Звезды для моей герцогини (СИ)

Глава 1

Хэмптон-корт, 26 ноября 1533 года

Моя мать вышла замуж, когда ей было пятнадцать. Она говорила, что в тот день рыдала так, словно шла на собственные похороны, а не под венец. Брак стал для нее тюрьмой, и когда стальные решетки темницы захлопнулись за ее спиной, она вцепилась в них и начала греметь изо всех сил.

Но не для того, чтобы выбраться, нет. Она хотела свести с ума своего тюремщика.

Я надеюсь, что не повторю ее судьбу. Надеюсь, что меня ведут не в темницу, а в роскошный просторный зал, полный покоя и радости. И любви.

Сегодня день моей свадьбы. Мне четырнадцать лет, и это всего на год меньше, чем было матушке. Хотелось бы, чтобы на этом совпадения закончились.

Несколько различий точно есть. Мой жених одного со мной возраста, а не вдвое старше. И для него это тоже первый брак. А еще он сын короля. Отец ведет меня через дворцовые залы прямиком к часовне, чтобы наша семья, наконец, породнилась с королевской семьей. Он в восторге от этого союза и даже не пытается скрыть свою горделивую улыбку.

Для отца моя свадьба — это триумф. Для матери — позор. Для меня — страх и неизвестность.

Меня зовут Мэри Говард, и я ношу это имя последние секунды своей жизни. Еще чуть-чуть, и я стану Мэри Фицрой. Осталось только повернуть за последний угол, подойти к алтарю и произнести клятвы.

И желательно сделать всё это, не запнувшись о собственное платье, которое изрядно мне мешает. Такого конфуза матушка точно никогда мне не простит. А вот брат будет хохотать до боли в животе, это я точно знаю.

Двери часовни открыты, и мы заходим в них. Я крепко сжимаю огромную отцовскую руку, шершавую и надежную. Отец еще ни разу меня не подводил. Он приложил максимум усилий, чтобы устроить мне такой выгодный брак, так что и я не должна подвести его.

Я должна стать лучшей из всех королевских невесток, которых знала Англия.

Но, Господь мне свидетель, так страшно мне еще не было. И когда я вижу на том конце часовни своего жениха, страх усиливается в разы. Стягивается узлом у меня в животе.

Генри Фицрой ждет меня. Ждет, чтобы назвать своей женой.

Моя семья знает его много лет. Конечно, вся страна знает его много лет, ведь люди так долго ждали мальчика, что были рады этому бастарду, словно принцу, но все-таки мы, Говарды, знакомы с ним чуть лучше остальных.

Отец лично организовывал его почти-королевский двор, искал ему наставников, выписывал лучших учителей. Моего брата Гарри отправили к нему в Виндзор, чтобы они вместе учились, жили, играли и в итоге стали лучшими друзьями. В этом и был замысел отца — сделать королевского сына другом нашей семьи. И этот замысел удался.

Даже более чем.

Теперь Генри Фицрой уже не мальчик. Это юноша на голову выше меня, с узким лицом и густыми рыжими волосами, которые отливают медью, когда солнечные лучи падают на них сквозь витражи. Его бледно-голубые глаза смотрят прямо на меня. Я уже подошла достаточно близко, чтобы взглянуть в них.

Достаточно близко, чтобы смутиться. Он такой красивый.

Пожалуй, нос у Генри великоват, но его это не портит. В конце концов, не мне, урожденной Говард, рассуждать о носах. У нас самих они не меньше.

Генри приветливо улыбается мне, и я нервно улыбаюсь ему в ответ. Он протягивает руку, и отец бережно вкладывает в нее мою ладонь. Передает меня будущему мужу и отходит.

Как бы мне не свалиться на пол от волнения.

Рука Генри очень мягкая и немного влажная. Мне только сейчас пришло в голову, что он, наверное, тоже переживает не меньше моего. Боится. Думает о том, что ждет нас впереди. Стану ли я его величайшей гордостью или величайшей обузой?

Священник начинает обряд. Его слова звучат громко, чтобы слышали все присутствующие, но я не могу сосредоточиться на смысле сказанного. Я поднимаю глаза и вижу сводчатый потолок и великолепный витраж, с которого на меня смотрят король и его первая королева — Екатерина. Ее опыт, как и опыт моей матери, мне совсем не хочется повторять. И не придется. Я не собираюсь врать своему мужу ни при каких обстоятельствах.

Полюбим ли мы с Генри друг друга? Мы должны. Я должна полюбить его. Стать его частью, раствориться в нем. Ядолжнас этим справиться.

Когда священник спрашивает нас, пришли ли мы сюда по доброй воле, мне приходится сделать над собой усилие, чтобы ответить ему.

— Да, — повторяю я за Генри, и мой собственный голос кажется мне мышиным писком.

Примем ли мы детей, посланных нам Богом?

Конечно, примем.

Готовы ли мы ценить и уважать друг друга?

А разве я имею право не уважать королевского сына?

Наступает время клятв, и мне еще сильнее хочется провалиться сквозь землю. Узел страха в животе становится туже. Хорошо, что Генри первый.

— Я беру тебя, Мэри, в законные жены…

Просто повторю всё за ним.

— … быть тебе верным и любящим мужем…

Только заменю мужа на жену.

— … обещаю любить и почитать тебя…

В его голосе еще остались детские нотки, но это уже почти голос мужчины, глубокий и бархатный. Он едва не запинается на последних словах. «До конца своих дней».

До конца дней. Нам четырнадцать, и мы клянемся быть друг с другом до конца своих дней. Интересно, Генри находит это таким же пугающе ответственным обещанием, как и я?

Моя очередь. Я набираю в грудь побольше воздуха, как будто собираюсь окунуться в ледяную воду.

— Я беру тебя, Генри, в законные мужья.

Обещаю быть тебе верной и любящей женой.

Обещаю быть с тобой и в горе, и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и в здравии.

Обещаю любить и почитать тебя как своего супруга… до конца своих дней.

Пока смерть не разлучит нас.

Священник повязал наши руки белой лентой в знак того, что отныне мы — одно целое. Мэри Говард большей нет, её место заняла Мэри Фицрой, герцогиня Ричмонд и Сомерсет. Жена королевского сына.

Мы с мужем поворачиваемся лицом к нашим семьям. Время принимать поздравления.

Отца я, без преувеличения, еще ни разу в жизни не видела таким счастливым. Пока что моё замужество — его самый амбициозный и успешный проект по продвижению Говардов. Да еще и выгодный — меня согласились принять в королевскую семью даже без приданого. Полагаю, отец будет сиять еще ярче, когда я рожу ему первого внука.

На мать я стараюсь не смотреть, хотя ощущаю на себе ее холодный и вместе с тем обжигающий взгляд. «Ублюдок» — самое лестное, что она говорила про моего мужа. Надеюсь, сегодня у нее хватит благоразумия промолчать.

К нам подходит мой новый родственник — самый важный из всех, что у меня теперь есть. Король. Одетый в малиновый бархат, слегка располневший, громогласный и улыбчивый король принимает меня в свои величественные объятия.

— Дочь моя! Прекрасная Мэри!

Он смачно целует меня, потом хлопает по плечу Генри, и говорит, что тому повезло с женой.

— Прекрасная, прекрасная пара!

Король, кажется, занимает собой всё пространство, и мне становится тяжело дышать. Он как солнце — в его лучах можно греться, а можно и сгореть. Под солнцем не следует находиться слишком долго.

Я чувствую облегчение, когда король отходит в сторону, чтобы поговорить с моим отцом. Вместо него подходит его жена, моя кузина Анна Болейн. Она обнимает меня, и я чувствую тонкий запах роз, исходящий от ее гладкой кожи.

— Поздравляю, дорогая, — говорит Анна. — Надеюсь, ты будешь счастлива.

— Благодарю, Ваше Величество.

Вот на чей брак я буду равняться. Я хочу, чтобы мы с Генри полюбили друг друга так же, как Анна и король любят друг друга. Это любовь, для которой не существует преград. Проверенная временем и тяжкими испытаниями, она сверкает, как тысячи бриллиантов и дарит свет всем вокруг.

Анна хочет сказать мне что-то еще, но ее прерывает крик моего брата.

— Фицрой! Наконец-то ты станешь мужчиной!

— Беру пример с тебя! — отвечает мой муж.

Гарри хватает Генри за шею, и они вместе едва не падают, смеясь и подтрунивая друг друга.

— Мы теперь родственники, Фиц, кто бы мог подумать!

— Ты бы мог подумать, Суррей, ты и так всё знал.

— Я до сегодняшнего утра не мог поверить! Фицрой с моей сестрой! Берегись теперь, если обидишь ее.

Мой брат называет Генри исключительно Фицроем, иногда просто Фицем. Вообще-то его тоже зовут Генри, в честь короля, но в этом мире так много мужчин по имени Генри, что им приходится давать друг другу прозвища. У брата два варианта — для семьи он Гарри, а для друзей Суррей, потому что он граф Суррей.

А как мне обращаться к мужу? Генри? Ваша Светлость? Фиц? Еще столько важных мелочей предстоит обдумать.

Толпа вокруг нас становится плотнее, и мне всё труднее выносить близость всех этих тел. Я проскальзываю между ними и выбираюсь из центра, глотая воздух, словно рыба, выброшенная на берег.

Белая лента, которую повязал священник, едва не падает на пол, когда я выбираюсь из толпы. Я еле успеваю её подхватить и покрепче привязываю символ нашего единства к своей руке.

Облегчение, которое я испытываю, оказавшись на свободе, длится считанные секунды, пока я не упираюсь взглядом в свою мать.

Она сегодня очень красива в своем роскошном синем платье. Оно подходит к ее золотистым волосам и серым глазам. Но в этих глазах нет и следа от всеобщей радости — я вижу в них только грозовые тучи, готовые обрушить на мою голову все молнии мира.

— Выпрямись.

Внутри меня всё обрывается. Я отвожу плечи назад.

Мать хватает меня за плечо и яростно шепчет на ухо:

— Веди себя достойно. Брак с ублюдком — не повод позориться до конца.

Я надеюсь, что этого никто, кроме меня, не слышал, иначе из часовни мы отправимся прямиком на эшафот.

— Хорошо, мама, — тихо отвечаю я ей.

Меня неожиданно спасает король.

— Давайте же отпразднуем создание новой семьи! — кричит он, и его поддерживают одобрительным гулом.

Король берет Анну под руку, и они направляются к выходу. Мать уже готова встать за ними, ожидая только моего отца, но он словно прирос к месту, на котором стоит. Мать раздраженно смотрит на него, приподнимая одну бровь, а он отвечает ей удивленным и яростным взглядом.

Я сперва не понимаю, что не так. Он слышал, что она мне сказала? Неужто они устроят здесь одну из своих отвратительных сцен? При короле?

Только когда ко мне подходит мой муж, до меня, наконец, доходит, в чем дело.

— Моя герцогиня, — говорит мне Генри.

Говорит мягко и почти ласково. И протягивает руку, чтобы я могла за нее ухватиться.

Генри улыбается. Улыбка делает его еще красивее.

Теперь я понимаю, почему отец замешкался. Мой муж — герцог Ричмонд и Сомерсет. Именно он должен идти за королем и королевой, и я, как его жена, должна идти рядом с ним.

Матушка же по привычке попыталась пройти вперед. Не будь здесь Генри и меня, то у нее с отцом действительно был бы приоритет — как герцог и герцогиня Норфолк они шли бы первыми после короля. Но мы с Генри тут, на нашей свадьбе, и приоритет у нас.

Я протягиваю руку мужу, и мы направляемся к двери часовни. Вместе. Я теперь его герцогиня. Его жена. Или его пленница, если он этого захочет.

Мои родители идут позади. Я почти физически ощущаю негодование матери у себя за спиной. Что ж, теперь я тоже герцогиня, и она уже ничего не может с этим поделать. Отныне ей всегда придется идти вслед за мной и моим мужем, как бы она его не называла.

Большой зал, в котором мы отмечаем свадьбу, наполнен светом, музыкой и голосами сотен гостей. Толпа кажется невообразимо большой. Придется привыкать к таким сборищам — в жизни Генри они наверняка явление более частое, чем в моей.

Еду всё продолжают и продолжают приносить — дичь, фрукты и великое множество пирогов на любой вкус, с мясом, рыбой, жареным беконом и даже с овощами. Воздух быстро наполняется запахом пряностей и свежей выпечки. Сначала все блюда несут на пробу королю и королеве, а затем моему мужу, который сидит по правую руку от своего отца.

А потом мне. К этому тоже нужно привыкнуть.

Я сижу рядом с королевой и отцом. Он наклоняется ко мне и спрашивает:

— Как тебе твой муж?

— Он кажется мне добрым и красивым.

Отец смотрит на меня, слегка прищурившись.

— Как думаешь, твоя мать права насчет него?

Ему интересно, считаю ли я себя оскорбленной из-за того, что меня выдали за бастарда.

— Кажется, матушка несправедлива по отношению к Генри. Надеюсь, однажды они поладят.

Отец одобрительно кивает и усмехается.

— С твоей матерью поладят только черти в адском пекле, и то не факт.

Самой матушки я на пиру не наблюдаю и, к своему стыду, испытываю от этого только облегчение. По крайней мере, не будет лишних конфликтов.

Мне подносят любимый пирог короля, с сардинами. Сами сардины запекли внутри теста, а головы оставили снаружи, как украшение. Сомнительная красота. Выглядят они так, будто их казнили, но на вкус довольно неплохо.

— Еще раз поздравляю, дорогая. Ты — гордость своей семьи.

Я вздрагиваю. Занятая едой и своими мыслями я совсем забыла, что сижу рядом с королевой.

— Благодарю, Ваше Величество, — говорю я, стараясь поскорее прожевать кусок пирога.

Анна прекрасна. На всем белом свете нет женщины очаровательнее, чем она. Ее наряд, малиновый с золотым, сочетается с нарядом короля, и вместе они выглядят словно герои из древних легенд. В ее темных глазах пляшут отблески от свечей, и это придает ей слегка озорной вид.

Я рада, что мы с ней родственницы. У меня есть шанс когда-нибудь стать хотя бы немного похожей на нее. У нас почти одинакового цвета волосы — темно-каштановые, но у меня с рыжеватым отливом, а у нее темнее. Отец однажды сказал, что мы с королевой похожи «точно родные сестры, а не двоюродные», и это был лучший комплимент, который я когда-либо получала.

— Твоя мать не захотела присутствовать на пиру. Она всё ещё против брака? — спрашивает Анна.

Удивительное свойство моей матушки. Ее рядом нет, но ее дух все равно здесь, витает между нами и сеет тревогу.

— Она… Сегодня она была не так счастлива, как мне бы хотелось.

Памятуя о том, что устраивала моя мать при дворе, я прекрасно понимаю, какого Анна о ней мнения. Но все-таки это моя мать, и было бы неприлично говорить прямо всё, что я о ней думаю.

— А ты умеешь подбирать слова, — улыбается королева. — Хорошее качество. Оно тебе пригодится.

— Спасибо, Ваше величество, — выдавливаю я.

— Твоя мать выбрала путь собственных заблуждений и обид, а не свою семью, — говорит Анна. — Это ее право. Каждый может топтать свою жизнь так, как ему вздумается. Но я рада, что ты выбрала семью.

Я снова ее благодарю. Если по правде, то я не знаю, был ли у меня выбор, но, когда отец объявил, что я стану женой Генри Фицроя, мне и в голову не пришло противиться этому.

— Сейчас ты наверняка переполнена страхами, Мэри, — продолжила Анна. — Это нормально. Я помню себя в твоем возрасте, неизвестность пугает пуще всего. Но ты можешь не переживать, мы с королем позаботимся, чтобы у тебя было достаточно времени, чтобы привыкнуть к новой роли.

— Вы невероятно добры ко мне.

— У тебя будет время осознать, что ты больше, чем просто Мэри, дочь герцога. Теперь ты сама герцогиня. И моя любимая кузина, — она улыбается. — От твоих решений зависит не только твоя судьба, но и судьба твоей семьи.

— Полагаю, что все решения в семье должен принимать муж, а я — лишь подчиняться его воле, — говорю, я напуская на себя как можно более благочестивый вид.

Анна смеется. Ее голос звучит мягко и вкрадчиво.

— О, конечно, Мэри, конечно. Ты совершенно права. И все-таки муж и жена — одно целое. Помни об этом, милая.

Она загадочно улыбается. Кажется, что она хочет сказать мне больше, но к ней поворачивается раскрасневшийся от вина король, и она обращает все свое внимание к нему. Он целует ее руку, глядя ей в глаза. Она что-то шепчет ему на ухо, и они вместе смеются.

Генри очень похож на короля внешне. Надеюсь, что и в любви тоже.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на мужа. А он уже пересел поближе к моему брату, и они что-то весело обсуждают. Генри выглядит так, будто в его жизни ничего не изменилось. С самого начала пира он, кажется, ни разу не взглянул на меня, хотя в часовне мне казалось, что между нами что-то промелькнуло.

Мне немного обидно, но я напоминаю себе, что у нас впереди еще целая жизнь, чтобы смотреть друг на друга.

Когда сказаны все тосты, съедены все пироги и выпито всё вино, прошло время укладывать жениха и невесту в постель. Ледяной ужас накатывает на меня волнами, когда гости с поднятыми кубками начинают говорить об этом. Нет, скорее требовать этого.

Об этой части свадьбы я старалась не думать до последнего. Ложиться в постель с человеком, к которому я даже не знаю, как обращаться — это страшно. Тем страшнее, что я не вполне понимаю, что должно происходить на брачном ложе. Матушка не говорила со мной об этом, потому что ее выворачивало от одной только мысли о том, что ее дочь ляжет «с тюдоровским выродком».

Но я точно знаю, что там должны быть поцелуи. Объятия. Мы должны объединить не только наши души, но и тела.

Голоса звучат всё громче.

— Уложить! Уложить! Уложить!

Король хмурится, но машет рукой в знак согласия. Гости одобрительно ревут, а я не знаю, где искать спасения. Генри я найти не могу.

Меня ведут к его покоям. Или несут? Сердце бешено колотится, а щеки, должно быть, красные, будто я в одиночку выпила всё вино на пиру. Когда двери открываются, я, наконец, вижу его.

Генри стоит в окружении своих друзей — Томаса Клера, Ричарда Коттона и еще одного молодого мужчины, которого я не узнаю. Уильям Парр? Да, впрочем, какая разница. Гарри я здесь не вижу — хоть какое-то облегчение.

Теперь муж смотрит на меня, но в данную минуту мне бы очень хотелось, чтобы он закрыл глаза. Отвернулся. Сделал вид, что меня здесь нет, что я пустое место.

Его щеки тоже покраснели, а взгляд совсем не такой, как был в часовне. Затуманенный. Мне кажется, ему тоже не по себе. Но он не отводит глаза, в отличие от меня. Я не в силах совладать с собой и смотрю в пол.

Мужчины кланяются мне. И он кланяется. По правую сторону от меня стоит огромная кровать, застелянная дамасской тканью, мехом и заваленная десятком маленьких подушек в шелковых наволочках. Я смотрю на нее, но резко отворачиваюсь, чтобы никто не подумал, что я только и жду, чтобы поскорее на нее запрыгнуть.

Что-то не так. Чего-то во всём этом не хватает.

Генри не двигается с места. Я еще раз окидываю взглядом комнату и понимаю, что среди присутствующих нет ни одного священника. Пока священник не благословит ложе, ничего не начнется. Но он все еще не пришел.

Как только я решаю, что у меня есть время, чтобы перевести дух, я слышу возглас Коттона.

— Поцелуй уже свою жену! Будь с ней поласковей!

Взрыв смеха. Они хлопают Генри по плечу, а он усмехается и сбрасывает с себя их руки. Потом смотрит на меня так, словно извиняется за то, что сейчас произойдет, и делает шаг в мою сторону.

Страх, который, казалось бы, невозможно усилить, усиливается стократ.

— А ну-ка стойте, детки, — раздается голос в дверях.

Все резко замолкают и оборачиваются. Это Джордж Болейн, брат королевы. Его немного пошатывает, и он облокачивается на дверной косяк, чтобы не выглядеть совсем уж пьяным. Но речь у него четкая.

— Заканчиваем представление. Генри, придется тебе оставить мою кузину нетронутой.

Мужчины разочарованно гудят.

— Король передумал — говорит Джордж. — Он рассудил, что вы еще слишком малы. Оба.

Он делает акцент на слове «оба», выразительно смотрит на Генри и икает.

— Доведете дело до конца, когда подрастете.

— И когда же? — спрашивает Генри.

— Ну даешь! Когда король прикажет, конечно, — отвечает Болейн.

Мой муж обиженно стонет, разводит руки в стороны и падает на кровать. Закрывает лицо первой подвернувшейся подушкой. Вместо разочарованного гула в покоях снова слышен мужской смех.

Я покидаю комнату совершенно счастливая, и на то есть две причины. Во-первых, я рада, что сегодня на этой роскошной кровати между мной и Генри ничего не произошло. Не сейчас. Не при таких обстоятельствах.

Но где-то в груди меня кольнуло приятное теплое чувство, когда я поняла, что Генри, кажется, хотел довести наш брак до конца. Он расстроился, когда отец разрушил его планы. При этих мыслях мне отчаянно захотелось улыбаться.