Звезды для моей герцогини (СИ)

Глава 2

Гринвич, декабрь 1533 года

Просыпаться одной — одновременно обыденно и непривычно. За несколько лет службы королеве в качестве фрейлины я привыкла, что поутру меня будит смех, вздохи, ругань и причитания других девушек, прислуживающих Ее Величеству.

Но пробуждение в полной тишине напоминает моё детство в Кеннингхолле — одинокое и промозглое, но принадлежащее только мне.

До того, как стать фрейлиной королевы Анны, я только и знала, что ворчание матери в нашей норфолкской глуши. Училась ненавистному шитью у старой гувернантки Нэн и ждала писем от Гарри из Виндзора, как единственной отдушины. Когда он только уехал, то писал мне часто, но со временем письма стали приходить реже, и мы возобновили связь только тогда, когда отец объявил, что я стану женой Генри Фицроя.

Мои покои в Гринвиче меня радуют. Красивые, из трех смежных комнат, в самой большой из которых стоит кровать и письменный стол. Здесь гораздо больше места, чем в моей комнате в Кеннингхолле. Окна пропускают зимние солнечные лучи, которые падают мне прямо на лицо.

Первое, на что я смотрю при пробуждении — это герб моего мужа. Мой новый герб.

Это было моё первое распоряжение в качестве герцогини, я велела забрать одно из полотнищ, которыми был украшен пиршественный зал в Хэмптон-корте, и принести его мне.

Два оленя, лев и крепость — белые, словно снег. И серебряная лента — символ незаконнорожденности. А также девиз Генри: «Долг связывает меня». Теперь долг связывает нас двоих.

Я начинаю утренние сборы. Одна из трех служанок помогает мне надеть киртл и делает такой резкий рывок шнурками, что у меня перехватывает дыхание — и от тесноты, и от неожиданности. Девочка извиняется так, будто за эту оплошность я сошлю ее на плаху.

Я ловлю себя на мысли, что это благоговение мне приятно. Но я не должна зазнаваться. Я герцогиня всего пару недель, и то не настоящая. А эта девочка, вроде как одна из моих дальних родственниц, наверняка одевала только себя да пару младших сестер. Еще научится.

Дверь в мои покои с грохотом распахивается. Служанка втыкает булавку мне в бок.

— Итак, моя пташка, мне нужны подробности! Всё, мельчайших деталях. Рассказывай, какой он?

Шелти без всяких церемоний плюхнулась на мою кровать. Она — моя ближайшая подруга, почти сестра — на два года старше и на целую жизнь мудрее. По крайней мере в том, что касается мужчин.

Вообще-то ее тоже зовут Мэри, как и меня. Мэри Шелтон. Но она не любит своё имя, потому что оно «коллективное».

«Если ты выйдешь в зал и крикнешь “Мэри”, то обернется каждая вторая. Но не я», — говорит она. И просит друзей и ухажеров называть ее Шелти.

— Могла бы проявить немного уважения к герцогине Ричмонд, — говорю я.

— Ох, простите, Ваша Светлость, — смеется Шелти. — Позвольте подержаться за ваш мизинец, Ваша Светлость. Расскажите же, Ваша Светлость, как там поживает ваш муж, Его Светлость?

Ну всё, это надолго. Я совершила ошибку, спровоцировав ее колкости.

— Нечего рассказывать. После свадьбы мы даже толком не разговаривали.

— А когда вы собираетесь делать королевских внуков?

— Брось, Шелт, ты уже точно знаешь, что нам запрещено спать друг с другом.

— Конечно знаю, весь двор знает. Но можно ведь тайком…

— Нет.

Это прозвучало острее, чем я ожидала.

— Тайком нельзя. Я… будь ты на моем месте, ты бы может и сделала это, но я не собираюсь идти против воли короля.

Шелти строит разочарованную гримасу.

— Ну и скукотища с вами, Ваша Светлость.

Я не сомневаюсь в том, что на моем месте Шелти действительно всё устроила бы так, как ей надо. Она смелее меня. И она и правда могла оказаться сейчас герцогиней вместо меня, ведь она тоже кузина королевы Анны, только со стороны Болейнов. Так что мы с ней в каком-то смысле родственницы, и это меня радует.

Когда Анна и король выбирали невесту для Генри и поочередно исключили всех заморских принцесс, остались мы трое: я, Шелти и ее сестра Мадж. Про Шелти забыли почти сразу — ее родители рассудили, что было бы странно выдавать замуж младшую сестру, пока старшая ходит в девицах. А потом не у дел осталась и Мадж, ведь мой отец гораздо полезнее королю, чем ее. И он куда более знатный, чем сэр Джон Шелтон.

Моя подруга если и расстроилась, что не стала герцогиней, то не подала виду. А вот с Мадж всё гораздо сложнее. Но я не хочу сейчас думать о ней.

— Раз уж ты здесь, помоги мне выбрать, что надеть, — говорю я.

— Слушаюсь, Ваша Светлость.

Шелти вскакивает с кровати и подбегает к сундуку с лифами, рукавами и юбками. Сама она сегодня вся в голубом — таком же ярком, как ее глаза. Платье подходит к ее волнистым медовым волосам, а из лифа упорно выбивается пышная грудь — как бы она ее не утягивала, скрыть такие данные почти невозможно. Хотя, мне кажется, она не сильно-то старается.

Мне, с моим тощим телосложением, такие проблемы не знакомы.

— Может, это?

Шелт прикладывает ко мне что-то синее.

— О нет, в этом ты словно при смерти.

Ищет дальше.

— Вот, нашла! Давай попробуем так.

Она протягивает мне оранжевое платье с золотистой вышивкой.

— С винными рукавами будет смотреться отлично!

Шелти права. Служанка продолжает возиться с булавками, а подруга усаживается обратно на кровать и выжидающе смотрит на меня.

— Ну что? — не выдерживаю я. — Что ты хочешь от меня услышать?

— Мэри, ты вышла замуж! Хочу услышать, как тебе твой муж.

— Он… мне показалось, что я ему нравлюсь.

— А он тебе?

— Да.

Я вспоминаю, как мило улыбался Генри, когда вел меня из часовни, и чувствую улыбку уже на своем лице.

— Даже очень нравится.

Шелти довольна ответом.

— Что ж, возможно, король получит внука раньше, чем сам того ожидает.

Когда мы с Шелти идем по коридорам Гринвича, и я чувствую себя обманщицей. Передо мной все расступаются. Дамы делают реверансы, и, кажется, соревнуются в том, кто с большим почтением скажет: «Ваша Светлость». Шелти произнесла эти слова так часто, что мне от них уже не по себе.

Я не чувствую себя герцогиней. Как вообще должна ощущать себя герцогиня? Как мне себя вести? Матушка могла бы поделиться со мной своим многолетним опытом, но мне думается, что она и сама не всегда справляется. Хотя она, конечно, уверена в обратном.

При мысли о матери у меня в голове звучит ее металлический голос.

«Спину прямо».

«Ходи медленнее».

«Подбородок выше».

«Подними свой чертов подбородок!».

Что ж, определенные навыки она мне точно привила. В конце концов, прежде чем стать женой герцога, я всю жизнь была дочерью герцога и герцогини.

Шелти идет на шаг позади меня, периодически одергивая себя, когда забегает вперед. Всё-таки я не единственная должна привыкнуть к своему новому статусу. Надеюсь, он не встанет между нами. Завидовала ли бы я ей, если бы шла сейчас на шаг позади нее? У меня нет ответа.

Мы подходим к палатам королевы. Гул, который там стоит, слышен еще на лестнице. Судя по звукам, народу там едва ли не больше, чем на моей свадьбе. Никуда не скрыться шелеста юбок, неосторожных локтей и запаха тел — приятного и не очень. От чужих любопытных глаз и недоброго шепота, сказанного на ухо.

Я останавливаюсь у дверей. Меня охватывает страх — не такой, как на свадьбе, но всё же страх.

— Смелее, Ваша Светлость, — тихонько говорит мне Шелти.

Я набираюсь храбрости и делаю шаг.

В зале всё дышит Рождеством. Стены и окна украшены омелой и красными лентами, повсюду свет и буйство красок.

— Герцогиня Ричмонд и Сомерсет!

Я знала, что о моем появлении объявят, но это все равно показалось внезапным. Юноша в черной ливрее буквально прокричал титул прямо мне в ухо.

Толпа опускается в поклоне, а меня охватывает паника. Я не знаю, что делать.

Я уже готова упасть в обморок от волнения, но меня спасает Анна. Она стоит в другом конце зала — улыбчивая и немного уставшая, со своей любимой собакой Пуркуа на руках.

— Счастливого Рождества, дорогая кузина!

— Благодарю, Ваше Величество, — выпаливаю я и делаю реверанс.

Пуркуа звонко тявкает, будто тоже поздравляя меня с Рождеством. Все умильно смеются и забывают обо мне.

— Ну вот, а ты боялась, — говорит Шелти. — Давай, повеселись.

Она берет меня за руки и вовлекает в импровизированный танец. Мне кажется это неуместным, потому что кроме нас никто не кружится, а лютня звучит совсем ненавязчиво, но это же Шелти. Я точно знаю, что, в отличие от меня она жаждет, чтобы все взгляды сию же секунду оторвались от королевы и приковались к ней.

Я вверяю себя Шелти и позволяю праздничному настроению завладеть мной.

— А где твой брат? — спрашивает она и загадочно улыбается.

— Понятия не имею. А тебе зачем?

— О, да так…

— Шелт, отстань от него. Он женат!

— Да что вы говорите, Ваша Светлость, — смеется Шелти. — Как будто это когда-то было проблемой для поэтов.

— Фрэнсис хорошая девушка.

— Не сомневаюсь! Гарри даже посвятил ей стих… как же? Как он начинается, напомни?

Она издевается. Гарри не посвятил жене ни строчки. Он и Фрэнсис де Вер не живут вместе — им это пока запрещено. Прямо как нам с Генри. Но это не мешает Гарри строить глазки Шелти и вообще всему, что движется.

В моей голове мелькает странная мысль, от которой мне вдруг становится не по себе. Генри и Гарри — лучшие друзья. Значит ли это, что Генри тоже ищет компании других девушек, пока нам нельзя быть вместе? Должно ли меня это заботить? Или это в порядке вещей?

Я почти спросила у Шелти, что она думает об этом и знает ли какие-нибудь слухи, но юноша в черной ливрее не дает мне этого сделать.

— Леди Маргарет Дуглас! — кричит он.

Толпа снова опускается в едином порыве. А я остаюсь стоять и внезапно понимаю, что не имею ни малейшего понятия, должна ли последовать примеру остальных.

Девушка в дверях смотрит прямо на меня. Высокая, тонкая, прямая. Губы в одну линию, бронзовые волосы. Взгляд серый и суровый, как берега Шотландии — родины ее отца.

Я перебираю в уме все правила протокола, но всё равно не понимаю, у кого из нас приоритет. Невестка короля или его родная племянница? За кем первый реверанс?

Маргарет Дуглас — дочь старшей сестры короля и шотландского графа. Она не принцесса, но королевской крови у нее больше, чем у всех присутствующих вместе взятых. Гораздо больше, чем у королевы. И это чувствуется — Маргарет буквально воплощает собой царственность.

Король ласково называет ее Мэгет.

Она находится в очереди престолонаследия. Об этом не принято говорить вслух, но сейчас что у короля есть только один законнорожденный ребенок — трехмесячная крошка Элизабет, и если с ней, не приведи Господь, что-нибудь случится, то наследницей будет Маргарет. Наполовину шотландка. Люди предпочитают об этом не думать.

Но в данную минуту с Элизабет всё в порядке, и Маргарет просто дочь графа, а я герцогиня. Или это я просто герцогиня, а она племянница короля?

Всё это одним вихрем проносится в моей голове, пока Маргарет прожигает меня взглядом. Я вижу, что она тоже растеряна, но не из-за неловкости — мне кажется, она просто опешила от моей наглости. Всё-таки я должна поклониться первой, чтобы это прекратить.

— Милая Маргарет, рада что ты пришла, — слышу я голос королевы.

Радости в нем заметно меньше, чем было, когда вошла я.

— У вас с леди Ричмонд небольшая заминка? Можете не переживать, при моем дворе вы равны.

Вот как? Королева словно прочла мои мысли и разом решила мою проблему. Больше заминок не будет. Мы обе кланяемся Анне Болейн.

Королева отворачивается. До этого она о чем-то оживленно беседовала со своим братом и с другом, Генри Норрисом, и она явно не хотела прерываться. А я смотрю на Маргарет Дуглас и пытаюсь понять, кого она сейчас ненавидит больше — Анну или меня.

День, который начался не лучшим образом, прошел незаметно. Шелти постаралась сделать всё, чтобы я чувствовала себя увереннее — заставляла танцевать, пересказала все сплетни, ни одну из которых я на завтра уже и не вспомню.

Не представляю, что бы со мной творилось без неё.

— Королева велела составить тебе компанию в ближайшие дни, чтобы ты не чувствовала себя одинокой, — прощебетала она.

Новость чудесная. Я молюсь, чтобы таких сцен, как с Маргарет Дуглас, больше не повторялось, но, если это вдруг произойдет снова, мне будет проще, если рядом будет Шелти.

Однако для того, чтобы не чувствовать себя одинокой, мне не хватает кое-кого еще.

Мне бы хотелось снова увидеть мужа. Интересно поговорить с ним. Узнать о нем всё до того, как мы ляжем в постель. Так было бы правильнее.

К нам подошел Томас Клер, отделившийся от компании придворных поэтов, стоящей у окна. Он смотрит на Шелти, как на свежий инжирный пудинг, о котором мечтал весь год. Целует ее руку, задержав на ней губы дольше, чем следовало бы.

— Госпожа Шелтон.

— Господин Клер.

Шелти сладко улыбается.

— Мэри, я оставлю тебя ненадолго, — говорит она, и они с Клером отходят, не дожидаясь моего ответа.

Чтобы я не чувствовала себя одиноко, да?

Я не обижаюсь на Шелти — у нее особая страсть к поэтам, а Клер, хоть, на мой взгляд, и не самый выдающийся из них, уже посвятил ей несколько пылких строк. Пусть лучше развлекается с ним, чем с моим братом.

В конце концов, они не единственные разбились по парам и разошлись по углам под вечер. Ее сестра Мадж, которая весь день упорно делала вид, что меня не существует, беседует с Норрисом — ее щеки раскраснелись, а глаза блестят. Он шепчет что-то ей на ухо, и она глупо хихикает.

Я отворачиваюсь, пока меня окончательно не охватил грех зависти. Какой прок быть герцогиней, если твой герцог не может шептаться с тобой так же, как Норрис с Мадж?

Ко мне, радостно виляя изогнутым хвостом, подбегает Пуркуа.

— Ну что, побеседуем и мы с тобой наедине? — спрашиваю я собаку и поднимаю ее на руки, чтобы погладить гладкую бело-рыжую шерсть.

Очаровательное создание с вечно удивленной мордашкой, но ответить мне, увы, не может.

Я оглядываюсь вокруг. Двор королевы блистателен, и мне нужно занять при нем достойное место. Именно этого отец от меня и ждет. Но какая у меня роль? Я чувствую себя просто девочкой в красивом наряде. Мне оказывают почести, но это почести не лично мне, а моему титулу. Титул не составит тебе компанию. Не посвятит стихи, не расскажет шутку.

Мне бы хотелось стать кем-то большим. Чтобы, когда я заходила в комнату, люди сначала видели Мэри, а уже потом герцогиню Ричмонд и Сомерсет. Точно так же, как в Анне Болейн видят сначала ее саму, а уже потом — жену короля.

Но пока меня вообще никто не видит. Я стою одна и думаю, что на сегодня с меня достаточно. Надо подойти к королеве, отдать ей Пуркуа и откланяться. Но мои намерения снова прерывает голос юноши в черной ливрее, будь он неладен:

— Граф Суррей и лорд Говард!

Брат пришел с отцом? Нет, отца бы объявили первым. Я поворачиваюсь к двери и вижу, что там действительно стоит Гарри, а рядом с ним — мужчина двадцати лет, с типичным говардовским носом и тонкой бородкой. Крепкий и темноволосый. Его ясное лицо светится весельем. Он выглядит как молодая копия моего отца, но посимпатичнее и гораздо выше.

Пуркуа у меня на руках заливается радостным тявканьем, приветствуя двух Говардов. Нас в последние годы стало очень много при дворе, ведь мы — родня королевы. Но этого Говарда я не видела с самых крестин принцессы Элизабет и уже успела соскучиться.

— Что ж, Пуркуа, придется нам с тобой тут немного задержаться, — обращаюсь я к королевской собаке, и она высовывает язык в знак одобрения.