– Шайбу! Шайбу! – скандировал стадион, запуская волну из рук.
– Шайбу! – кричал Егорка, стоя у прозрачного ограждения. Мальчишка хрипел, но продолжал поддерживать любимую команду, крепко держа за руку Мишку Королёва.
Я умилялся этой внезапной дружбе. Они вместе ходили в школу через дорогу, вместе возвращались и делали уроки, а потом вместе убегали на тренировку.
Егор, как старший, помогал другану тащить огромный баул с хоккейным снаряжением, косо поглядывая на меня или Мирона, когда ему пытались помочь. Вот и сейчас, пацаны, не жалея ладоней, лупили по ограждению из толстого пластика, изредка бросая взгляд на утекающие секунды последнего периода.
– Не забьют, – крякнул Мирон, бросая взгляд на огромное табло под куполом арены. – Буллиты…
– Ур-р-ра!!!! – пацаны наши взорвались от счастья, предвкушая самую интригующая часть матча. Шушукались, толкались, спорили и делали ставки, пытаясь определить, кто забьёт и у кого вратарь-дырка.
– Егор, надень шарф обратно! – крикнула Сеня и взмахнула в воздухе кулаком.
– И мой туда же, – Олька Королёва тоже бросила строгий взгляд на сына. – Они скоро жить в одной комнате будут!
– Пусть живут, – смеялся Мирон, прожигая в затылке парней дыры своим напряженные взглядом, поторапливая их вернуть шарфы на место. – Главное, что на глазах.
– У кого на глазах? – всплеснула руками Ляля и прижала холодные ладони к пылающим щекам. – Нас с Сеней опять к директору вызвали!
– Не переживай, Королёва, мы всё решим, – я бросил взгляд на часы, откинулся в кресле, перемигиваясь с Мироном, пока девчонки отчаянно возмущались шалостям детей и стал отсчитывать секунды…
– Решалы! – Сеня тоже закипела, заражаясь от слишком эмоциональной подруги зарядом негодования. – Ваши сыновья – бандиты! Да, Керезь! Они вдвоём поколотили толпу хулиганов! Вот он весь в тебя! Вспыльчивый, упрямый и всегда прав должен быть, а чувство справедливости и ненависть ко лжи у него такие, что крылья ангела скоро прорежутся!
– Сеня, не нервничай, – поцеловал жену в лоб, потом в нос и прижался к холодным губам. Поправил пушистый ворот шубы на шее, чтобы горло не застудила опять. – Я поговорю с ним. Честно…
– И я поговорю, – Мирон обнимал жену, подавая мне откровенные намёки.
С появлением Егора, наша жизнь круто изменилась. Я даже не ожидал таких перемен. Если раньше жил на полную катушку, то сейчас меня лавиной несло! Потерял чувство контроля, безвольно бултыхаясь в воронке из ярких событий. Сначала боролся, а потом расслабился… Так проще оказалось воспринимать звонки от директора школы прямо посреди совещания, слезливые аудиосообщения от жены, когда был в командировке, совместные походы в магазин, в попытке одеть упрямого мальца. И как только мы выдохнули… Все наладилось. Егор перестал срывать уроки, подружился с Мишкой, а потом и вовсе заявил, что хочет заниматься хоккеем. Мы с Сеней не растерялись и выдвинули свои условия: хоккей взамен на прекращение истерик по поводу новой одежды.
– И «чё я петушара», чтобы я больше не слышала! – поставила точку Ксюша, сложив на груди руки. Она косилась в мою сторону, а мне смешно было, потому что знал, что следующий в очереди на разнос я. Припомнят всё: и затянувшуюся командировку, и отвечать придётся за «чё он петушара голубые кеды носить», вырвавшееся рядом с детскими ушами…
Все поменялось. Время текло быстрее, события бурлили, а любовь становилась крепче. Первый год было тяжело. Очень тяжело! Егор щетинился воробушком, все ожидая, что его в любой момент вернут назад, пытался спорить, молчал, обижался, но радовало, что ни разу не предпринял попытки сбежать. А потом как-то проще стало. Привычнее. Пока не обнаружил рыдающую в ванной на втором этаже Сеню. Она, закусив руку, глотала всхлипы, чтобы Егор не услышал, прижимаясь к холодной мраморной стене, и пила шампанское прямо из бутылки.
– Что случилось? – сердце моё в пятки ушло. В ушах зашумело, мысли спутались, а в мозгу зашевелились самые ужасные сценарии.
– Он меня ма…ма…ма… – пыталась объяснить жена, подползая ко мне, чтобы обнять. – Мамой назвал!!!
Вот после того вечера жизнь вообще сменила русло. А я благодарен ему был и за счастье в её глазах, и за собственное ощущение нужности, важности для него. Понимал, что как бы пацан меня не называл, я все равно отец. Пусть не родной, но важный для него. И мне нужен был этот шпанёнок, в глазах которого теперь отпечатались мама и папа. И неважно родные они или нет. Неважно это всё. Неважно…
Родители наши быстро отошли от шока, потому что вариантов мы им попросту не оставили. Стали приезжать по выходным, гулять с нами в парке, вспоминали молодость на каруселях, а по воскресеньям учили стихи с недовольным мальчишкой. И семьей вдруг стали не только Сеня, Егор и я, семьёй стали все: Олька, забирающая с Королёвой-младшей детей из школы, Мирон, с которым мы по очереди присутствовали на тренировках, Царёвы, что в любой момент подрывались посидеть с малышнёй, давая нам шанс вспомнить, что мы не только МА и ПА. И даже Доний несколько раз в месяц брал их с собой на гонки…
Улыбается моя девочка… Улыбается…
– А сейчас уже ставшая традицией акция «скажи, что любишь»… – возбужденно затараторил диктор, а я откинулся в кресле, смотря на подвесной экран под самым куполом. Зал потух, послышалось дружное «уууух». А на гигантском экране заплясали буквы.
Темнота была мне на руку, я мог без опаски наблюдать за Ксеней, что, открыв рот, пыталась сложить буквы в более-менее осмысленные слова. Парни тоже застыли, лишь Егорка заговорщицки оборачивался в нашу сторону. А когда на экране вспыхнуло «Мишель, ты выйдешь за меня?» Ксюша завизжала, подпрыгивая с кресла. И это тоже мне было на руку… Экран погас, погружая арену в темноту, а когда свет вспыхнул вновь, я уже ожидал мою девчонку на колене с кольцом в ладони.
– Керезь!!! – визжала она, топая ножкой. – Что ты тут устроил???
– Выходи за меня!
– Так я уже! – она ткнула к носу безымянный палец, сверкнув бликом двух колец. – Ну вот же! Видишь?
– А я буду жениться на тебе, Керезь Сеня, каждый год… Буду приносить в зубах новое кольцо, устраивать шоу и наслаждаться твоей реакцией до самой старости! Ну? Как тебе перспективка?
Зрители внезапно принялись кричать наперебой «Скажи Люблю!» «Скажи Люблю!» Хоккеисты после тайм-аута с тренерским составом тоже вышли на лёд и колотили клюшками по льду, ожидая вердикта от моей любимой женщины.
– Люблю!!!!! – вскрикнула Сеня, задирая руки к куполу. Моя девочка смеялась, танцевала, не обращая внимания тысячи глаз, направленных на нас. Все, как и обещала… Я с обрыва, она за мной. Пора и мне долг вернуть.
– Люблю… – шептал я, чтобы не спугнуть это идеальное мгновение.
– Засранец…
И я обнял мою женщину, мою любовь, мою жену… В тот момент, когда прозвучал свисток судьи, и команды рассыпались на изготовку, чтобы открыть серию буллитов, мы услышали тихое «Ой…».
Запомните, «ОЙ» – это всегда плохо… Всегда…
Мы синхронно обернулись и застыли, наблюдая, как Олька с полными от слез глазами дышит часто-часто, а тонкими ручками обнимает свой крайне беременный живот! И тут началось…
– Оля!!!! – заорали хором, бросаясь к её ногам.
– Керезь, машина! – Мирон резко бросил в меня связкой ключей, будто был готов ко всему. Друг аккуратно поднял жену и, стараясь сильно не трясти, бросился бежать вверх по лестнице. – Сеня, отвези Мишу домой!
– Ещё чего! Никого я одного не оставлю, – прохрипел, прижимая к себе расхныкавшуюся Ксюшу. Свистнул растерявшимся пацанам, собрал их вещи, и мы побежали следом.
– Отправь их домой, Гера! – кричал Мирон, неся свою беременную жену, как пушинку…
– Королёв, я никого не оставлю. Ясно?
– Ясно…. – рычал он, понимая, что спорить со мной бессмысленно.
– Вместе поедем…
Мы почти одновременно выбежали на подземный паркинг, Егор открыл заднюю дверь джипа и, подсадив Мишку, скользнули на третий ряд сидений.
– Не боись, Ляля, щас с ветерком прокачу…
Я старался не смотреть назад, оставив Мирона и Лялю в уединении… Сердце моё колотилось, как ненормальное. Я все смотрел на Ксюшу, что в испуге кусала губы и сминала пальцы до белизны костяшек. Спокойно, Керезь! Спокойно… Дыши и бери ситуацию под контроль.
– Дурак! Надо было оставить тебя в стационаре вчера! Повёлся на женские слёзы, – шипел Мирон с заднего сидения, уже на опыте поглаживая жену одной рукой, а второй доставая телефон. – Мам, мы в больницу уехали, Катюшу покорми и спать укладывайтесь. Сейчас Царёв забежит за Лялькиной сумкой, она в гардеробной…
У Мирона всё четко было, он за минуту выдал все ЦУ и обнял всхлипывающую ему в грудь Ляльку. Он всё знал, не боялся, источал уверенность, потому что это уже были вторые совместные роды. А второй раз не страшно… А мне? Мне будет страшно? Старался держать эмоции, наблюдал за Ксюшей, тихо напевающей свою любимую колыбельную песенку, которую каждый раз затягивала, чтобы успокоиться. Смотрел на воркующих друзей, на Мишку, поглаживающего волосы матери, на Егора, уставившегося на меня через зеркало заднего вида глазами полными слезами от испуга.
– Вот… Из-за меня финал не досмотрели, – внезапно рассмеялась Оля, но потом снова «заойкала».
– Мы всё исправим…
Я подключил трансляцию, и мы все-таки узнали, что наша команда вырвала победу по буллитам, когда влетели на парковку роддома. У приемного покоя уже дежурила бригада с каталкой, остальное – дело техники…
Мы взялись за руки и вбежали в здание, вслед за Мироном, когда я услышал самый противный в мире звук… Будь моя воля, запретил бы его к херам собачьим…
– Ой… – Сеня шептала, но внутри будто горн орал тревогу. Мне даже голову поворачивать не нужно было, потому что звук тихо льющейся на кафель воды заставил сдохнуть, возродиться и снова сдохнуть…
– Врача!!!! – заорал я так, что стены дрогнули, а из рук медсестры на дежурном посту вывалился стакан с чаем. Смотрел на красную от ужаса жену, держащуюся за наш беременный животик, на её ноги и растекающуюся лужу под ними.
– Гера???
– Спокойно, милая, – шептал я, хватая её на руки. – Нам рано! Сеня! Ещё 2 недели и четыре дня…
– А! Рано тебе? Тогда я щас быстро рожать перестану! – взвизгнула она, шлепая меня со всей злости по груди, но потом выдохнула и поцеловала, когда я уложил её на каталку.
– Мама! – Егор словно проснулся и бросился следом, цепляясь за её руку, пока медсестры везли в соседнюю от Королёвой смотровую.
– Какого, маму вашу… – хрипел Мирон, сглатывая рвущийся наружу мат. – Сходили на хоккей…
Строгая женщина хлопнула перед моим носом дверью, точно так же, как и Мирона, не впустив в стерильное помещение. Так мы и стояли: я за руку с Егором и Мирон с Мишаней. В голове была полная паника, лишь маленькая детская ручка не давала мне выломать к ебе*ям эту дверь, чтобы убедиться, что с женой всё хорошо.
– Ну, папаши, – почти одновременно двери распахнулись. – Мы рожаем!
Мы рожаем???
– Рано!!! – снова завопил я, подхватил Егора на руки и понесся следом за врачом.
– Вашему сыну лучше знать, когда самое время, – весело рассмеялась женщина, потом застыла посреди коридора, осматривая нас с ног до головы. – Маша, раздеть их, потом одень, как полагается, и только тогда пускай!
– Хорошо, Галина Петровна!
Мирон уже скидывал с себя и Мишки верхнюю одежду, сваливая её в кресло, а я повторял. И только когда мы облачились в халаты, заботливая Маша провела нас на второй этаж. Мирона сразу пустили в предродовую, а мы с детьми сидели в коридоре, лишь растерянно переглядывались.
В кабинет вкатывали огромные страшные аппараты, входили и выходили врачи, я что-то подписывал и все время обнимал плачущего Егора. Он жался, как котенок, да и мне было не так страшно. Сеньке там страшнее. Рано, Петька… Рано!
– Успел? – Царёв несся, на ходу натягивая халат. В его руке было две сумки, а следом бежала Катерина. – Мы ещё за вашими вещами вернулись!
– Как вас можно отпускать одних? – вскинула она руки и бросилась обнимать детей. – Поехали домой, нечего детям тут сидеть.
– Я с мамой останусь! – вырвался Егор и юркнул мне под руку. – Скажи Кате… Скажи, пап… Скажи ей, что я с тобой?
В этот день я стал отцом дважды… В первый раз, когда Егор все же назвал меня папой, а второй раз, смотря на замотанную, растрепанную любимую женщину, что уже третий час мучалась от невыносимых болей.
– Нельзя мне эпидуралку! – шипела она каждый раз, когда анестезиолог пытался объяснить ей, что это совершенно безвредно… – Гера! Скажи ему! Скажи…
И я сказал… И Кате сказал, что сын останется со мной, и врачу сказал, чтобы посидел в коридоре рядом с пацаном… Да я в этот момент мог кому угодно всё, что хочешь, сказать, лишь бы они не дёргались и просто рядом были.
– Полчаса, Сеня, и я сам воткну тебе анестезию. Вот этими руками! – бродил по кабинету шаг в шаг… Слушал громкий стук сердцебиения ребёнка, что доносилось из динамиков, целовал руки жены, пытаясь забрать хоть ма-а-алую каплю боли.
– Ой… – пискнула Сеня, смотря на меня ёжиком испуганным. – Раньше не мог напугать?
Опять это “ой”! Опять! Смотрел в её огромные карие глаза, наполненные страхом, счастьем и любовью. Оглохнуть хотелось, лишь бы сегодня никто больше не произнёс эти страшные буквы!
– Пора… – тихо рассмеялась врач, увидев в странной реакции жены что-то понятное только им двоим. Женщина захлопала в ладоши, и в кабинет влетел медперсонал, выстроившийся на привычные позиции. Меня так ненавязчиво столкнули к изголовью, а я и рад был… Целовал её, стирал пот, перебирал волосы и шептал, что люблю!
– Ксения, давай немного потрудимся и подарим этому мужичку сына?
– Подарим, – закивала моя уставшая, но очень отважная львица.
А ещё через двадцать минут относительную тишину палаты взорвал сумасшедший детский крик… навсегда запомню этот день, час и минуту, в которую НАС стало больше.
От напора этого сорванца все опешили, а Сеня расхохоталась, словно и позабыв напрочь всю боль, что пришлось вынести. А когда на её грудь опустили красный, сморщенный орущий комочек в родовой вновь воцарилась тишина. Смотрел на жену, сына, больше не в силах сдерживать слёз счастья.
– Как я вас люблю, – целовал, целовал, пытаясь насытиться этой странной необъятной гармонией. Счастьем! Но всё мало было…
– Много пацанов у тебя, Ксения, – подытожила акушерка, не стесняясь слез счастья. – Приходи за девкой.
– Придем… Обязательно придем!
– ДОЧЬ!!!! – крик Королёва рванул перепонки, а из коридора послышался смех.
Любовь она бесконечна! И живет она в сердцах, взглядах и объятиях родных…
Давайте просто быть рядом? Говорить, что любим, чаще вспоминать, что мы семья!
Конец!
P.S. Керези ещё долго ходили за девкой, и всё получилось, правда, с четвертого раза… Из стало семьЯ! Но это уже совсем другая история.