Звезды для моей герцогини (СИ)

Глава 6

Уайтхолл, март 1534 года

Двор жужжит словно шершень, летающий вокруг распустившейся розы. Люди смотрят друг на друга подозрительно, недоверчиво. Бояться сказать что-то лишнее. Все, кроме Болейнов. Они в открытую ликуют.

Острый подбородок Джорджа Болейна еще никогда не взмывался так высоко. Его отец, Болейн-старший, еще никогда не смеялся так громко. А всё потому, что король сделал это. «Акт о престолонаследии» ратифицирован.

Теперь никто не вправе отрицать, что малышка Элизабет — принцесса, а леди Мария и Генри Фицрой — незаконнорожденные. Оба. С равными правами на престол. А точнее с их равным отсутствием.

Все, кто откажется принести присягу под этим законом, считаются изменниками и подлежат смертной казни. Я вспоминаю о матери и внутри у меня внезапно стягивается узел страха.

«Брось, Мэри, — говорю я себе, стряхивая эти мысли. — Никто ее не казнит. Кому она нужна».

Я не понимаю всеобщего возбуждения. Всё и так давно было известно, и в королевстве, по большому счету, ничего не изменилось. Просто теперь тех, кто клевещет на Анну и Элизабет, будет проще привлечь к ответственности. Король всего лишь закрепил на бумаге то, о чем уже давно твердит.

Но у меня есть своя причина радоваться «Акту», где статус Генри подтвердили еще раз. А всё потому, что у меня из головы не выходят слова Марии. «Ему больше подходит французская принцесса или дочь императора».

Что ж, принцессы и дочери императоров не выстраиваются в очередь, чтобы выйти за бастарда. А вот за наследника престола — другое дело. Если бы король каким-то образом смог узаконить Генри, это бы означало, что нашему браку конец.

Поэтому я чувствую небольшое злорадство и мысленно обращаюсь к Марии: «Принцессам придется подвинуться». А ей самой светит только монастырь или какой-нибудь захолустный младший принц.

Но Маргарет Дуглас пришла от принятия «Акта» в настоящий ужас. Я пока не могу назвать ее подругой, то кем-то, кто мне небезразличен — вполне. Она стоит в большом зале, в углу, у дальней стены, подальше от любопытных глаз и кабинетов, где заседает парламент.

Ее лицо настолько белое, что почти отражает свет.

О принятии «Акта» провозгласили прежде, чем я успела пробраться к ней сквозь толпу. Несмотря на то, что я иду как корабль, рассекающий волны поклонов, людей всё равно слишком много. Тут слишком душно. Меня на секунду охватывает паника.

Когда я все-таки подошла к Маргарет, она меня не сразу узнала.

— Что он наделал, Мэри? — тихо спрашивает она, когда я беру ее за руку.

— Не здесь, — так же тихо отвечаю я. — Пойдем.

К черту ее любимый официальный тон. Сейчас мне кажется, что из нас двоих старше я, а не она, и мне хочется ее защитить, хоть и не очень понятно, от чего именно.

Мы выходим в один из множества крошечных двориков Уайтхолла, который я уже успела облюбовать. Листья на деревьях еще не распустились, а кое-где в тени лежит снег, но здесь есть чудная скамейка, которую почти не видно за плотными ветками. Полагаю, летом здесь будет удобнее прятаться.

Маргарет сделала глубокий вдох, и ее щеки немного порозовели. По крайней мере, можно больше не переживать, что она лишится чувств.

— Что он наделал? — повторила она.

— Просто принял очередной закон, ничего страшного, — я говорю с ней мягко, как с ребенком.

Маргарет смотрит на меня, но будто не видит.

— Ничего страшного? Ты уверена?

— Конечно! Анна и до этого была нашей королевой, Элизабет наследницей, а Генри незаконнорожденным. Всё в порядке.

— А Мария?

Я взяла паузу, чтобы подобрать нужные слова. Я знаю, что Маргарет и Мария дружат, они долгое время жили вместе в Больё. Они ведь кузины, как мы с Анной. Не представляю, как можно дружить с Марией, но, видимо, Маргарет разглядела в ней что-то, что мне недоступно.

— Мария — принцесса, всегда ею была и будет, — говорит Маргарет, не дожидаясь моего ответа.

Она сказала это так громко и отчетливо, что я прижала палец к губам. Теперь такие слова — измена. Мой крошечный сад вмиг перестал казаться мне надежным убежищем.

— Я понимаю твои чувства, но будь осторожнее, пожалуйста, — говорю я.

Маргарет горько усмехнулась. Кажется, свежий воздух пошел ей на пользу, и она начала приходить в себя.

— Дело даже не в Марии, — говорит она. — Он крутит людьми, словно это перстни на его пальцах. Сегодня захотел, надел этот. Завтра он ему разонравится, и он его закинет в дальний угол, и может больше никогда и не вспомнит.

— Таков мир. Он король, посланный нам Богом.

— Только он собственноручно переписывает законы Божьи, как ему удобно.

— Брось, — говорю я в попытке ее успокоить. — Будто никто из королей раньше не принимал законов, которые им выгодны. Это нормально, что он думает о благополучии династии.

— Последний король, который так сделал, сейчас гниет в безымянной могиле.

Я вздрагиваю. Она имела в виду Ричарда Йорка, который узурпировал трон, объявив своих племянников бастардами. Двух принцев заперли в Тауэре, и они оттуда так никогда и не вышли. Он их жестоко и предательски убил. Родной дядя.

Потом злодей поплатился — кара настигла его как раз в лице дедушки Маргарет, предыдущего короля — Генриха VII. Он разбил Йорка на поле боя, и говорят, что даже вороны побрезговали клевать глазницы узурпатора, настолько им был отвратителен его грех.

Меня пугает, что Маргарет проводит такие параллели.

— Даже если всё так, — говорю я, — это не повод так переживать. Ты все равно ничего не изменишь. А скоро Анна родит сына, и все мы вздохнем с облегчением.

— Как же, — она усмехнулась. — Ты не понимаешь. Он хочет контролировать всё. Он вообразил, что может властвовать над нашими душами! Ему нужен контроль над людьми, над верой, над мыслями. Он… Он сошел с ума!

Я снова пугаюсь, что нас могут услышать.

— Он король, — говорю я.

— Но не Бог.

Я беру Маргарет за руку. Ее до сих пор потряхивет. Мы молчим несколько минут. Затем она поворачивает ко мне и смотрит прямо в глаза.

— Мэри, ты уже один раз помогла мне, могу ли я снова обратиться к тебе за помощью?

— Конечно можешь, — улыбаюсь я.

— Одолжишь мне ненадолго свою книгу?

Книга. Шелти написала в ней послание для Генри от моего имени и передала его через Гарри. По идее, скоро должен прийти ответ. Если мой муж захочет его написать.

— Что ты задумала? — спрашиваю я Маргарет.

Она печально улыбается и отводит глаза.

Через несколько дней после принятия «Акта» двор переезжает. Скоро начнется сезон охоты, верховой езды, турниров и весеннего флирта — всего того, что так любит король. Для этого нет места лучше Гринвича, который окружен водой с одной стороны и лесами и садами с другой.

Мне немного жаль покидать Уайтхолл, хотя я точно знаю, что еще не раз вернусь сюда.

За день до отъезда отец попросил меня зайти к нему в кабинет. Я обрадовалась. Во-первых, мы давно не виделись, и я успела соскучиться, а, во-вторых, я надеюсь, что у него есть новости касательно моего брака. Других причин, по которым он мог бы меня сейчас позвать, я просто не вижу.

Отец как-то обронил, что мне идет зеленый цвет, и я перерыла сундуки, чтобы отыскать что-нибудь зеленое. Мне хочется порадовать его, угодить даже в такой мелочи. Я впервые за долгое время нахожусь в приподнятом настроении, и у меня появились силы думать о нарядах, а не просто выбирать, что побогаче или отдаваться на милость Шелти.

Я подхожу к кабинету отца и говорю привратнику:

— Могу я увидеть Его Светлость?

И тут же мысленно даю себе подзатыльник. Нужно было сказать: «Мненужноувидеть Его Светлость» или «Яжелаюувидеть Его Светлость».

Разница едва уловимая, но важная. Слова важны. Мне нужно учиться не просить, а требовать. Отдавать приказы. На это указала мне Маргарет.

— Он сейчас с лордом-канцлером, Ваша Светлость, — отвечает привратник.

Я ёжусь, но надеюсь, это не очень заметно. Не хочу встречаться с канцлером, Томасом Кромвелем. Этот человек с одутловатым лицом и глубокой впадиной меж бровей меня пугает.

Кромвель — первый советник короля, его правая рука. Сын трактирщика, внук кузнеца, он шепчет королю на ухо нужные ему вещи и решает его проблемы. Именно Кромвель настаивал на скорейшем разрыве Англии с Римом, с «развращенной папской верой», которой так преданы леди Мария и ее мать.

Отец презирает Кромвеля. Говорит, что однажды тот упадет так же стремительно, как взобрался наверх. «Это ждет всех безродных выскочек, которые думают, что могут диктовать свои условия».

Но этот момент еще не наступил. Очевидно, Кромвель еще на высоте, и даже моему отцу приходится с ним считаться. В определенный момент их интересы совпали, и они работали вместе, чтобы поскорее избавить короля от Екатерины.

Я совершенно не разбираюсь в политике, но мне кажется, что момент, когда их интересы вновь разойдутся, уже близок. Если он уже не наступил.

Привратник идет объявить о моем прибытии, и, когда дверь открывается, я слышу, как друг с другом в равном поединке сталкиваются два мужских голоса.

— Наденьте на него корону, и через пять лет мы получим вторую Шотландию! Только еще более дикую! Вы развратите его лишней властью! — кричит отец.

— Его слишком сильно любят на севере, в землях, где обитает его мать., — отвечает Кромвель. Он звучит сдержаннее. — Если мы отошлем его в Ирландию…

— Глупости, Кромвель! Король его любит!

— И он любит короля. Пока.

— Вы сами себе противоречите!

— А вы думаете только о своей выгоде, Норфолк.

— Я думаю об Англии! Принц нужен нам здесь, какой бы он ни был и как бы не звался!

Речь идет о Генри. Я убеждаюсь в своей правоте, отец точно хочет сказать мне что-то насчет моего брака.

Когда я захожу в кабинет, в нем резко становится тихо. Отец и Кромвель стоят друг напротив друга в застывшей атаке, и оба знают, что этот спор еще продолжится.

Кромвель разворачивается и направляется в мою сторону, чтобы выйти и оставить нас одних. Он отвешивает мне быстрый поклон и с издевкой говорит:

— Принцесса.

Дверь за ним закрылась прежде, чем я успела что-либо сказать. Отец еще несколько секунд яростно прожигает взглядом пространство, а потом трясет головой, словно пытаясь сбросить с себя этот разговор.

— Выродок, — яростно шепчет он, а потом, наконец, приветствует меня. — Моя дорогая!

Он подходит и треплет меня за плечи. Это максимум объятий, на которые он способен, и я к этому давно привыкла.

Отец выглядит уставшим, будто не спал дня три.

— Я был в Кеннингхолле, снова предлагал твоей матери разойтись по-хорошему. Она создает мне слишком много проблем.

Я не знаю, что на это ответить. Это не то, что я ожидала услышать. И как бы я не относилась к матери, а она ко мне, мне не хочется, чтобы родители аннулировали брак. Это как-то… позорно?

— Она отказалась, — продолжает отец.

Я почти выдохнула с облегчением, но он продолжил:

— Снова начала изрыгать свой яд. Пришлось ее приструнить и запереть в Редборне, чтобы она там подостыла без полвины слуг. Пусть почувствует себя на месте своей дорогой Екатерины, да?

Отец звучно усмехается этому сравнению, но я вижу, что ему не весело. Его пальцы сжимаются в кулаки так сильно, что костяшки белеют.

— Я лишь следую примеру короля, дорогая!

Он словно оправдывается передо мной, хотя я не сказала ни слова.

— Нужно было сразу запереть чертову испанку в Кимболтоне, я давно говорил. Я даже думал ограничить твою мать одной комнатой, и чтобы ее выпускали только на мессы, как ее «дражайшую королеву», но это, наверное, лишнее. Она же все-таки родила мне сыновей.

Отец говорит это так, будто речь о собаке или лошади. Видимо, все эмоции он потратил на Кромвеля.

— Ладно, забудем об этой женщине, я позвал тебя не за этим.

Я киваю и радуюсь, что тема исчерпана. Не хочу об этом думать, снова окунаться в их скандалы.

— Скажи, ты видишься со своим мужем? — на этом вопросе отец оживился.

— Почти нет, — честно признаюсь я. — Мы виделись несколько раз после свадьбы, я наблюдала за его игрой в теннис, но не более.

Я не собираюсь рассказывать про поцелуй.

— А тебе бы хотелось, чтобы встречи стали чаще?

«Я не знаю».

— Я была бы рада, если бы Его Светлость чаще составлял мне компанию. Но я понимаю, что у него много дел. Обучение, дела его земель важнее, чем я.

— Неплохо, дорогая, неплохо. Отлично подбираешь слова, — отец улыбается. — А теперь скажи правду.

Я немного теряюсь.

Мысленно я всегда разделяла отца на две личности — герцога Норфолка и папу. В детстве был только папа, но здесь, при дворе, преобладает герцог Норфолк. Кажется, сейчас эти две личности внезапно сошлись в одну.

— Это правда, отец. Я бы хотела видеть Генри чаще.

Он одобрительно кивает.

— Кромвель собирается заслать его в Ирландию и короновать там, чтобы держать подальше, пока не родятся и не окрепнут законные наследники. Какой вздор!

Отец встал и начал расхаживать по кабинету, кружась вокруг меня.

— Беременность королевы протекает тяжело, — продолжил он. — А законный наследник — это то, что нужно Англии.

Он резко остановился позади меня, наклонился к уху и тихо добавил:

— Но это не совсем то, что нужно мне.

Он так же резко отпрянул и продолжил ходить из стороны в сторону.

— Как думаешь, Мэри, ты нравишься своему мужу?

О Боже, если бы я знала. Мне кажется, что да, но я не уверена. Может, я просто хочу так думать? Он ведь отверг мой поцелуй.

— Это лучше спросить у Его Светлости, отец.

Он снова сел за стол и сделался необычайно серьезным, но в его глазах горит огонь азарта. Он выглядит как человек, который поставил на кон всё имущество, и ему в руки пришли счастливые карты.

— Ты прекрасная юная леди, уверен, ты ему нравишься. Или сделаешь всё, чтобы это было так.

— Я не понимаю…

— Однажды ты можешь стать королевой, Мэри.

Эти слова — измена. Я закипаю. Сначала Маргарет, теперь отец — они звучат как люди, у которых в сундуках завалялась запасная голова.

— Это невозможно, — говорю я, сама не замечая, как понижаю голос на полтона. — Генри незаконнорожденный, ему не светит трон, как и Марии.

— Законы можно изменить быстрее, чем ты думаешь, дорогая. Король скоро станет главной церкви, и ничто не остановит его, если он захочет узаконить единственного сына.

— Анна скоро подарит…

— Беременность королевы протекает тяжело, — повторяет отец, и в моем животе стягивается узел страха. — А сама королева слишком часто сует свой женский нос не в свое дело.

Отец смотрит на меня и ждет, пока я сделаю выводы из сказанного.

— Я не понимаю, что от меня требуется, — говорю я.

Я хочу, чтобы он озвучил это сам.

— Как любой нормальный мужчина, я хочу внуков!

Он восклицает это так радостно, будто я уже беременна. А потом тихо добавляет:

— Надеюсь, я возьму их на руки раньше, чем король — законных сыновей.

Я вылетаю из кабинета отца и чуть не сбиваю с ног привратника.

— Прошу простить, — выпаливаю я, забыв, что мне не обязательно перед ним извиняться.

Пока я бегу до своих покоев, внутри меня клокочет жгучая смесь удивления, возмущения и ужаса. Отец уже всё за меня придумал. «Беременность королевы протекает тяжело», — пульсируют у меня в висках его слова.

Я изо всех сил стараюсь не думать о том, что онна самом делевкладывал в них. Анна — его родная племянница, дочь его сестры. Он не может так поступить с ней.

Отец хочет, чтобы я соблазнила Генри вопреки запрету короля. Чтобы забеременела и родила мальчика. А если король разгневается? Когда его ныне покойная сестра, которую звали, как меня, вышла замуж против его воли, он изгнал ее со двора, а ее мужа чуть не казнил, даром что тот — его ближайший друг.

Что король сделает со мной, если я ослушаюсь приказа? «Не убьет же он мать своего внука», — звучат в голове слова Шелти.

Я хочу стать для Генри другом и возлюбленной, но я не собиралась спать с ним, пока король не разрешит. Отец призывает меня к измене.

«Я возьму это на себя», — сказал он, имея в виду, что в его силах смягчить гнев короля. «Не беспокойся об этом». Как всё просто! Соблазни королевского сына и ни о чем не беспокойся, дорогая Мэри. Не думай об Анне Болейн, дорогая Мэри.

Я залетаю в свои комнаты и не могу отдышаться — то ли от скорости, то ли от всего услышанного. Не замечаю на кровати Шелти.

— Ваша Светлость! — радостно кричит она, чем пугает меня до смерти. — У меня для вас кое-что есть!

Подруга улыбается и вертит в руке мою книгу. А меня разрывает на части от страха и волнения.

— Он прочитал? Ответил? — я почти хриплю от сухости в горле.

— Сама посмотри!

Шелти протягивает мне книгу, а мне страшно брать ее в руки. Может, не глядя, выбросить ее в окно? Но я хватаюсь за нее и начинаю листать.

— Тут два стиха.

— О, да, один для меня, — щебечет Шелти.

Я даже не спрашиваю, от кого. Это почерк Гарри.

— Тебе вот этот, — Шелт тыкает пальцем в нужную страницу.

Мое сердце колотится, почти как в ночь нашей с Генри свадьбы. Приходится сделать над собой усилие, чтобы прочесть написанное. Меня бросает в жар, потому что первое, что я вижу, это зачеркнутое слово «люблю».

Люблю любовь и все ее деяния, И то, как мы страдаем от любви. По мне причина странная, увы, Чтобы любить или хотеть любви.

Сказать ей «да» — убийственно и горько, Гораздо хуже, чем прямой отказ. И те, кто эту роль сыграл хоть раз, Сполна за это платят тяжкой болью.

Это стих Томаса Уайетта. Я его знаю. Генри выбрал его, чтобы ответить мне. Жар на щеках и в груди становится невыносимым. Я перечитываю его послание снова и снова и упиваюсь тем, что речь в нем идет о любви. Но и о боли тоже. Я падаю на кровать рядом с Шелти, а она радостно надо мной смеется.

— Я же говорила, что всё получится!

— Что он хочет мне этим сказать?

— Хм-м, — она задумалась. — Думаю, Мэгет всё-таки права. Он бы и рад быть с тобой, но не хочет идти против воли короля.

Воля короля. Опять она. На всё в моей жизни воля короля.

— Мне нужно что-то ответить? — спрашиваю я у Шелти.

— Возможно, но я бы немного выждала. Самое время затеять игру.

Я вспоминаю о том, что говорил мой отец. Всё идет как раз по его задумке. Но это было моё желание, а не его!

Шелти смотрит на меня и широко улыбается. Она довольна собой, сработала как настоящая сваха. Еще и получила признание от Гарри. Нужно всё ей рассказать и спросить ее совета, я одна не справлюсь со всем этим.

— Шелт…

— Да, моя Светлость?

Передо мной человек, который меня всегда выслушивал, понимал. Направлял. Давал советы и смеялся вместе со мной. Я знаю, что Мэри Шелтон меня никогда не предаст.

— Я должна…

Она выжидающе смотрит.

— Я должна сказать тебе спасибо.