17 мая 1536 года
Пятерых мужчин казнили на рассвете. Марка Смитона. Уильяма Брертона. Фрэнсиса Уэстона, Генри Норриса и Джорджа Болейна.
Их приговорили к повешению, потрошению и четвертованию, но король в своей милости заменил эту страшную казнь на простое обезглавливание. Он ведь такой ранимый, наш король. Не хочет людских страданий.
Первым умер Джордж, как самый знатный. Перед тем, как преклонить колени, он просил тех, кто пришел посмотреть на его смерть, впредь уповать на Господа, а не на мирскую суету. «Особенно придворных джентльменов, среди которых был и я».
Понадобилось три удара топора, чтобы отделить его голову от тела. Я стою у окна, вдыхаю утреннюю свежесть и вспоминаю, как Джордж, шатаясь и икая, прервал нас с Генри в ночь нашей свадьбы.
«Стойте, детки», — сказал мой кузен, и мы долгие месяцы слушались его приказа.
Вторым убили Норриса. Его длинный язык довел его до плахи, но перед смертью он выбрал молчать. Не признал, что заслуживает казни. Мне кажется, будто мне в нос ударили винные пары, которыми он дышал, когда тянул меня танцевать.
«Всего один танец, прекрасная Мэри».
Третьим был Уэстон. Человек, подаривший мне первый настоящий поцелуй, крикнул толпе, что хотел бы прожить во грехе еще лет двадцать. Или тридцать. И только потом раскаяться. Но в моей голове звучат другие его слова. «Всё отлично, я ни о чем не жалею». Мои пальцы тянутся к шее, словно ее снова щекочут его усы.
Хочется улыбнуться.
За Уэстоном вышел Брертон, так и не отбивший деньги, что проиграл мне в карты. Он прорычал, что заслуживает тысячу смертей, но люди не вправе судить о причине, по которой он умирает. «А если судите, то судите лучше».
Последним вывели дрожащего Марка Смитона. Я закрываю глаза и представляю, чтоон видел перед смертью. Красное море крови и плаха в окружении мертвых тел и изрубленных голов.
Он единственный признался, что спал с королевой. Признался под пыткой. Только его и имели право пытать. «Прошу вас всех молиться за меня, ибо я заслужил эту смерть».
Их головы не насадят на пики, а похоронят вместе с телами. Еще один акт милосердия от короля. Смотрите все, как он добр к ужасным предателям.
Его брак с Анной аннулировали в тот же миг, когда отвалилась голова Смитона. Больше не королева — теперь маркиза Пембрук. Не жена, а любовница. Просто шлюха. Тогда за что же умерли пять мужчин этим утром? И за что должна умереть она?
Ее казнь назначена на завтра.
— Она просто должна была родить сына, — говорит Гарри, вернувшийся с утренней бойни.
Я фыркаю, смахивая слезу со щеки.
— Если это так просто, родил бы сам.
Гарри усмехается и наливает в кубок вино. Я хочу ему сказать, что пора остановиться, но едва ли он меня послушает.
— Не понимаю, почему он тогда не женился на Бесси Блаунт, — говорит брат. — Узаконил бы Фица сразу, и дело с концом. Бывало уже такое. Вон как она рожает, могло быть еще два принца и две принцессы.
— У нее же одна дочь.
— Уже две.
Брат в последние дни общался с Генри каждый день, а я его даже не видела.
— Они бы передрались за трон, — говорю я. — Всё равно все бы помнили, что Генри незаконнорожденный.
— Да ладно, люди его любят. Каков был бы король!
Гарри шумно отпивает вина.
— А ты была бы королевой.
— А ты бы занял место Джорджа.
Я пугаюсь тому, как это прозвучало.
— Я в том смысле…
— Да понял я, понял, — успокаивает меня брат. — А что, я бы не отказался, его жизнь была прекрасна. Столько веселья! Только финал подкачал, у меня будет лучше. Я умру среди женщин и вина, выкашливая свою поэзию.
Мы несколько минут проводим в тишине, наблюдая за уличной суетой внизу, а потом я зову Джоан и направляюсь к двери.
— Ты куда?
— В церковь.
— Ничего себе. Зачем?
— Марк Смитон просил за него помолиться.
Вечером к нам заходит Анна Парр, чему я искренне удивляюсь. Мы никогда близко не общались, хотя она мне и нравится. Ее веснушчатое лицо выглядит печальным, а опухшие веки говорят о том, что в последние дни она много плакала.
Она протягивает мне сверток бурой ткани.
— Меня просили передать, что это может вам пригодиться, Ваша Светлость.
Я беру сверток в руки и понимаю, что внутри книга. Анна собирается уйти, но я ее останавливаю.
— От кого это?
— Вы поймете.
Ее испуганные глаза говорят о том, что она молится, чтобы больше у меня не было вопросов. По моей спине пробегает холодок.
Я киваю. Она быстро приседает и разворачивается к двери, но я всё-таки хочу спросить кое-что еще.
— Анна, — говорю я. — А ты останешься служить ей? Джейн?
Мне казалось, что Анна Парр любит нашу королеву. Она всегда с интересом слушала ее речи, особенно о религии. Остался ли среди бывших фрейлин хоть кто-то, что не радуется падению госпожи?
— Да, — отвечает Парр. — Я останусь.
Я морщусь от разочарования, не в силах совладать с собой, но Анна реагирует спокойно.
— Моя мать всегда говорила, что служить нужно короне, а не людям, Ваша Светлость. И я уже давно служу королеве, просто сначала ее звали Екатериной. Потом Анной. Теперь будет Джейн, но это все еще королева. Кто знает, какое имя у нее будет дальше? Меня связывает долг перед короной, а не именами.
Я благодарю ее за честность, и она скрывается за дверью. Когда шелест ее юбок затихает, я медленно разворачиваю сверток и читаю надпись на обложке. Меня прошибает пот. Кажется, будто я держу в руках раскаленные угли.
«Послушание христианина» Уильяма Тиндейла. Отец всегда ворчал, что этому еретику место на костре. Когда-то и король называл его еретиком, но Анна Болейн убедила его прочитать «Послушание», и с тех пор он говорит, что эта книга предназначена для чтения ему и всем королям.
Там сказано, что главой церкви в стране должен быть король, а не Папа. И что Библию нужно перевести на английский, чтобы простые люди, не знающие латынь, могли внять Слову Божьему.
После этой книги король порвал с Римом и женился на Анне. Начал распускать монастыри. Теперь он хочет, чтобы Анна умерла. Значит ли это, что «Послушание» опять стало ересью? У меня нет ответа, но меня всё равно душит страх. Нужно бросить книгу в огонь, пока никто не увидел.
Еще больше мне хочется ее сжечь, когда я читаю мелкую надпись на полях первой страницы. «Выбирайте любовь, но будьте готовы к войне».