандиозные планы: выменивать у иностранцев сувениры и шмотки, продавать их по спекулятивной цене и богатеть, богатеть, богатеть.

— Что, опять лампочки пошел проверять? — спросила Жеку бдительная Марь Иванна.

— Ага, — с готовностью кивнул Пряницкий.

— А чего ж парень, который до тебя работал, не проверял их каждый день?

— Так ведь он без души к делу подходил!

В результате этих нехитрых переговоров Марь Иванна всегда пропускала Жеку на вверенную ей территорию. А тот в свою очередь баловал старушку шоколадными конфетами и витиеватыми комплиментами. Ему нужно было здесь примелькаться.

— Ничего, я еще разворошу это сонное царство! — пообещал он Мише, когда они завернули за угол. — Я тут такую коммерцию разведу — мама не горюй!

— И вылетишь из института вслед за Коровиным, — ворчливо отозвался Миша. — Приставать к иностранцам запрещено правилами внутреннего распорядка.

Но воевать со спекулянтскими наклонностями Пряницкого было совершенно бесполезно: когда ему грозила финансовая прибыль, он был готов поменять даже великую Родину на меньшую с доплатой.

Очутившись в своей комнате, Миша достал из кармана пол-литру.

— У тебя есть чем закусывать? — спросил Жека, вытаскивая из тумбочки стаканы.

Миша пожал плечами:

— Вчера последнее печенье прикончил. Хочешь, я на кухню сбегаю, спрошу у кого-нибудь хлеба?

То, что в кухне кто-то варит пельмени, Миша учуял еще из коридора.

У плиты стоял незнакомый парень — судя по всему, один из вновь прибывших иностранцев. Он сразу не понравился Степанову — ну что это такое? Волосы до плеч, на шее цепочка, на плече татуировка…

«Пижон!» — с неприязнью подумал Миша, лазая по шкафам в поисках какой-нибудь горбушки. Но кругом было пусто — ни украсть, ни посторожить. Вчера вьетнамская община отмечала какой-то праздник и вычистила даже соль из общей банки.

Запах у пельменей был весьма волнующий. Миша искоса посмотрел на их владельца.

— Ты откуда? — спросил он по-английски.

Парень широко осклабился и протянул Мише руку:

— Из Соединенных Штатов. Меня зовут Алекс Уилльямс.

Вот это была новость! Еще ни разу в жизни Степанову не приходилось так близко находиться от потенциального противника. В иностранном секторе жили арабы, индусы, поляки… Иногда даже попадались немцы и греки… Но американцев никогда не было.

Миша испытывал ненависть к США с младых ногтей. Еще бы! В новостях только и говорили о том, что американцы кого-то разбомбили, кого-то замучили, кого-то посадили в тюрьму за политические убеждения… К тому же они постоянно грозились развязать ядерную войну и одним ударом расправиться с СССР.

— Прости, ты не мог бы мне помочь? — обратился Алекс к Мише.

— Ну? — почти враждебно отозвался тот.

— Я не знаю, сколько нужно варить эти пельмени. На упаковке почему-то не было рецепта.

Миша заглянул под крышку и вдруг понял, что никогда себе не простит, если не подшутит над американцем.

— О, да они у тебя все порченые! — печально произнес он.

На лице Алекса отразилось полное непонимание.

— Почему?

— Если пельмени всплыли, значит, они того-с…

— Но они же все всплыли!

— Не ешь, отравишься на фиг.

Разочарованию американца не было предела.

— Тогда почему их продают в магазинах?

— А это для собак. Знаешь, у кого есть большие псы, так им очень удобно. Сварил кастрюлю тухлых пельменей — и забот не знай.

Хихикая в душе, Миша взял с подоконника ничейную тарелку.

— Давай я их выкину. А то ведь ты, наверное, не в курсе, где у нас мусоропровод.

Алекс покорно отдал ему свой обед.

— Это странно. Я понятия не имел…

— Ничего, научишься, — пообещал ему Степанов.

— Мишка, ты злодей! — полушутя-полусерьезно сказал Жека, выслушав рассказ о краже пельменей. — Ты мне всю потенциальную клиентуру распугаешь. Разве можно так с гостями столицы поступать?

Миша поделился с ним половиной своей добычи.

— Поживи с мое в иностранном секторе и не такое проделывать будешь. Ну бесит меня, когда наши иностранцам задницу лижут! Иностранцам все можно, им везде зеленый свет. Прикатит какой-нибудь Мумба-Юмба: сначала по стеночке ходит, боится лишний раз рот раскрыть, а потом глядишь — освоился: девочек по ресторанам водит, сам себе козырным кажется. И еще критикует: это у вас плохо, то у вас нехорошо. Не выношу этого!

— Ну, за светлую память Коровина, — поднял свой стакан Пряницкий.

— За Коровина.

Внезапно в замке зашевелился чей-то ключ. Миша с Жекой переглянулись.

— Комендант? — тихо прошептал Пряницкий, пряча бутылку под кровать.

Но это был не комендант — это был тот самый американец.

— О, так вы мой сосед? — расплылся он в улыбке.

И тут его взгляд застыл на тарелке с пельменями. Твою мать!

— Что же вы мне сразу не сказали, что любите корм для собак? — спросил он, враз переменившись в лице. И, не добавив больше ни слова, исчез за своей дверью.

— Это ты у него спер пельмени? — потрясенно произнес Жека.

Миша кивнул. В его голове все смешалось. Они что там, в международном отделе, с ума посходили?! Это ж додуматься надо: подселить к нему американца! Ну все: теперь ни на какую ответственную должность не устроишься! В любой момент спросят: имел контакт с Западом? Имел. Значит, вполне можешь быть завербованным агентом.

— Слушай, давай его к себе пригласим! — вдруг горячо зашептал Жека. — Познакомимся, поболтаем…

Мишка приблизил к нему ошалевшие глаза.

— Ты что, с ума сошел?! А вдруг он кому расскажет?

— Да ладно, не будь свиньей! — отмахнулся Жека. — Мы его пельмени сожрали, а в ответ даже ста грамм не нальем? Он же обидится!

— Пусть обижается! Ты что, не понимаешь? С американцами могут общаться только специально обученные люди из Интуриста!

— Я его сейчас позову! — ничего не слушая, заявил Жека. — Эй, Алекс! — постучался он к соседу. — Выпить хочешь?

«А наш блок наверняка поставили на прослушивание, — в тоске подумал Миша. — И все наши с Пряницким разговоры уже записаны на пленочку».

В этот момент на пороге появились американец с Жекой.

— Осторожно! Тут в углу у Степанова удочки стоят, не запнись, — заботливо кудахтал тот. — А здесь у нас лыжи… Не смущайся, будь как дома. Мишка, наливай!

— Я — Жека! — представился Пряницкий, протягивая Алексу руку. — Надеюсь, ты не обижаешься на нас? Мы же просто пошутить хотели.

— Нет-нет, — заверил его Алекс. — Я сразу так и понял. А тебя как зовут? — обратился он к Мише.

Тот поднял на него недоверчивый взгляд:

— Михаил Степанов.

Глаза Алекса округлились.

— Неужели?! Тот самый Михаил Степанов?! Я столько о тебе слышал! — Схватив его ладонь, он бешено затряс ее.

Миша ничего не понимал.

— Ты же вроде только-только приехал…

— Мне уже все про тебя рассказали: что ты активный комсомолец, общественник, но при этом… — тут Алекс хитро ему подмигнул, — у тебя всегда можно достать кокаин.

Миша с Жекой переглянулись.

— Кто тебе сказал?!

— Да об этом все говорят! — невозмутимо произнес Алекс. — Не возражаете, если я стащу у вас пару пельменей? А то есть очень хочется.

Миша сидел за столом бледный как мел. Кто мог распустить про него подобные слухи?! Враги? Завистники из советского сектора? Комендантша?

Черт дернул этого американца за язык! Теперь из-за него Мишу потащат в КГБ объясняться насчет наркотиков. Комната-то прослушивается!

А Пряницкому все было нипочем. Он пил водку, хохотал и вовсю кокетничал с новым знакомым.

— Мы из тебя сделаем настоящего московского студента, — клялся он Алексу. — Через месяц ты будешь владеть сорока семью рецептами блюд из картошки и тридцатью восемью — из макарон. Ты будешь знать о тараканах и мышах больше, чем любой средний биолог. Узнаешь, что тараканы — бессмертны…

Миша опрокинул себе в глотку очередные пятьдесят грамм. Нужно было как-то доказывать, что на самом деле он никакой не наркоторговец, что он всю жизнь был идеологически выдержанным и морально устойчивым.

— А что ты думаешь насчет борьбы с агрессивной политикой американского империализма? — наконец обратился он к Алексу.

Тот перевел на него непонимающий взгляд:

— Чего?

— Матом тебя прошу, ну не надо про политику! — поморщился Жека. — Спроси-ка лучше товарища Уилльямса, почем у них, в Америке, джинсы продают?

— Начиная с десяти долларов, — отозвался Алекс.

Жека схватился за сердце.

— Мама дорогая! А на наших барахолках по двести рубликов толкают!

— А курс доллара какой?

— Официальный — шестьдесят копеек, — чуть не плача, произнес Пряницкий. Ему только что открылась страшная правда о несправедливости жизни.

Месть Алекса удалась на славу. Он так и подумал, что комсомольцу и общественнику Степанову дурно станет, если он бросит тень на его незапятнанную репутацию. Алексу и раньше доводилось встречать подобных типов: например, капрал Брэдли тоже впадал в коматозное состояние, если ему намекнуть, что «все знают о его тайных пороках».

Зато во втором русском, Жеке Пряницком, Алекс тут же почувствовал родственную душу. «Аферист и пройдоха, каких свет не видывал, — с уважением подумал он. — Надо будет сойтись с ним поближе. Он наверняка знает, как здесь можно весело провести время».

Без пятнадцати шесть Алекс распрощался с новыми знакомыми и отправился в международный отдел.

От выпитой водки в голове было тихо и глухо.

«Так вот ты какой, советский народ!» — усмехнулся Алекс, вспоминая свой первый контакт с местной цивилизацией.

В США было довольно много эмигрантов из России, но судить по ним о современном Советском Союзе не имело никакого смысла.

В двадцатых — сороковых годах в Америку перебрались белогвардейцы и их потомки — из тех, кто был побогаче и у кого были нужные связи. Но они жили по законам старой, дореволюционной России и знать ничего не знали о том, что в действительности творится в СССР.

А новая волна эмиграции в большинстве своем состояла из евреев, бежавших в США от антисемитизма. Они хоть и являлись плотью от плоти советской системы, но статус национального меньшинства накладывал на них свой отпечаток. Для многих из них слова «русские» и «Россия» никогда не были равнозначны словам «я» и «мы».

Американская пресса тоже не могла с точностью ответить на вопрос: что же это за страна такая — Советский Союз? Полагаться на мнения путешественников и журналистов не стоило — все-таки они были лишь сторонними наблюдателями. А советские газеты и вовсе все запутывали. В них было столько пропаганды, что отличить, что правда, а что ложь, не представлялось возможным.

В общем, Алекс чувствовал себя Колумбом, прибывшим на новую, никому не ведомую землю.

В международном отделе уже все собрались. Стараясь дышать в сторону, Алекс сел на свободный стул между Андреа Хадсон и Триш Миллер.

— Держите свое расписание, — произнес Ховард, раздавая отпечатанные на машинке листы.

— Ты куда-нибудь ездил? — спросила шепотом Триш. — Нет? А мы уже были на Красной площади. Я всю жизнь думала, что Кремль — это тюрьма вроде Алкатраса. А оказалось, что там расположены правительственные здания.

— А какое здесь метро! — восторженно воскликнула Андреа. — Везде мрамор, статуи, мозаики! Напротив нас в вагоне сидел парень: он зевнул, а у него полный рот золотых зубов!

Алекс покровительственно оглядел девчонок.

— А я сделал серьезное этнографическое открытие. Оказывается, водка для русских — это то же самое, что для нас психоаналитик: весьма способствует налаживанию контактов с окружающими.