Звезды для моей герцогини (СИ)

Глава 15

Ричмонд, декабрь 1535 года

Я расшиваю синюю бархатную ткань серебряной нитью. Это будут олени, как на гербе у Генри. Возможно, помещу вышивку на воротник и подарю ему на Рождество. Сейчас он в Валлийской Марке вместе с моим отцом, но должен вернуться на праздники. Он сам это говорил, когда приезжал в ноябре.

На вторую годовщину нашей свадьбы он снова показывал мне звезды. Рисовал в небе силуэты, рассказывал про Пегаса, Феникса и Андромеду.

— Ее отец, — говорил он. — принес ее в жертву чудовищу, приковал к утесу. Но Персей ее освободил с условием, что она будет его женой. Говорят, он был сражен ее красотой. Андромеда была прекрасна.

Он перевел взгляд со звезд на меня и тихо добавил:

— Прямо как ты.

В тот вечер наш осторожный поцелуй никто не прервал, и во мне, кажется, еще никогда не было столько радости и света.

Когда я рассказала Генри о том, как давит на меня наш титул, он, как я и думала, не понял моих переживаний.

— Ну хочешь, буду называть тебя графиней, — смеялся он, обнимая меня. — Я же еще граф Ноттингем.

— Нет. Герцогиней всё-таки лучше.

Я вспоминаю о Генри каждый день, и глупо улыбаюсь в пространство. Мысли о нем помогают мне переносить и гнетущую обстановку при дворе, и ужасную погоду. Сейчас декабрь, но зима еще не началась, и с неба каждый день сыплются струйки дождя, угрожая утопить любого, кто ступит за порог замка. Все сидят по своим покоям, вдыхая запах сырости и плесени.

Я удивлена, когда поздним вечером кто-то стучит ко мне в дверь. У меня давно не было посетителей. Никаких мероприятий сегодня не планируется — королева подпускает к себе только капелланов, а король ужинает отдельно.

Он разлюбил Анну Болейн — об этом уже не стесняются говорить вслух. Но за слова: «Анна — шлюха» люди исправно продолжают умирать. Мне кажется, король делает это не для того, чтобы защитить ее имя. Он просто не может вынести, что кто-то считает его выбор неправильным. Почему бы ему тогда не казнить себя?

Я поднимаю глаза и вижу Шелти, стоящую в дверях. Она стала тоньше. И, наверное, красивее. Но часть ее озорного блеска будто смыло дождем. Если Шелти стучит в дверь, значит она в тоске.

Служанка неуверенно стоит позади моей подруги, не понимая, уйти ей или остаться. Я прошу принесли нам немного хлеба и сыра.

— И вина, — добавляет Шелти.

Она подходит к моему скромному огню (герцогине опять не нашлось комнат с камином), и тыкает пару раз угли железным прутом. Потом поворачивается ко мне и, пытаясь напустить на себя веселый вид, спрашивает:

— Ну, когда большая ночь?

— Большая ночь?

— Ага. Когда ты уже окончательно станешь Фицрой?

— Когда король разрешит.

Она закатывает глаза.

— Господи, Мэри. Ты думаешь, никто не видит, как вы друг на друга смотрите? Все женщины Англии душу бы продали за такие взгляды, а ты воротишь нос.

— Я просто жду…

— Вот именно, ты просто ждешь. А надо делать, понимаешь? У тебя есть всё, о чем можно мечтать, а ты боишься это принять.

Мне не нравится ее тон, и я утыкаюсь носом в свое шитье. Она подсаживается ко мне и примирительно говорит:

— О-о-о, прекрасная работа, Ваша Светлость. Для твоего герцога?

— Да.

Шелти приторно улыбается. Проводит пальцами по вышивке. Я вдруг вижу, что в ее глазах скапливаются слезы. Странно, но так она становится еще красивее.

— Шелт, что случилось?

Она отворачивается, чтобы смахнуть свою печаль. Прерывисто вздыхает и говорит:

— Я не понимаю, что он в ней нашел.

Я знаю, о ком она. Король и Джейн Сеймур. Более странной пары представить себе невозможно.

— Она старая! — восклицает Шелти и бьет кулаками по коленям. — И лицемерная. Говорит, что еще девственница, но ей почти двадцать восемь! Нельзя так долго оставаться девственницей, особенно при дворе.

— Наверное, можно, если до тебя никому нет дела.

Я хочу подбодрить Шелти, но это не срабатывает.

— Он… он говорил, что любит меня.

Мои глаза округляются от удивления, но я дивлюсь не словам короля.

— И ты поверила?

Шелти поворачивается и смотрит на меня. По ее щеке стекает слеза.

— Да.

— Боже, Шелт, он ведь и Мадж наверняка это говорил. Он наверняка так всем говорит, с кем спит.

— И я думаю, он не врет. Не врал мне. В тот момент он действительно любил меня.

Я хочу спросить Шелти, на что она вообще рассчитывала. Как видела дальнейшее развитие этой связи. До конца дней быть королевской любовницей? Занять место Анны?

Но она выглядит такой несчастной, что я не решаюсь добить ее этими вопросами.

— Хорошая новость в том, — пытаюсь я подбодрить подругу, — что и про Сеймур он скоро забудет.

— Мне кажется, нет. — грустно отвечает Шелт. — Она отказывает ему.

— Ну тогда тем более он от нее устанет, — говорю я, но сама не верю в это.

Последняя женщина, которая отказывалась спать королем — это Анна Болейн. Она разожгла его страсть так, что он бросил весь мир к ее ногам, лишь бы возлечь с ней. А теперь, когда она его жена, она ему надоела.

Почему у Шелти не хватило ума сделать то же самое, если она хотела задержаться в его фаворитках? Мне казалось, она умеет управлять мужчинами. Когда-то она сама же советовала мне затеять игру с Генри.

— В конце концов, — говорю я, чтобы случайно не выдать свои мысли. — Ему всё ещё нужно посещать жену, потому что наследника так и нет.

— Ходят слухи, что мы снова его ждем.

— Боже, опять? Ей бы отдохнуть от этого.

Я удивляюсь, как у королевы вообще получилось забеременеть. Каково это — делить постель только лишь из чувства долга?

Служанка принесла вино и еду. Шелти встала и по-хозяйски полнила нам кубки.

— Позвольте поухаживать за вами, моя Светлость.

Она будет до последнего держаться за свою браваду.

— А, к черту их всех, — вдруг воскликнула она и начала ходить по комнате. — К черту короля, к черту Джейн. Королеву. Может, мне и правда выйти за Клера? Рожу ему дюжину маленьких Клеров и буду писать стихи об ужасах материнства.

— Не представляю тебя матерью, — смеюсь я. — А как же Мадж? Твои родители же хотят сначала ее…

— Буду я ее ждать! Пусть идет к Уэстону.

— Он женат.

— Ну значит в монастырь. Ей есть, что отмаливать.

Я снова смеюсь, пытаясь представить заносчивую Мадж в монастыре, а Шелти — матерью большого семейства. Трудно вообразить более невозможную участь для прекрасных сестриц Шелтон.

Следующим вечером у меня снова гости. Еще позже, уже почти ночь. На этот раз Гарри. Он весь мокрый, суетливый и чрезвычайно серьезный. У него в последнее время лишь два состояния — либо он пьян и неистов, либо трезв и задумчив.

Я стараюсь не лезть к нему с расспросами. Подозреваю, что так на него повлияла беременность Фрэнсис де Вер. Его короткая летняя поездка в Норфолк дала свои плоды, и я скоро стану тетей, а мой брат впервые примерит на себя роль отца.

Я завидую ему. Он всего на два года старше нас с Генри, и ему, наконец, позволили завершить брак, хотя он вовсе этого не желал. Просто отец не молодеет. Он рассудил, что сейчас нет времени искать для Гарри невесту получше, так что пусть Фрэнсис исполняет свой долг и рожает Говардов.

Надеюсь, они с братом когда-нибудь смогут друг друга полюбить.

— Надень плащ, там льет, как из ведра, — говорит он.

— Зачем? — удивляюсь я.

Мне совершенно не хочется выходить на улицу.

— Нас кое-где ждут.

Моё сердце замирает.

— Генри?

— Нет. Пойдем, сама всё поймёшь.

— Да объясни ты, в чем дело?

Гарри оглядывается на служанку, которая стоит в углу. Джоан понимает, что ее присутствие нежелательно и смотрит на меня в мучительном недоумении.

— Ладно, идем, — соглашаюсь я, больше из жалости к прислуге.

Мы идем через ричмондский сад, проходим ворота и направляемся к часовне. Мои ноги утопают в грязи. Брат всё время оглядывается по сторонам, в надежде, что нас никто не заметит, и меня начинает пугать такая секретность.

Часовня здесь маленькая, я бы даже сказала крохотная, еще не до конца отстроенная после давнего пожара. Ликов святых нет. На окнах жалкие пародии на витражи.

Когда мы заходим внутрь, и я шиплю на Гарри, что из-за него стала похожа на мокрую мышь. Он не реагирует. Я поднимаю глаза к скромному алтарю и наконец понимаю, что происходит. По моему телу расползаются ужас и восторг.

Там стоят Маргарет и Томас. На ней — алое бархатное платье с лифом из золотой парчи. Наряд строгий, но роскошный. Королевский. На Томасе простой черный камзол, без изысков, но его глаза сияют, как два изумруда, и от этого он кажется разодетым, как на коронацию.

Они держатся за руки, а позади них стоит молодой священник с жиденькой бородкой. Они оба такие высокие, что он на их фоне кажется почти ребёнком.

Я быстрым шагом подхожу к ним, а Гарри остается стоять у входа.

— Вы с ума сошли?

— Возможно, — улыбается Маргарет. — Извини, что впутываю тебя, но нам просто больше некого пригласить кроме вас. Нам нужны свидетели.

Узел страха в моем животе стягивается туже, чем когда-либо, когда я представляю, что будет, если узнает король.

— Мэри, мы уже всё решили, — говорит Томас, продолжая сиять. — Мы всё сделаем быстро, никто ничего не узнает. Сейчас самое подходящее время.

Существует ли подходящее время для измены? Или это всё-таки не она? Я всё меньше понимаю в законах, которые принимает король, но точно знаю, что он бы в жизни не позволил своей племяннице выйти замуж за простого лорда Говарда, десятого сына покойного герцога. У него нет даже титула учтивости. Ему не светит наследство. Это примерно то же самое, что сделала леди Стаффорд, сестра королевы, если не хуже.

Маргарет всё ещё значится в очереди престолонаследия. Если умрет малышка Элизабет, если умрет… если умрет Генри, то именно Маргарет станет прямой наследницей.

— Давайте начнем? — тихо спрашивает священник.

Его руки трясутся.

— Да, святой отец, — говорит Маргарет, и они с моим дядей поворачиваются к нему. — Пожените нас.

Эта церемония совсем не похожа на ту, что была у меня. Никакой размерности, торжественности. Снаружи усиливается дождь. Священник читает свою речь так быстро, что едва можно разобрать, что он бормочет. Но когда дело доходит до клятв, Маргарет говорит громко и уверенно.

— Я клянусь почитать тебя как мужа, Томас Говард, до конца своих дней. Быть с тобой в горе и в радости, богатстве и бедности, болезни и здравии. Так будет, пока смерть не разлучит нас.

Я никогда не видела ее такой счастливой. И такой красивой. Величественной и одновременно такой простой.

Священник повязал им на руки скромную белую ленту. Она гораздо короче, чем была у меня. Просто кусок серебристого шелка. Они скрепляют свои клятвы жадным поцелуем, и святой отец смущенно улыбается, глядя на них. Потом получает от Маргарет пузатый кошель с монетами, крестит молодоженов на прощание и почти бежит к выходу, скрыв лицо плащом.

Я не верю, что это случилось. Такой судьбоносный момент, кажется, занял не более получаса, а то и меньше.

Гарри, как привратник, открывает и закрывает двери. Мы остались в часовне вчетвером. Выходить будем по очереди, чтобы не вызвать подозрений. Сначала Гарри и Томас, потом я и Маргарет.

Дядя еще раз страстно целует свою жену, перед тем как уйти. Маргарет до последнего не отпускает его руку. Я смотрю на всё это и мое сердце трепещет. Я так рада за них, но мне так страшно за всех нас.

— Мне теперь называть тебя тетушкой? — спрашиваю я у Маргарет, когда мы остаемся одни.

— Как хочешь, — смеется она. — Я переживу, если не станешь.

— Маргарет, почему сейчас?

— Король занят проблемами с Анной, ему ни до чего больше нет дела. Он думает только о будущих, а не об уже существующих наследниках.

Я хочу спросить у подруги, беременна ли она, но этот вопрос кажется излишним. Думаю, она бы сказала мне. Или дала бы понять. Вместо этого я спрашиваю, уверена ли она в том, что именно такой судьбы себе хотела.

— А что мне терять, Мэри? Ждать, пока меня выдадут за какого-нибудь второсортного принца, чтобы я управляла его дырой? Полжизни разбиралась в его родственниках? Или ждать, пока Анна свяжет меня со своим семейством?

«Ты сама себя с ним связала», — думаю я, но не произношу этого вслух. Томас дядя и для королевы тоже, но Маргарет упорно игнорирует этот факт, будто ее муж — сам по себе, не связан ни с кем, кроме нее.

— Политический брак сегодня нужен, а завтра нет, — продолжает она. — Ну лишат меня денег на время, что с того? Позлится год-другой и примет обратно.

Слова Маргарет звучат так, будто она убеждает сама себя. Но ее голос, как и всегда, звучит твердо. Надеюсь, она и правда знает, что делает.

Мне пришла в голову странная мысль.

— Мы ведь можем поженить наших детей, — говорю я.

Смех Маргарет снова заполняет маленькую часовню.

— Тебе мало родства между нами?

— А что? Сама подумай, кровь Тюдоров и Говардов окончательно сольется в один род. Будем с тобой растить общих внуков.

— Мэри, ты уже мыслишь, как политик, — улыбается Маргарет.

— Скорее, как сваха.

— И это тоже.

Я вспоминаю наш первый разговор с Маргарет. Как она защитила меня от Мадж, а потом спросила, нет ли у моего дяди любовницы, невесты или жены. Она хотела знать это заранее, не в ее принципах разрушать помолвки и лезть в браки. Она никогда не осуждала Шелти за ее страсть к женатым мужчинам, но своим чувствам позволила расцвести только когда убедилась, что это никому не причинит боль.

Нам пора возвращаться. Я обреченно вздыхаю, когда понимаю, что снова предстоит промокнуть. Перед тем, как открыть двери, Маргарет поворачивается ко мне и говорит:

— Если серьезно, насчет детей неплохая идея. Но мы это сделаем, только если они захотят.

— Да, — киваю я. — Только если они захотят.

Когда мы стоим в замковом коридоре, чтобы разойтись в разные стороны, я задаю ей еще один вопрос, который не давал мне покоя всю дорогу из часовни.

— А почему ты не позвала Шелти?

Лицо Маргарет вмиг становится серьезным, а рот сжимается в одну тонкую линию.

— Она может вернутьсятудапо первому его зову. Слишком рискованно. Я расскажу ей обо всём позже.

Я киваю. Несмотря на то, что Шелти говорила про готовность выйти за Клера, я тоже уверена, что она вернется в покои короля в тот же миг, как он ее призовет.