Звезды для моей герцогини (СИ)

Глава 18

Гринвич, апрель 1536 года

В середине весны двор делает вид, что вернулся к привычной жизни. На самом деле все замерли в тревожном ожидании перемен. Маятник, который долгое время был на стороне Болейнов, качнулся в другую сторону. Все понимают, что вскоре что-то непременно должно произойти. Дни Анны в качестве королевы сочтены. Все уверены, что нас ждет еще одно Великое дело короля, новое аннулирование. Теперь, когда умерла Екатерина, ничто не мешает ему отказаться от Анны. Раньше мешала гордость.

Я вижу в этом удивительную иронию. Забавно, когда оказывается, что злейший враг на самом деле был твоим самым надежным доспехом, защищавшим от всех бед. Оплотом, на котором держался твой мир.

Генри переехал в Сент-Джеймс, дворец из красного кирпича, построенный на месте бывшего лепрозория. Из Уайтхолла до него, при желании, можно было бы добраться пешком, и несколько раз мне казалось, что я и правда уже готова надеть мужской костюм и в ночи пробраться к мужу, чтобы тайно завершить наш брак.

Нет, в такую маскировку никто не поверит. А в своей обычной одежде я не могу расхаживать одна по улицам Лондона. Я не мальчик. Не могу распоряжаться собой, как мне вздумается. Должна оглядываться на отца, мужа, брата. Короля.

Сейчас мы в Гринвиче, и отсюда до Сент-Джеймса придется скакать на лошади или плыть на барже, и это точно привлекло бы внимание. Так что я занимаюсь своим обычным делом — сижу и жду, когда Генри приедет. Перед его отъездом в Шотландию мы еще точно увидимся, хотя бы один раз. В Гринвиче пройдет собрание Ордена Подвязки, и он должен его посетить.

Когда погода проясняется, и я провожу больше времени на улице. Иду в сад, где пахнет скошенной травой и цветами. Смотрю на птиц, которые прыгают с ветки на ветку и говорят друг с другом о чем-то, что людям недоступно.

Я закрываю глаза и слушаю. Это звуки весны. Ясной и зеленой, обещающей свет и надежду. Мне кажется, что птицы говорят о свободе и смеются над людьми, которые зачем-то придумали себе столько глупых правил и тратят все силы, чтобы их соблюдать.

— Ваша Светлость.

Я вскрикиваю от неожиданности. Распахиваю глаза и резко поворачиваюсь в сторону. Рядом стоит Кромвель.

— Прошу прощения, что напугал вас, Ваша Светлость, — говорит он.

Его голос такой скрипучий, словно он наглотался песка.

— Мастер-секретарь, — приветствую я его, надеясь, что не запуталась в его званиях. Он у нас теперь и канцлер, и секретарь, разве что еще не хранитель Малой печати. — Боюсь, я погрузилась в свои мысли и не заметила вас.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, если вы не против.

— Конечно, я с радостью отвечу.

Мне неприятно его присутствие. Я не хочу с ним говорить, и тем более отвечать на его вопросы. Чем вообще ему могу быть интересна я? Может, он хочет узнать, сплю ли я с Генри?

Мы медленно идем по тропинке, продвигаясь в глубь сада. Проходим под изгородью, слегка тронутой зеленью. Мне хочется убежать от этого человека, который воплощает собой опасность. Точно так же, как в детстве я убежала от старой Нэн, когда мне осточертели уроки шитья.

— Вы давно при дворе, Ваша Светлость.

— Не так давно, как вы, мастер-секретарь.

Он улыбается своим иссушенным ртом и его лицо становится приятнее.

— Надеюсь, что как люди, которые давно служат короне, мы с вами можем говорить открыто, — говорит он.

— Всем сердцем хочу в это верить, и буду с вами предельно искренней, — отвечаю я.

Кромвель звучит дружелюбно, но я не забываю, кто передо мной. Едва ли этого человека можно назвать другом моей семьи.

— Прежде всего, леди Ричмонд, мне бы хотелось узнать, каково вам служить Ее Величеству? Находите ли вы ее двор, ее общество приятными?

Мое сердце начинает биться чаще. Я изо всех сил стараюсь найти в своей голове правильные слова.

Кромвель и Анна крупно поругались, об этом знают все. Они оба выступают за роспуск монастырей, но королева хотела распределить доходы, полученные с них, между колледжами и богадельнями, а он настаивает, что в первую очередь нужно пополнить казну.

— Долг связывает меня, мистер Кромвель, — осторожно отвечаю я. — Я стараюсь следовать строгим правилам, установленным Ее Величеством. Вместе с ней трудиться на всеобщее благо.

— И что, никто ни разу не нарушал придворные правила?

Ужасная догадка колет меня изнутри. Он что, знает про Маргарет? Про её тайный брак? Пока она единственная, кто нарушил все мыслимые правила, если не считать Шелти, но едва ли она интересна Кромвелю.

— Не могу отвечать за всех. Я в ответе только за себя, мистер Кромвель.

Я стараюсь говорить нейтрально, пока не пойму, что именно он от меня хочет. Что ему уже известно.

— А вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь позволял себе лишнее? Заходил слишком далеко?

Ну всё, он точно знает. Нужно что-то придумать. Что-то, что отведет подозрения если не от Маргарет и Томаса, то хотя бы от нас с Гарри.

— Норрис! — выпаливаю я неожиданно для самой себя. — Генри Норрис! Я лично наблюдала, как в покоях королевы он вёл себя развязно и фривольно.

В глазах Кромвеля вспыхнул хищных огонь. Он улыбнулся мне еще шире, и эта улыбка похожа на оскал.

— Значит, Норрис. А что именно вы видели, леди Ричмонд?

— Он флиртует со всеми подряд, мистер Кромвель. Раньше мы думали, что он приходил в покои королевы ради Мадж Шелтон, но вскоре поняли, что это не так. Он… он не знает границ, распускает руки.

— А ради кого он приходит в покои королевы?

Стук моего сердце заглушает звуки весны. Я больше не слышу птиц. Только скрипучий голос Кромвеля и глухой гул в ушах.

Я не должна говорить, что Норрис приставал ко мне. Что, если меня посчитают распутницей? Наш с Генри брак из-за этого расторгнут? Опасения и страх захлестнули меня волной. Я смотрю в улыбающееся лицо Кромвеля, и чувствую, что сейчас засуну голову в пасть ко льву.

— Он… Норрис… он всегда рядом с королевой, и ему хватает наглости даже ей делать непристойные намеки. Ей, ее фрейлинам, всем вокруг.

— И даже вам, Ваша Светлость?

— Я… я не…

Я не могу сделать вдох от волнения. Меня трясет.

— Ваша Светлость, вы здоровы?

Улыбка исчезает с лица Кромвеля, и он обеспокоенно смотрит на меня. Почти по-отечески.

— Давайте присядем.

Он берет меня за руку и ведет до скамейки.

— Извините, что заставил вас переживать. Полагаю, это воспоминания о непотребствах, которые творит Норрис, так подействовали на ваше нежное сердце?

— Да, да! Да, мистер Кромвель, вспоминать об этом мучительно. Это так… непристойно.

Я хватаюсь за соломинку, которую он невольно мне протянул. Да, надо сделать вид, что я так послушна и чиста, что не могу отвечать на его вопросы. Главное не переиграть.

— Милое дитя, прошу простить меня. И всё-таки, я должен задать последний вопрос.

— Конечно, мастер-секретарь.

— Королева когда-нибудь потворствовала Норрису?

Сейчас самым правильным будет свалиться в обморок, но я всё еще в сознании. Все еще смотрю на Кромвеля и должна ему ответить.

— Королева… Она считает его другом, мистер Кромвель. Близким другом. Это всё, что я могу сказать.

— Этого достаточно, — снова улыбается он.

Если бы только Генри был здесь. Если бы он мог увезти меня отсюда. Неважно куда, в Шотландию или Ирландию. Будем жить среди дикарей и прятаться в болотах, но это всё равно лучше, чем здесь. Лучше, чем говорить с Кромвелем.

Я возвращаюсь к себе и хватаю книгу, лежащую на столе. Нужно предупредить Маргарет. Дрожащей рукой я начинаю выводить отрывок из стиха Уайетта:

«Берегитесь заранее, чтобы вас не заметили…»

Но потом понимаю, что расхаживать сейчас по дворцу с этой книгой — самоубийство. Если я еще раз столкнусь с Кромвелем, и он увидит, что здесь написано, дядю вздернут, нас с Гарри бросят в Тауэр, а Маргарет уже завтра отправится под венец с тем, на кого укажет король. Может, поженились они и в подходящий момент, но сейчас точно не время, чтобы во всем признаваться.

Я направляюсь в покои королевы, где ожидаемо нахожу Маргарет. Она старается держаться в углу, подальше от всеобщего веселья.

Королева слишком громкая. Слишком нарядная. Снова ее истеричный смех на грани помешательства. Она делает вид, что ничего не происходит и посылает воздушный поцелуй Смитону, кружась в танце с Норрисом, которого я только что с потрохами сдала Кромвелю.

Мне вдруг стало стыдно перед ним. Но разве я была не права? Я подбираюсь к Маргарет и шепчу ей на ухо:

— Нужно срочно поговорить.

Она кивает. Пока все взоры прикованы к королеве, которая уже радостно зовет Фрэнсиса Уэстона присоединиться к ее танцу, мы подбираемся к двери. Нас настигает Шелти.

— Вытащите меня отсюда, — тихо говорит она. — Это какое-то безумие.

Как не вовремя. Маргарет до сих пор не рассказала Шелти о своем замужестве.

— Может, тебе потанцевать с Норрисом? — спрашиваю я.

— Носить обноски Анны? — брезгливо отвечает Шелти. — Нет уж, спасибо.

«Скорее уж обноски Мадж», — думаю я, но не озвучиваю это вслух. Недавно Норрис поумерил свою гордость. Снова посватался к той, которую не хотел принимать после короля. Не представляю, сколько родители Мадж пообещали ему в качестве приданого за старшую дочь. Останется ли после этого что-нибудь для Шелти?

У меня нет выбора, и мы идем ко мне втроем. Когда мы заходим, я прошу служанку выйти. Маргарет садится на табуретку у стола и тревожно глядит на меня, а Шелти расхаживает по комнате.

— Вы тоже думаете, что это так жалко, когда человек зубами цепляется за трон? — беспечно говорит она. — Екатерина так себя не вела.

— Ты не служила Екатерине, — замечаю я.

— Да, но мне рассказывали.

Нет времени на это. И Екатерины больше нет, поэтому мне не хочется тратить ценные минуты на обсуждение мертвых. Я рассказываю о своем разговоре с Кромвелем, смотрю на Маргарет и опускаю ту часть, в которой я подумала, что секретарь знает о ее браке.

— О, он и ко мне подходил, — щебечет Шелти, мусоля в руках мою новую вышивку.

— И что он от тебя хотел?

Мы с Маргарет переглядываемся и ждем, что нам расскажет Шелт.

— Да ничего особенного, просто просил рассказать о неподобающем поведении при дворе королевы. Спрашивал, видела ли я, что происходит среди фрейлин.

Спрашивать у Шелти о неподобающем поведении, это как поинтересоваться у хищника, любит ли он мясо.

— И что ты ему сказала? — спрашиваю я.

— Сказала всё как есть, что все со всеми флиртуют, а в особенности Анна. Что она как солнце, от которого исходят лучи флирта в разные стороны. Даже ее брат флиртует с ней в шутку, так ведь?

Мне это не нравится.

— Ты не говорила ему про меня и Генри? Что мы сблизились?

— Ты считаешь меня предательницей? — Шелти останавливается и возмущенно смотрит на меня.

— Нет, Шелт, я просто на всякий…

— Я знаю, что можно говорить, а что нельзя! Я ни про тебя, ни про Мэгет ничего не сказала.

Тело Маргарет, кажется, превратилось в струну. Ее руки тихонько трясутся, покоясь на синих юбках.

— Шелти, — тихо говорит она. — Что тебе известно обо мне?

— В смысле?

— Ты видела стихи в книге Мэри. Что тебе известно обо мне и Томасе?

Шелти недоуменно хмурит брови. Затем ее глаза медленно округляются.

— Только то, что вы влюблены… Мэгет, что ты натворила?

— Чем меньше ты знаешь, или делаешь вид, что знаешь, тем в большей ты безопасности, — говорит Маргарет.

— О чем ты? Что мне нужно знать, а что нет? Расскажи, как есть, чтобы я точно очертила границы дозволенного.

Маргарет нервно глотает воздух. Она до последнего ничего не говорила Шелти, опасаясь, что та может сболтнуть лишнего королю, но сейчас она загнана в угол. Шелти не успокоится, пока всё не разузнает.

Маргарет смотрит на меня в поисках поддержки. Я киваю. Я верю Шелт. Она ничего не рассказала о стихах, не расскажет и об этом.

— Я замужем.

— Что?!

— Я вышла замуж за Томаса Говарда, — отчетливо и твердо говорит Маргарет, и мне хочется поймать эти слова в воздухе, чтобы они случайно не вылетели в оконную щель и не достигли ушей Кромвеля.

Губы Шелти расползаются в восторженной улыбке.

— Ты… — шипит она, и ее распирает от удивления и радости. — Ты дьявол, Мэгет! И ты не сказала мне?! Поздравляю!

Она сжимает ее в крепких объятиях.

— Никому нельзя говорить, — шепчет Маргарет.

— За кого ты меня принимаешь? — отвечает Шелти. — Конечно нельзя! Никто из нас ни слова не скажет Кромвелю, да, Мэри?

— Разумеется.

— И королю, — добавляет Маргарет.

Шелти заглядывает ей в лицо, продолжая держать ее за плечи. Если она и понимает, почему ей не сказали о свадьбе сразу, то не подает виду.

— И королю, — подтверждает она.

Генри приехал в Гринвич в последнюю неделю апреля, но был так погружен в дела своего отца, что едва успел улыбнуться мне, когда мы увиделись в большом зале. Король созывает Тайный совет. А потом еще раз. И еще. Мужчины сидят в королевских кабинетах, и каждый раз, когда двери распахиваются, оттуда исходит густой запах эля, вина и оленины.

Но я знаю, что он придет. Мы должны еще раз увидеться перед тем, как он уедет в Шотландию. Он найдет способ, выкроит свободную минуту, чтобы прийти ко мне.

Аккуратный стук в дверь застает меня вечером, когда я стягиваю с головы капюшон, а Джоан пляшет вокруг, готовая снять с меня платье.

— Элис, посмотри, кто там, — говорю я новенькой служанке, которая взбивает подушки.

Мои губы растягиваются в улыбке, а сердце начинает биться чаще, пока она идет к двери и обратно.

— Это герцог, Ваша Светлость.

Я устало закрываю глаза и качаю головой.

— Господи, Элис. Какой именно герцог?

— Его Светлость, Ваша Светлость.

Она испуганно таращится на меня, понимая, что сморозила глупость.

— Ваш муж, Ваша Светлость. Пригласить его?

— Поздравляю, ты смогла разобраться в герцогах. Конечно, пригласи.

Я останавливаю Джоан. Элис снова удаляется, чтобы открыть дверь, и я с удивлением отмечаю, как усиленно она раскачивает бедрами при ходьбе. Когда Генри заходит в комнату, она встает позади него и смотрит, как на божество.

— Элис, — говорю я.

Она вздрагивает.

— Ты можешь идти.

Служанки выходят в соседнюю комнату, а я тихонько смеюсь.

— Ты одним своим видом развращаешь мне прислугу.

Генри по-ребячески улыбается и разводит руки в стороны. Я ныряю в его объятия и прячу лицо в его шею. Чувствую тепло и спокойствие. Хочу рассказать ему всё про Кромвеля и спросить, что происходит. Как мне себя вести? Что мне делать, когда я останусь одна? Но прежде, чем я успеваю открыть рот и задать вопрос, он наклоняется к моему уху и шепчет.

— Я остаюсь.

Я отстраняюсь и смотрю на него, пытаясь понять, не шутит ли он. Его лицо сияет.

— Я остаюсь, Мэри.

Восторг накрывает меня волнами, и я подпрыгиваю, обнимая его шею, а он подхватывает меня и кружит по комнате.

— Я остаюсь! — почти кричит он, а мне хочется смеяться и плакать одновременно.

Он ставит меня на пол, обнимает и прижимается щекой к моим волосам.

— А почему он передумал? — спрашиваю я, как будто это важно.

— Хочет держать меня рядом, когда начнутся суды, — улыбается Генри. — Ну и с шотландцами как обычно, то едут, то не едут.

— Погоди, какие суды?

— Над Анной.

Я хмурюсь.

— Нужен суд, чтобы аннулировать брак?

— Он ищет доказательства ее измены.

Мои брови поднимаются. Весь восторг будто смыло ледяным приливом. Мысли путаются, а в висках пульсируют слова Кромвеля. «Королева когда-нибудь потворствовала Норрису?». Боже, что он имел в виду? Что я наделала? Нет, я не сказала ничего лишнего. Ничего не сказала про Анну. Зато столько наговорила про Норриса.

— Но ведь за измену же…

Я не нахожу в себе сил произнести это вслух. Мой язык вдруг кажется мне ужасно тяжелым и неповоротливым. Это невозможно. Нельзя казнить королеву.

— Успокойся, — говорит Генри и продолжает улыбаться. — Если он найдет доказательства, Элизабет будет легче объявить бастардом. Ей потом придется всю жизнь доказывать, что она его дочь, если это так.

— Что значитесли, Генри?

Я отступаю от него на шаг. Неужели он верит, что Элизабет не его сестра? Она так похожа на короля, что только слепой не заметит сходства.

— Ну, если доказательства найдут, в отцовстве и правда можно будет усомниться.

Я отворачиваюсь и подхожу к окну, чтобы посмотреть на вечернюю темноту и осознать происходящее.

— Мэри, — тихо говорит Генри и обнимает меня сзади. — Еще немного, и он разрешит. Мы будем вместе. Мне просто нужно быть на его стороне сейчас, чтобы у меня была ты.

Он прячет лицо в мои волосы и шумно втягивает в себя воздух. Быть вместе. Я так сильно этого хочу, и так счастлива, что он тоже хочет. Всего то и нужно подождать, пока король не обвинит Анну в измене. Я закусываю губу и чувствую себя предательницей.

— Она всегда была добра ко мне, — говорю я, глядя в окно. — Это же она выбрала меня для тебя.

— За это ей спасибо, — бормочет он мне в волосы.

— А теперь я… я как будто получаю выгоду из ее страданий.

Генри разворачивает меня к себе и берет за подбородок. Мне вдруг кажется, что его прикосновения стали жестче.

— Мэри, — он говорит почти строго. — Ты все равно не можешь ничего сделать. Нам нужно думать о себе, о нашей семье.

Я вздрагиваю. Он впервые произнес это вслух. Что мы семья. Я связана с ним так же крепко, как с отцом и Гарри. Как с матерью. «Муж и жена — одно целое, милая» — звучат у меня в голове слова Анны, которые она сказала на моей свадьбе. Она была тогда такой красивой. Король так сильно ее любил.

— Ты прав, — говорю я и прижимаюсь к Генри покрепче, будто в следующий миг он может раствориться в воздухе. — Главное, что ты остаешься. А то мне бы и правда пришлось переодеваться мальчиком каждый раз, чтобы попасть к тебе.

Он улыбается и опускает свои губы к моим.

Королева перестала смеяться. Теперь максимум, на что она способна, это горько усмехаться собственным печальным шуткам. Она стала тревожнее, но вместе с тем величественнее, чем когда-либо.

Моё сердце разрывается, глядя на неё. Мне стыдно, что однажды я представила себя на ее месте. Не знаю, в курсе ли она, что замыслил король.

— Оставим дела мужчинам, — говорит она мне и Уайетт-Ли, предлагая нам пройтись по саду. Весна окончательно наступила, и Анна всё время рвется на улицу, чтобы насладиться ею.

В воздухе пахнет свежестью. Из-за облаков выглядывает ласковое солнце. Анна останавливается, чтобы закрыть глаза и сделать глубокий вдох.

— Мэри, а чего ты боишься больше всего на свете? — вдруг спрашивает она меня.

Этот вопрос застал меня врасплох. Не потому, что я не знаю, что ответить, а потому, что за мной каждый день следует столько страхов, что я даже не представляю, какой из них сильнее.

Я боюсь потерять Генри. Боюсь, что отец ударит меня. Боюсь повторить судьбу матери. Боюсь свою мать. Боюсь, что король узнает про Маргарет и Томаса. Боюсь быть отвергнутой. Боюсь…

— Наверное, я боюсь остаться одна, — наконец отвечаю я.

Анна смотрит на меня почти удивленно.

— У тебя всегда есть ты, милая. Не стоит бояться одиночества. Если так подумать, оно не такое уж и страшное, а иногда даже спасительное.

Она кладет свои длинные пальцы на мою ладонь.

— Это я говорю тебе не как королева, а как твоя сестра.

У меня внутри всё сжимается. Хочется обнять ее и поблагодарить за всё, что она для меня сделала. За доверие, которое она мне оказывает.

— Я запомню ваши слова, Ваше Величество, — тихо говорю я. — А чего боитесь вы?

Анна вздрагивает и молчит. Кажется, она тоже перебирает в голове все свои страхи и пытается понять, какой из них назначить главным.

— Мне всегда было страшно, что меня не услышат. Заставят замолчать. Говорить всё, что думаешь, то, о чем хочешь — это же и есть свобода, ты так не думаешь?

— Полагаю, вы правы, Ваше Величество.

Мы еще несколько минут идем вдоль изгороди в тишине. Слушаем птиц. Анна останавливается, смотрит на небо, а потом вдруг резко поворачивается к нам.

— Мне нужно увидеть дочь.

Ее глаза блестят лихорадочным блеском, когда она произносит это.

— Мэг, мы с Мэри идем к Элизабет, а ты приведи туда моего мужа. Любым способом.

Уайетт-Ли смотрит на нее в замешательстве, но ей ничего не остается, кроме как кивнуть и пойти выполнять приказ.

Принцесса живет в Гринвиче с самого Рождества. Именно в стенах этого дворца Анна родила ее три года назад. Ее апартаменты — уголок безмятежности, детского смеха и королевской роскоши. Вся мебель здесь обита малиновым бархатом, расшита золотом.

Когда мы с Анной заходим, кажется, что вместе с нами заходит тревога. Королева хватает дочь на руки, и Элизабет начинает что-то восторженно и невнятно лепетать.

— Мэви! — радостно пищит она и указывает пальцем в мою сторону.

Я улыбаюсь ей так приветливо, как могу.

— Ваше Высочество, — приветствую я малышку реверансом.

Она показывает матери новые игрушки. Анна заинтересованно отвечает ей и гладит по голове. Когда они встают у окна, на рыжие волосы принцессы падает солнечный свет, и ее кудряшки окружает ореол, похожий на нимб. Королева и принцесса напоминают мне образ Богородицы.

Едва я успеваю насладиться этим сравнением, двери в детскую распахиваются с таким оглушительным грохотом, что гувернантка Элизабет вскрикивает. Уайетт-Ли привела короля.

Я поворачиваюсь, чтобы его поприветствовать, и вижу, что его сопровождают два герцога. За одним его плечом стоит Чарльз Брэндон, герцог Саффолк, тот самый его друг, который когда-то дерзнул жениться на его сестре. А с другой стороны Генри. Я отмечаю, что ростом он уже почти поравнялся с королем. Мы смотрим друг на друга и легонько улыбаемся, настолько, насколько это сейчас уместно.

— Мадам, что это значит? — рычит король на Анну.

От его любви к ней не осталось и следа. Как будто они всю жизнь были заклятыми врагами, и он вовсе не переворачивал мир, чтобы бросить его к ее ногам. Вся пылкая страсть обратилась в жгучую ненависть.

Королева пристально смотрит на мужа и протягивает ему Элизабет, будто предлагая эту прекрасную девочку ему в дар.

— Вы нужны дочери, Ваше Величество, — тихо говорит она. — Нашей дочери.

Его это не трогает. Он только хмурится еще сильнее.

— Это всё, что ты хотела? За этим отвлекла меня?

— Мы хотели побыть с тобой, своей семьей. Нам с Элизабет достаточно, когда ты просто рядом.

— А мне недостаточно! — кричит король.

Принцесса пугается и прижимается к матери, пряча лицо в ее шее.

— Чего тебе не хватает? — спрашивает Анна.

Ее спокойный и печальный тон, кажется, злит короля еще сильнее. Она прекрасно знает, чего ему не достает.

— Ты спрашиваешь? Ты еще смеешь спрашивать?! Сына, Анна! Столько лет, а у меня нет сына, черт тебя дери!

У меня вырывается испуганный вскрик, и я прижимаю руку к губам, чтобы его остановить. И поворачиваюсь к Генри. Мне хочется подбежать и закрыть его уши ладонями, чтобы он этого не слышал. Щелкнуть пальцами и перенести нас в Шотландию. Или Ирландию. Куда угодно, подальше от короля и этих жутких слов.

Генри смотрит в спину отцу и выглядит так, будто его ударили в живот. Он похож на растерянного мальчика, который не понимает, за что его наказывают.

— Я рожу тебе сына, — говорит королева. — У нас еще могут быть дети.

— Ты врешь! — кричит король. — Сколько можно! Если у тебя всё, то у меня еще куча дел!

Элизабет начинает хныкать. Король с отвращением смотрит на дочь, разворачивается и стремительно идет к выходу, не удостаивая Генри взглядом. Он даже не понял, чтоон только что сказал.

Генри резко уводит голову в сторону, когда король проходит мимо. Словно получил пощечину. Я хочу, чтобы он посмотрел на меня и обо всем забыл, но ему ничего не остается, кроме как последовать за отцом. Ведь он его подданный. Самый знатный человек в королевстве после него. Первый в истории Англии, кому дали двойное герцогство. Король дал ему всё и все равно прокричал, что у него нет сына.

Королева остается у окна, нежно целуя пальцы Элизабет в попытке ее успокоить.

— Оставьте меня с дочерью, — говорит она, и мы все покидаем комнаты принцессы.

Я хочу догнать мужа, но он идет рядом с королем, и нам нельзя нарушать протокол.

На следующий день я иду к Генри, но не нахожу его у себя. Совет сегодня еще не собирался, так что я интересуюсь у Клифа, где он.

— Упражняется в стрельбе, Ваша Светлость.

Я иду во большой двор, где стоят мишени. По праздникам тут проводят соревнования по стрельбе и турниры, и именно тут король чуть не умер, упав с лошади. У меня мелькнула мысль, что лучше бы он тогда не приходил в сознание.

Генри действительно там, в полном одиночестве, не считая двух слуг, которые стоят поодаль и ждут его приказов. Он берет стрелу с серым оперением, одним быстрым взмахом руки натягивает тисовый лук, целится и стреляет.

Промахивается. Сразу же берется за следующую стрелу и стреляет еще раз. Снова промахивается. Кажется, он не упражняется, а выпускает пар.

Слева от него, на земле, расстелено полотно, на котором стоит кувшин. Пустой кубок валяется рядом. Когда я подхожу ближе, Генри никак не реагирует и продолжает пускать пространство одну стрелу за другой.

— Генри, — осторожно говорю я.

Он не поворачивается.

— Генри!

— Что?

Я замираю. И правда, что?

— Я… я просто хотела сказать, что я рядом. Готова тебя выслушать.

— Угу.

Он продолжает своё бессмысленное занятие и не смотрит на меня. Хочется обнять его, но, кажется, ему это не нужно. Возможно, так я сделаю только хуже.

Мы молчим еще пару минут, и я решаю, что ему, наверное, и правда лучше побыть одному. Но когда я делаю несколько шагов, чтобы уйти, Генри бросает лук на землю, хватает меня и грубо целует. Меня обдает запахом эля. Он пьян.

Я пытаюсь вырваться, но он сильнее. Так сильно сдавливает плечи, что мне становится больно. Мне не хватает воздуха. Я мычу и упираюсь руками ему в живот, чтобы он меня отпустил.

Когда он наконец дает мне свободу, я почти отпрыгиваю в сторону. Двое слуг смотрят прямо перед собой и делают вид, что ничего не произошло, но я прекрасно знаю, что они всё видели.

— Что ты вытворяешь? — шиплю я, пытаясь отдышаться. — На нас же смотрят.

— Пусть смотрят, — усмехается он.

— Твой отец нас убьет.

— Ты плохо расслышала вчера? У короля нет сына. А герцог Ричмонд может делать, что захочет.

Генри нагибается за кувшином и пьет прямо из него.

— Он сказал это на эмоциях, — говорю я. — Конечно же, ты его сын.

— Я его бастард. У бастардов дурная кровь, знаешь ли. Зря он держит меня так близко, да?

Он снова прикладывается к кувшину.

— Генри, прекрати, сейчас только полдень.

Он делает еще три нарочито громких глотка назло мне, и две струйки эля текут по его подбородку и шее.

— От того, что ты напьешься, отец не станет к тебе лучше относиться.

— Не называй его моим отцом!

Он прокричал это так громко, будто хотел, чтобы король его услышал.

— А знаешь, что будет дальше? — Генри прожигает меня затуманенным взглядом. — Он сейчас возьмет новую шлюху, а я буду маячить перед ее глазами, чтобы не забывала, что от нее требуется. Настоящий сын! Такой же, как я, только законный!

— Мы можем уехать, — быстро говорю я. — Выберем любое поместье, а они тут пусть делают, что хотят.

— Когда?! — кричит он. — Когда, Мэри?! Когда мы сможем уехать?!

Я молюсь про себя, чтобы он перестал так шуметь, и пытаюсь найти правильные слова. Но Генри продолжает кричать.

— Он вспоминает, что я его сын, только чтобы запретить мне спать с женой!

Он с размаху кидает кувшин в сторону слуг и отбрасывает ногой кубок. А потом вдруг резко замирает. Его глаза широко распахнуты и лихорадочно блестят, а грудь тяжело вздымается. Он подбегает ко мне и хватает за плечи.

— Ты права, давай уедем, — он быстро меня целует. — Давай уедем во Францию. Сегодня. Сейчас.

Я пытаюсь вырваться из его рук и верчу головой, чтобы не опьянеть от его дыхания.

— Я всегда хотел вернуться, давай уедем вместе, — продолжает он и пытается поймать мой взгляд.

— Генри, что ты несешь? Все подумают, что ты готовишь восстание, как твой дед.

— А что, неплохая идея — усмехается он. — У меня хотя бы будет цель.

— Генри, прекрати! — я все-таки повышаю голос. — Ты понимаешь, что ты несешь?

— Мне надоело!

Он почти отталкивает меня и отходит назад.

— Я устал! Там нам хотя бы не будут указывать, что делать!

— Предлагаешь нам всё время убегать? Прятаться от шпионов?

— А сейчас мы что делаем, а? Третий год, Мэри! Какая разница, где прятаться?!

— Твой отец нас все равно достанет! Думаешь, он просто так тебя…

Генри подлетает ко мне и так сильно сжимает подбородок, что я почти вскрикиваю от боли.

— Еще раз, — шипит он, приблизив лицо вплотную. — Еще хоть раз ты назовешь его моим отцом, и я аннулирую наш чертов брак, чтобы больше не мучиться.

Я чувствую такую резкую боль в груди, будто меня пронзила стрела. Смотрю на его искаженное гневом лицо и открываю рот, чтобы что-то ответить, но слов нет. Только боль и растерянность. И сил больше нет, чтобы вырываться из его рук.

Несколько секунд мы молчим. Генри тяжело дышит, а потом медленно меняется в лице. В его бледно-голубых глазах проступает испуг.

— Мэри, я не то хотел сказать, — он целует меня, но я не отвечаю ему тем же. — Прости, я просто…

— Нет, всё верно, — выдавливаю я. К горлу подступает ком. — Ты волен делать, что хочешь. Ты же сын короля.

Мне больно одновременно говорить и сдерживать слезы.

— Ну вот, я опять это сказала. Теперь ты можешь аннулировать наш брак.

Он снова пытается поймать мои губы, но я отворачиваюсь.

— Я пойду, — говорю я. — Меня ждет королева. Она ведь пока еще королева.

У меня вырывается всхлип, и я кажусь себе ничтожеством. Глотаю воздух и пытаюсь сделать шаг в сторону, но Генри меня держит. Притягивает к себе и прижимает мою голову к своей груди.

— Мэри, я не то хотел сказать, — шепчет он.

— Тогда что? Что ты хотел сказать?

Он молчит. Мы стоим в тишине, и мои слезы заливают ткань его камзола. Дыхание Генри становится прерывистым, и я понимаю, что он тоже готов заплакать.