Звезды для моей герцогини (СИ)

Глава 21

Гринвич, 8 мая 1536 года

Еще немного, и моя подруга заплачет. Она выглядит обиженной на весь мир, как ребенок, которому не досталось пудинга. Уголки ее губ опущены, а пальцы нервно мусолят листок, который она сорвала с розового куста, пока мы гуляли по саду и пытались занять себя хоть чем-нибудь. Все мы теперь только этим и заняты — пытаемся найти себе занятие. Никто не знает, что делать с женщинами. Без королевы мы при дворе не нужны.

— Не понимаю! — хнычет Шелти. — Не понимаю, не понимаю! Почему она?!

Мы идем обратно в замок, в большой зал. Обычно в это время там бывало весело. Смех, танцы, похабные шутки — всё, что Шелти так любит. Любила. Теперь она не может думать ни о чем другом, кроме выбора короля.

Джейн Сеймур уже переехала в Беддингтон-парк, чтобы избежать скандала и подчеркнуть, что не спит с королем до свадьбы. Лицемерная святоша. Еще бы монашкой прикинулась.

— Зато все ее фрейлины будут красивее, чем она, — говорю я.

Так себе утешение, но Шелт пытается улыбнуться. Через миг ее лицо снова искажается обидой.

— И я должна буду ей прислуживать, представляешь! Тебе хорошо, вам с твоим герцогом…

— А ты не можешь уехать? — прерываю ее я. — Езжай в Шелтонхолл.

— Моя мать…, — Шелти хмурится. — Мама сказала, что, либо я сама найду себе мужа, либо до конца дней буду фрейлиной хоть у самого дьявола. Что они… им с отцом надоело, что я такая!

Она закрывает лицо руками, готовясь разрыдаться, и я обнимаю ее.

— Тише, Шелт, — я глажу ее по спине, как будто это поможет. — Всё будет хорошо.

Она поднимает голову и делает глубокий вдох, пытаясь унять слезы.

— Ты всё еще можешь выйти за Клера, — осторожно говорю я. — Он любит тебя, и примет несмотря ни на что.

Это и правда кажется мне единственно верным решением в ее ситуации.

— Примет? Я что, вещь? Подарок, чтобы меня принимать?! Я тоже заслуживаю любви в браке, как ты! Как Мэгет!

Я ругаюсь про себя за то, что неверно подобрала слова. Шелти порывается уйти, но я хватаю ее за руку.

— Ты не вещь, ты просто запуталась. Ошиблась. Все ошибаются. Попробуй хотя бы дать ему шанс.

Она не сбрасывает моей руки, но и не смотрит на меня. Но когда она все-таки поворачивается, я вижу тонкую полоску от слезы на ее щеке. Даже расстроенная, моя подруга такая яркая. С ямочкой на подбородке, как у ее сестры. Я хочу ей сказать, что она достойна всех стихов, которые посвящали ей придворные поэты, но какой в этом толк, если король все равно выбрал бледную, бесцветную Джейн.

— Ты права, моя Светлость, — говорит Шелти и пытается улыбнуться. — В нашей книге еще есть место для короткого послания?

Я облегченно выдыхаю.

— Да, конечно, там еще много места. Пойдем ко мне, возьмем.

Когда мы заходим большой зал, передо мной все расступаются, и мне хочется поднять голову повыше, а спину держать прямее. Я почти улыбаюсь, воспоминая о руках Генри, но понимаю, что нас с Шелти преследуют не только поклоны. Снова этот шепот. Холодный, как зимний ветер. Короткие смешки, недовольное цоканье, отворачивающиеся головы. Это всё предназначено не мне. Мне — реверансы, а шепот для Шелти.

Я беру ее под руку и притягиваю к себе. Она не смотрит по сторонам, но я знаю, что она тоже чувствует это. Ее тело превратилось в струну.

Мне хочется обернуться и прокричать, что они все чокнутые. Изменники, воры, убийцы, отравители. Готовы сожрать с потрохами любого, кто совершит ошибку. Но я только покрепче сжимаю руку своей подруги.

Когда мы выходим в коридор, у меня такое чувство, будто мы побывали в Чистилище. Или в лесу глубокой ночью. А теперь вышли на свет. Майское солнце бьет в окна и падает на медовые волосы Шелти, делая ее еще прекраснее.

Я хочу сказать ей что-нибудь подбадривающее, но мои мысли прерывает голос мужа.

— Мэри!

Генри идет нам навстречу с какими-то бумагами в руке, и его тоже заливает солнцем. Он весь как будто состоит из света. Пылинки разлетаются над его волосами, когда он укоряет шаг.

Мне кажется, в последние дни он стал выглядеть увереннее. Мои губы расползаются в улыбке, когда я смотрю на него. Я чувствую, что краснею, но это не смущение. Я еле сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него прямо здесь. Закусываю губу и приветствую его реверансом, не отрывая взгляда от его лица.

— Ваша Светлость.

Шелти тоже приседает, но он не смотрит в ее сторону.

— Моя герцогиня, — улыбается он. — На пару слов.

Генри берет меня за руку, и отводит к окну. Мне кажется, что любой, кто пройдет мимо нас, тут же всё поймет.

— Ты сказала отцу?

Я качаю головой. Не сказала, но думала над этим. Может, сообщить герцогу Норфолку, что его мечта сбылась? Но ноги отказываются нести меня в отцовский кабинет. Я не хочу отдавать ему нашу с Генри ночь. Путь она еще немного побудет моей собственностью.

— Не говори пока, — продолжает Генри. — Не хочу спугнуть короля. Он нахаживает ко мне, плачет, что «ядовитая шлюха» хотела меня отравить. Я постараюсь это использовать для нас.

— Хорошо, — говорю я. — Я не скажу.

Он улыбается, а потом наклоняется к моему уху и шепчет:

— Давай сегодня. У меня, вечером. Завтра мне нужно будет уехать с ним.

Я вспыхиваю, и слышу стук сердца у себя в ушах. Смотрю на его лицо, залитое светом. Не могу ждать вечера, хочется сделать всё здесь, у окна. Поцеловать бы его сейчас. Он смотрит на мои губы, и, кажется, думает о том же. Но придется терпеть, и он лишь сжимает мои пальцы.

Генри собирается уйти, но потом останавливается и снова наклоняется ко мне.

— И перестань таскать за собой Шелтон, не порти себе репутацию.

Он уходит, оставляя меня у окна. Я смотрю ему в спину, пока он не скрывается за дверями большого зала, а потом перевожу взгляд на Шелти, которая стоит поодаль. Она тоже проводила Генри внимательным взглядом и бросилась ко мне.

— Что он сказал?

Шелти хватает меня за руку и выжидающе смотрит. А я гляжу на нее растеряно, словно впервые вижу.

— Он… — я пытаюсь придумать, что соврать. — Он сказал, что не хочет ехать на север. Хочет быть поближе к отцу.

Она удивленно вскидывает бровь и всматривается в меня. Кажется, она мне не верит. Но в итоге она лишь вздыхает и усмехается.

— Какие скучные у вас разговоры, мое послание Клеру и то будет интереснее. А тебе надо что-то с этим делать, сколько можно? Давно бы сняла с него рубашку. Тебе столько дано, а ты воротишь нос!

Я стараюсь выдавить из себя улыбку. Пока мы идем до моих покоев, Шелти рассказывает, что именно она собирается написать Клеру, но я едва разбираю смысл ее слов.

Рядом с моими покоями стоит Кромвель. Когда я вижу его притворно дружелюбное лицо, на моей шее стягивается невидимая удавка. Воздух вокруг становится тяжелым и густым и обжигает мне горло, когда я пытаюсь сделать вдох.

Он пришел арестовать меня? За то, что я была на свадьбе Маргарет? Надо бежать. Бежать к Гарри. Или он уже в Тауэре? Черт, нас обоих навечно запрут в Тауэре. Мои руки трясутся, как в лихорадке, когда я смотрю на фигуру канцлера.

Кромвель всё знает. Его одутловатое лицо гладко выбрито, волосы аккуратно подстрижены. Улыбка сдержана. Он не похож на злодеев из сказок старой Нэн, но я не видела людей страшнее, чем он.

— Ваша Светлость, — говорит он своим скрипучим голосом. — И леди Шелтон. Рад видеть вас.

— Мастер-секретарь.

Мой язык еле ворочается, а голос звучит почти так же сухо, как его.

— Леди Ричмонд, позвольте поговорить с вами наедине.

Я испуганно смотрю на Шелти и вижу в ее глазах точно такой же страх. Рука Кромвеля опускается на мою. Она на удивление мягкая. Не грубая, потрескавшаяся рука простолюдина, а легкая ладонь канцлера. Самого могущественного человека в стране после короля.

Я киваю Шелти, чтобы она зашла в мои комнаты без меня, и она проскальзывает в дверь, не скрывая облегчения. Мы с Кромвелем остаемся вдвоем. Он пристально смотрит на меня и продолжает вкрадчиво улыбаться.

— Вы слышали, Ваша Светлость? Сегодня господина Уайетта сопроводили в Тауэр.

Во мне всё падает. Не может быть.

— Надеюсь, — подбираю я слова. — Совсем скоро мы узнаем правду. И каждый получит по заслугам.

— Отлично сказано, леди Ричмонд. И вы поможете нам узнать правду, если выступите на суде.

Я чувствую, как кровь сходит с моего лица. Он, должно быть, видит мой испуг и продолжает держать мои руки, притворяясь, что заботится обо мне.

— Ничего сложного, — говорит Кромвель, — от вас только и требуется, что повторить то, что вы уже однажды сказали мне. Я могу рассчитывать на вашу помощь?

Я молчу и пялюсь на Кромвеля. Во мне пульсирует страх, но где-то глубоко внутри, сквозь него, пробивается гнев. Кромвель хочет, чтобы я свидетельствовала против моей королевы. Кузины. Против Анны, которая всегда была добра ко мне. Устроила мне лучший брак из возможных.

Этот безродный выродок думает, что я предательница. Язык все еще плохо меня слушается, но я заставляю себя сказать:

— Нет.

Его брови удивленно поднимаются.

— Вы сможете это сделать, ничего не нарушая, Ваша Светлость, — говорит он. — Вы не фрейлина Анны. Всего пара ваших слов, и вы поможете нам разобраться в этом сложном деле.

— Нет, — повторяю я, и на этот раз звучу увереннее.

Улыбка исчезает с его лица. Мне вдруг кажется, что я вижу его настоящего. Зло во плоти.

— Кажется, вы не до конца меня понимаете, леди Ричмонд. Ваше упрямство не делает вам чести, и даже может навредить вам.

Он угрожает мне? Мать влепила бы пощечину прямо по его самодовольной роже. Я впервые за долгое время жалею, что ее нет рядом.

— Что вы имеете в виду, мастер-секретарь?

— Ваш брак, Ваша Светлость. Он еще не завершен. В таких случаях аннулирование занимает совсем немного времени, не находите?

Он молчит и пристально смотрит на меня. Думает, что напугал. Но я вспоминаю о Генри и чувствую прилив сил. Ты опоздал, Кромвель. Ты знаешь не всё. Не учел небольшую деталь.

— Анна уже в прошлом, — говорит канцлер. — Вы выберите прошлое или будущее с юным герцогом?

Я молчу.

— Вы выступите на суде, Ваша Светлость?

Меня колет сомнение. Если я скажу «да», мой кошмар закончится. Кромвель будет на моей стороне. Он наверняка сможет убедить короля наконец-то разрешить нам с Генри быть вместе, и нам больше не придется скрываться.

Но я вспоминаю о королеве, которая сидит в холодных тауэрских стенах. Ее судят только за то, что она надоела мужу. Не родила ему сына. Как будто в ее силах повлиять на замысел Божий.

Она не предательница. Как и я.

— Нет, мастер-секретарь. Я не буду выступать на суде.

Он щурится и прожигает меня взглядом.

— Да будет так, леди Ричмонд.

Кромвель коротко кланяется мне и собирается уйти, но прежде, чем сделать шаг в сторону, он хватает меня за плечо. Слишком грубо и неучтиво. Он не имеет право так хватать герцогиню.

— Когда вы в последний раз видели леди Дуглас? — тихо спрашивает он.

Внутри меня всё обрывается. Я боюсь, что он почувствует мой участившийся пульс через ткань моего платья. Кажется, я начинаю потеть. Мне нужно сделать над собой еще одно, последнее усилие.

— В последний раз мы виделись на турнире, — вру я. Получается неубедительно, мой голос дрожит.

Кромвель хмыкает и уходит, но уже без своей притворной улыбки.

Генри не оценил моей стойкости в схватке с Кромвелем. Когда я рассказала ему о случившемся, он только нахмурился и отметил, что сейчас не лучшее время для ссор с канцлером.

— Надо было сказать, что подумаешь, и спросить меня.

Мне стало немного обидно, потому что я ожидала услышать не это, но в итоге я решаю, что он прав. Речь ведь шла и про наш брак тоже, надо было с ним посоветоваться.

После разговора с Кромвелем я весь день не могла найти себе места, и поэтому пришла к Генри сразу же, как только наступил закат. Кажется, я слишком рано. Я вдруг начинаю казаться себе навязчивой.

Как только я появилась на пороге его покоев, он взмахнул рукой, и всех слуг как ветром сдуло. Подозреваю, что только Клиф остался сторожить дверь с той стороны.

— Мне нужно написать пару писем, а потом я весь твой, — говорит Генри, целуя меня в лоб.

Он садится за широкий дубовый стол, чтобы закончить дела. Пока он пишет и деловито прочищает горло, я изучаю его комнаты. Они гораздо больше моих. Кабинет, где много темного дерева и зеленого бархата. Спальня с огромной кроватью с ало-золотым балдахином, расшитым звездами. Комната для отдыха, где уже давно не разжигали огонь.

От безделья я верчу в руках серебряные и стеклянные кубки. Всматриваюсь в гобелен из золоченой нити, на котором Авраам готовится убить Исаака. Провожу рукой по обивке кресел, где нет и намека на потертость. Пытаюсь прочитать труды Ричарда Кроука, бывшего наставника Генри, но моя латынь оставляет желать лучшего.

— Что пишешь? — спрашиваю я у Генри, рассматривая занавески в его кабинете.

— Прошу епископа Лонгленда поставить моего человека в Банбери.

— Там разве нет управляющего?

— Скоро не будет, — Генри отрывается от письма и пристально смотрит на меня. — И я надеюсь, что успею раньше Кромвеля.

Я чувствую укол стыда за то, что невольно могла помешать его делам. Через секунду до меня доходит смысл слов «скоро не будет».

— А кто сейчас в Банбери? — осторожно спрашиваю я.

— Норрис.

Я замираю.

— Суда же еще не было, вдруг его…

— Поверь, всё свое добро он уже растерял.

Меня пугает, как спокойно он это говорит. Словно хочет получить выгоду из чужого краха. Я наблюдаю, как Генри заканчивает письмо и откладывает его в сторону, чтобы чернила высохли. Встает, потягивается, и подходит ко мне, чтобы обнять.

Я сама не поняла, как сделала шаг назад.

— Ты чего? — удивляется он. — Жалеешь Норриса? Он же тебе тоже не нравился.

Генри выходит из кабинета, на ходу снимая дублет и бросая его на спинку кресла. Я выхожу за ним.

— Подожди, — говорю я. — Норриса признают виновным? Их всех? И Анну тоже?

— Скорее всего.

У меня внутри всё падает.

— За измену же казнят. Она же королева.

Генри поворачивается ко мне.

— Брак аннулируют, и она больше не будет королевой.

Я облегченно выдыхаю. Если король постановит, что их брака с Анной не существовало, то ее не за что будет казнить. Он изваляет ее в грязи, как Екатерину, но она останется жива. И все остальные тоже. Их просто изгонят, оставят нищими, но они будут жить.

— А ты веришь, что Анна изменяла королю? — спрашиваю я у Генри.

Я подхожу к нему и пытаюсь заглянуть в глаза, но он их отводит.

— Она пыталась убить меня. Возможно, пыталась убить Марию.

— Она не могла…

— Мэри, не говори глупостей, — он переводит взгляд на меня и звучит строго. — Если бы не твой брат, я бы умер во Франции.

— Какой в этом смысл! — я сказала это громче, чем рассчитывала. — Какой смысл тебя травить, если ты всё равно не можешь…

Его лицо каменеет. Одна бровь поднимается наверх. Я умолкаю.

Он хочет этого. Хочет верить, что однажды станет королем. Иначе к чему всё это? Обучение, земли, титулы. Он хочет большего. Чтобы его отец увидел, чего он стоит.

Я разворачиваюсь и подхожу к окну, чтобы до конца это осмыслить. И опять вспоминаю про королеву. Вспоминаю, как однажды представляла себя на ее месте, и меня снова переполняет чувство вины, как будто я тоже получаю выгоду из ее падения.

— Ты пришла поплакать об Анне? — холодно спрашивает Генри.

— Нет, просто…

Я пытаюсь подобрать слова, но Генри не дает мне этого сделать. Он подходит, рывком разворачивает меня к себе и сжимает лицо одной рукой с такой силой, что мне становится больно.

— У тебя с ним что-то было? — говорит он, а я не сразу понимаю, о чем речь.

— Генри, что ты…

— У вас что-то было тогда? Поэтому ты его жалеешь?

Он сдавливает мои челюсти сильнее. Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но не могу найти нужных слов. Смотрю ему в глаза и не могу поверить, что он произнес это вслух.

— Отвечай! — он почти перешел на крик. — Уэстона тебе тоже жаль, да?

— Да! — я упираюсь ладонями ему в живот. — Они не виноваты, конечно мне их жаль!

— Откуда ты знаешь, что они не виноваты?!

Кажется, мое лицо сейчас треснет под его пальцами.

— Генри, отпусти, мне больно!

Он разжимает руку, и я порываюсь уйти, но он хватает меня за плечо.

— Если я узнаю…

— Генри, прекрати! Ты же знаешь, что ничего не было!

Он прожигает меня взглядом и тяжело дышит, а я пытаюсь собраться с мыслями.

— Просто всё это… — выдавливаю я. — Всё это неправильно.

Он прислоняет меня к окну, и теперь его пальцы с такой же силой сдавливают мое плечо.

— Забудь это слово, Мэри, — шипит он мне в лицо. — Нет никакого «правильно». Думаешь, твой отец делает только то, что правильно? Король соблюдает правила?!

Я не вижу жестокости в его лице, но не могу остановить страх, который медленно сворачивается у меня в животе.

— Мы пытались, и что в итоге? Им плевать на нас! Что бы Анна с тобой сделала, если бы узнала про нас, а? Как быстро ты бы отправилась вслед за своей матерью?

В его глазах пылает гнев, а в голосе слышны интонации короля.

— Думаешь, мне всё это нравится, да? Мне приходится в этом участвовать ради нас! Я не могу даже Брертону помочь! Но если тебе важнее жалеть Анну или Норриса, садись на баржу и езжай к ним в Тауэр хоть прямо сейчас!

Он отпускает меня, отходит на шаг и с грохотом отшвыривает ногой табуретку. Садится в кресло и прячет лицо в ладонях. А я опять чувствую стыд. Он просто устал, а тут я со своими причитаниями.

Мне хочется подойти к нему и положить руку на плечо, но мне страшно, что он меня оттолкнет. Я делаю глубокий вдох и корю себя за то, что опять всё испортила. Лучше мне уйти, пока не стало еще хуже.

Голос Генри останавливает меня у самой двери.

— Ты куда?

— Иду к себе.

— Выбираешь её? Анну?

У меня вырывается тихий стон отчаяния. Я прислоняюсь лбом к двери. Не хочу никого выбирать. Генри — мой муж, а Анна — моя королева. И она не заслуживает того, что с ней происходит.

В моей голове звучат сухие слова Кромвеля. «Анна уже в прошлом». И я ничем не могу ей помочь. Зато Генри здесь, со мной, заботится о нас. Я вспоминаю, как на нашей свадьбе он протянул мне руку, чтобы провести меня вперед моей матери.

Когда я поворачиваюсь, то вижу в кресле герцога Ричмонда. Его лицо не выражает ничего. Взгляд бесстрастный. Холодный. Он смотрит на меня в упор и ждет, что я отвечу. И ответ должен быть правильным.

— Я выбираю семью, — говорю я.

И я не вру. Он — моя семья, и Анна тоже.

Генри облегченно выдыхает, и ребяческая улыбка, которая так ему идет, снова сияет на его лице. Он встает и разводит руки в стороны, приглашая меня обнять его. И я как можно быстрее бегу через всю комнату, чтобы доказать, что я не сомневаюсь в своем выборе.

Мы лежим, вглядываясь в звезды на балдахине, и пытаемся восстановить дыхание. Я жалею, что в этот раз на мне платье, а не ночная рубашка — корсаж кажется ужасно тесным. Но, по крайней мере, мне не нужно будет идти к себе через ход для прислуги.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на угловатый профиль Генри. Он смотрит наверх и тихонько кашляет в кулак, когда от слишком глубокого вдоха у него перехватывает дыхание. Мне хочется улыбаться, глядя на него. Кажется, он выглядит счастливым. Он чувствует мой взгляд и прижимает меня к себе.

— Знаешь, — тихо говорит он после нескольких минут молчания. — Я тут понял, что у нас еще не было королев по имени Мэри.

— Разве? Вроде одна была…

— Она не успела, умерла прежде, чем Болингброк стал королем.

Он улыбается и поворачивается ко мне.

— Ты кроме Чосера что-нибудь читала? Может, нанять тебе учителей?

Генри целует меня в лоб и снова переводит взгляд наверх. Его последняя фраза прозвучала немного обидно, но я не подаю виду, чтобы не испортить момент.

— Если он меня узаконит, ты когда-нибудь станешь первой, — продолжает Генри.

Опять эти разговоры про трон. Я снова, против своей воли, вспоминаю Анну, и прячу лицо в груди мужа, чтобы случайно не выдать свои мысли.

— Он найдет тебе принцессу, если узаконит, — говорю я. — А меня выдадут за графского сына.

— Поздно уже, — говорит он. — Наш брак больше нельзя аннулировать.

Я закрываю глаза и поглубже вдыхаю его запах. Так хочется верить, что он прав. В конце концов, Генри же сейчас на стороне короля? Делает то, что ждет от него отец? Значит, и он должен пойти навстречу единственному сыну.

— А если он попробует, подниму восстание, — усмехается Генри.

Меня передергивает от этого слова, и я поднимаю голову, чтобы убедиться, что он шутит.

— Хватит говорить про восстания, — я стараюсь улыбнуться.

Он смеется.

— А тебе хватит говорить, что мне говорить.

Он тянет руку, чтобы погладить мое лицо. Мои челюсти всё еще немного болят после того, как он их сжимал.

— Было больно? — тихо спрашивает он, проводя большим пальцем по моей щеке.

Я киваю.

— Прости. Я не сомневаюсь в твоей верности, просто…

— Это ты прости, — улыбаюсь я. — Не нужно было лезть к тебе с расспросами.

Он притягивает меня к себе и целует так мягко и нежно, что я разрешаю себе обо всем забыть.