Жнец и Воробей

9 — СТЕЖКИ

ФИОНН

Никогда бы не подумал, что вязание крючком успокаивает. Но вот, как оно обернулось.

Уверен, братья бы не упустили возможности поглумиться, узнав, что я заперся в своей комнате, как отшельник, и субботним вечером вяжу блядское одеяло крючком. Они и так надо мной издеваются из-за моей «одержимости спортом», или, как говорит Лаклан, это «фаза качка Доктора-залупы». А Роуэн бы вообще не успокоился, начал бы всякие дурацкие советы раздавать, или ещё хуже — связал бы мне на день рождения мужское бикини. В то время как Лаклан — угрюмый мудак, Роуэн — просто псих, и он пойдёт на что угодно, чтобы добиться своего или доказать свою правоту, независимо от того, насколько это безрассудно, нелепо или абсурдно. Эти двое вместе — просто кошмар, и мучениям не было бы конца, если бы они узнали все подробности моей нынешней жизни.

Особенно учитывая, что самая красивая, но, признаться, и самая пугающая женщина, которую я когда-либо встречал, спит в комнате напротив, а я делаю всё возможное, чтобы избегать её.

И у меня это плохо получается.

Даже на работе, даже на пробежке или в спортзале — она всё равно лезет ко мне в голову. Её произнесенное «помоги» до сих пор звучит в ушах. Или её удивленное лицо, когда я открыл дверь трейлера, и как её глаза засветились, когда она поняла, что это я. Я приехал в Хартфорд, чтобы спрятаться от всего, что делает меня слабым, от всего, что заставляет меня копаться в скрытых тёмных уголках своей души. Но Роуз влезла в мою жизнь и как вирус меня заражает.

Но я беспокоюсь не о себе.

А о ней.

Я откладываю в сторону недовязанное одеяло и окидываю взглядом комнату. Простая мебель. Безликие картины. Заурядные детали интерьера, всё скучное и неоригинальное. Ничто не вызывает никаких эмоций или опасений. Ничто не намекает, что здесь живет человек, который вчера скрыл убийство. Или что он чуть не убил фермера гаечным ключом. И который убил собственного отца, но никто об этом не знает.

Упираюсь локтями в колени, закрываю лицо руками, как будто смогу выгнать из головы все мысли.

Но они никуда не деваются.

Я всё ещё помню отца, пьяного и обдолбанного, всё ещё помню своё разочарование, когда он вернулся спустя неделю, хотя я уже почти поверил, что он сдох. В конце концов, я узнал, кому он задолжал, у кого он украл. И тогда подумал, что, если сообщу Мэйсу, что он взял у него деньги, он избавится от моего отца навсегда. С каждым прошедшим днём той недели я понимал, что не чувствую того, что чувствовал бы любой порядочный человек, предавая собственного отца. Я чувствовал облегчение. Даже гордость. Ощущал себя чертовски непобедимым.

Но я был всего лишь ребёнком.

Я недооценил способность отца выкручиваться из неприятностей. Вся надежда и безмятежность внезапно растворились, когда он вновь появился в субботу днем, бормоча и ругаясь, таща моего брата Роуэна на кухню нашего дома в Слайго, требуя пожрать. Он ударил Роуэна по лицу, когда тот запротестовал. Когда я попытался вмешаться, он швырнул меня к тумбе и ударил головой о шкаф так сильно, что у меня потемнело в глазах. Но сквозь вспышки света я всё же заметил, как глаза моего брата почернели от ярости. Как он посмотрел на Лаклана, стоявшего в гостиной со сжатыми кулаками. Будто кто-то щелкнул переключателем у них внутри. Когда началась потасовка, я незаметно взял нож в руку. Помню, как одно слово пронеслось у меня в голове, когда братья накинулись на Каллума Кейна.

«Наконец-то», — подумал я.

Наконец-то.

До сих пор чувствую тот адреналин. И надежду, что это конец. Я знал это.

И с тех пор каждый день пытаюсь доказать, что ошибался в своих инстинктах. Пытаюсь быть достойным любви братьев, отблагодарить за их самопожертвование. Искупить свою вину, о которой они даже не знают. А вчера я просто… сдался.

Смотрю на часы. Одиннадцать тридцать. Эрик Донован мертв больше суток. Если его ещё не ищут, это вопрос времени. Ночные ливни смоют наши следы, если кто-то и задумает искать в том богом забытом месте. Его машина затоплена под мутной серой водой. Может, если нам повезет, его никогда не найдут. Разве нормальный человек не должен чувствовать угрызения совести?

Я не чувствую.

И именно поэтому избегаю девушку из комнаты напротив. Потому что, как бы там ни было, я боюсь не её. Я боюсь за неё.

И я думаю об этом, укладывая принадлежности для вязания в сумку и забираясь в постель, в надежде уснуть. И внутри у меня никакого чувства вины. Только вопросы, на которые нет ответов. А что, если я всю жизнь пытался изображать того, кем не являюсь? Что, если я просто мразь, как и обзывал меня отец?

Просыпаюсь с утра после кошмаров, а Роуз то ли спит, то ли ушла куда-то. Это вообще не в её духе. Обычно она встаёт в шесть, всегда раньше меня, если только у меня нет ранней смены в больнице. Я привык к запаху вафель, кленового сиропа и бекона по утрам, и хотя она каждый раз готовит на нас обоих, я всегда завтракаю протеиновым коктейлем. Но этот запах стал чем-то родным. Он кажется мне домашним. Да и Роуз, похоже, нравится торчать здесь по утрам, она либо заводит разговоры, которые я стараюсь свести к минимуму, либо выкладывает карты таро и пялится на них, сморщив лоб. Ещё она накручивает прядь волос, когда не может понять, что они значат. А когда понимает, кричит «Та-дам» и щелкает пальцами. Или напевает что-то. Или бормочет с колодой. Или ловит мой взгляд и ухмыляется, как будто всегда знала, что я пялюсь на неё, как какой-то хренов девственник. Я пытаюсь сохранять дистанцию. Быть профессионалом. Но чувствую, что меня засасывает в её орбиту, притягивает её гравитацией.

А теперь я стою и пытаюсь уловить это её гравитационное поле через её дверь, как какой-то долбанный извращенец.

Но ничего не слышу.

Стучусь тихонько, костяшками пальцев. Ничего. Стучу погромче.

— Роуз?

Наплевав на все свои принципы, открываю дверь. И словно попадаю в комнату из чужого дома.

Покрывало, которое я ей купил, аккуратно расстелено на кровати. Жёлтые подушки подпёрты у изголовья. Но появились и дополнительные подушки, не парочка, а штук шесть, наверное, в цветочек, в полоску, в горошек, все разные, но почему-то отлично сочетаются. На тумбочке — фотографии в рамках и безделушки. На комоде стоит незнакомая мне картина. И цветы. Повсюду цветы. Монстера возле кровати. Плющ на полке. Орхидеи на подоконнике. Три хлорофитума красуются на подставках. За несколько дней, совершенно незаметно для меня, Роуз превратила эту безликую комнату в то, что напоминает дом.

У меня сразу появляется куча вопросов. Например, где, блять, она взяла все эти растения? И когда? Как? Сама она бы не справилась. Кто ей помог? И где, собственно, она сама? И почему меня так бесит, что её нет?

Останавливаюсь возле этой оранжереи на комоде. Рядом стоит ступка с пестиком, и вся внутри в каких-то фиолетовых разводах. Первое растение мне незнакомо. У него маленькие синие цветы и блестящие тёмные ягоды. Рядом — небольшой кустарник с цветами, похожими на бледно-розовые звёзды. Третье растение в ряду с цветами в форме капюшона, собранными вокруг вертикального стебля. Это я знаю. Аконит, или волчья отрава. Очень ядовитое растение.

Делаю ещё несколько шагов и наклоняюсь, чтобы рассмотреть фотографии на тумбочке. Роуз-подросток в мотоциклетной экипировке, рядом с мальчиками-близнецами. Роуз чуть старше, обнимает женщину в странном костюме. Фото Хосе Сильверии, гордо стоящего под светящейся вывеской «Цирк Сильверии». Я вспоминаю, как он меня обнял в больнице, когда Роуз сломала ногу. «Позаботься о нашей Роуз», — сказал он. «Ей это необходимо. Она просто ещё не осознает».

Кто захочет ломать ногу, торчать в больнице и застрять в этой дыре? Но я просто кивнул тогда.

Уже собираюсь уйти, как замечаю открытку из Колорадо-Спрингс, прислоненную к одной из рамок. Переворачиваю её.

Дорогой Воробей,

Спасибо тебе. Я боялась. Но боялась ещё больше, что будет, если я так и не решусь взлететь. Спасибо, что вернула мои крылья.

С любовью,

M

Не знаю, что значит эта записка. Но после последних нескольких дней и учитывая растения на комоде, кажется, у меня появляется догадка.

Я ещё раз осматриваю этот ботанический сад в моей гостевой комнате и выхожу, выбегая из дома с сумкой пряжи, недовязанным пледом и крючками.

Когда добираюсь до дома Сандры, который находится в четырех кварталах, я не знаю, что лучше: вернуться домой и вариться в своей депрессии или погрузиться в сплетни «Швейных сестер» в хрупкой надежде отвлечься от Роуз.

Но эта надежда умирает, едва я вхожу в дом Сандры.

— Привет, Док. Как жизнь?

Я встаю как вкопанный посреди прихожей Сандры, открыв рот и выпучив глаза. Роуз сидит в окружении этих вязальщиц, закинув ногу на оттоманку, рядом на полу валяется её рюкзак. У неё на лице какая-то хитрая улыбка, а я как будто сломанный робот.

— Доктор Кейн, — говорит Сандра, и я наконец отрываю взгляд от Роуз, когда хозяйка подходит ко мне. Она берёт меня за руку и тащит в гостиную. — Твоя подруга Роуз решила присоединиться к нам. Оказывается, она тоже увлекается вязанием, знал?

— Нет, — отвечаю я, когда она подводит меня к креслу напротив Роуз и протягивает стакан лимонада. — Не знал.

— «Увлекаюсь» — не то слово, — Роуз не отрывает от меня взгляд, наклоняется, берет рюкзак с пола, открывает её и достает клубок черной пряжи и набор крючков для вязания. — Бабушка научила меня вязать в детстве, и я частенько этим занималась. Но, наверное, я не такая профи, как Док.

«Швейные сестры» верят ей. Мод и Тина хором умиляются, сидя на бархатном диванчике, а Лиза, самая большая сплетница в группе, хмыкает и хлопает Роуз по руке.

— Ты слишком скромна, дорогая Рози.

Роуз даже не говорит, что её имя произнесли неправильно. Наоборот, она как-то хитро улыбается, посмотрев на меня. Она тут всего пару минут и уже стала для них «Рози». Как она тут оказалась и почему меня это одновременно раздражает, забавляет и возбуждает? Как будто она взорвала бомбу в моих мыслях, и теперь они разлетелись во все стороны, а я не могу собрать их воедино.

И ей, кажется, это нравится.

— Я видела твои салфетки, — шепчет Роуз, невинно улыбаясь, хотя в её взгляде пляшут чертята. — Мне очень понравилась та, что в гостиной.

— Будь здорова, — говорит Сандра, наливая Роуз лимонад. Затем она садится рядом с Мод, самой тихой из всех, которая слишком поглощена вязанием. — Доктор Кейн…

— Просто Фионн.

— Фионн. Ты нам не говорил, что у тебя такая милая гостья.

Мод и Тина обмениваются многозначительными взглядами. Лиза ухмыляется, глядя на свою пряжу.

— Да… что ж… — Я откашливаюсь, стараясь не смотреть на Роуз. Достаю пряжу и крючки, раскладываю на коленях и начинаю вязать. — У Роуз был несчастный случай, и ей нужно было где-то восстановиться. Вот и всё.

— Она нам рассказала. Авария на мотоцикле. Ужасно, конечно, но оставайся с нами сколько захочешь…

— Как только я выздоровею, мне нужно будет вернуться в цирк, — прерывает она, как будто спасает меня от неудобного объяснения. Честно говоря, все эти дни я ощущаю себя как-то не в своей тарелке, но сейчас почему-то испытываю разочарование от мысли, что она скоро уедет. — Боюсь, Фионн уже устал от меня.

Я усмехаюсь.

— Ну что ты такое говоришь, милая. Наш дорогой доктор за эти несколько дней пережил больше событий, чем за всю жизнь. Да ведь? — спрашивает Сандра, поднимая свои седые брови и устремляя на меня пристальный взгляд.

Прежде чем я успеваю ответить, Лиза подается вперед и начинает метать взгляд с одного на другого.

— Кстати, вы слышали что-нибудь о Доноване?

Моё сердце замирает. Я смотрю на Роуз и вижу, что она смертельно побледнела, но при этом всеми силами старается сохранить самообладание, пока эти сплетницы наперебой пытаются вытянуть из Лизы хоть какую-то информацию. «Сын Кристины Донован? Тот, что из Вейберна? Я думала, у нее двое сыновей, а с каким именно? Что случилось? Неужели их наконец-то посадили?»

— Эрик. Младший. Он пропал, — наконец выпаливает Лиза, и остальные женщины ахают и цокают языками. — Последний раз его видели, когда он покупал пиво. Сказал друзьям, что собирается на рыбалку, но не уточнил куда. Он не явился на работу и не отвечает на телефон. Просто… исчез.

Паника всё ещё ползёт по моим венам, но, по крайней мере, сердце снова начинает биться, когда я понимаю, что его не нашли. Поддакиваю, когда они говорят, как сейчас тяжело Кристине, и что он, вероятно, просто ушёл в запой и появится через пару дней, но я не пропускаю мимо ушей слова Мод, прозвучавшие тихим шёпотом: «Будем надеяться, что он не вернётся». Я так сосредоточен на том, чтобы уловить каждое слово в этом быстром потоке болтовни, что кое-как замечаю взгляд Роуз. Когда смотрю на нее, то вижу её беспокойство, а затем решимость. И, честно говоря, последнее меня пугает.

Разговор всё ещё продолжается, когда Роуз трогает Сандру за руку и протягивает ей свою работу, чтобы та оценила.

— Как вы думаете, эта пряжа прочная?

Я делаю глоток лимонада и пытаюсь проглотить комок, застрявший в горле, пока Сандра рассматривает её работу.

— Ну, — говорит она. — Зависит от того, что ты вяжешь, милая.

— Секс-качели.

Лимонад брызжет у меня из носа. Я кашляю и задыхаюсь, пытаясь прийти в себя, пока все молчат. Но это длится лишь несколько блаженных секунд, прежде чем раздается вихрь голосов, который переносит меня в какую-то другую реальность.

— Для этого понадобится что-то помягче. Попробуй мериносовую пряжу «MillaMia».

— И вязать нужно потуже.

— Это ты себе вяжешь? — спрашивает Мод, не поднимая взгляд. — Или чтобы мужика выдерживало? Например, — она смотрит на меня, — такого, как наш доктор?

Провожу рукой по лицу, как будто хочу стереть с него стыд.

— Господи, Мод…

— Не знаю, — говорит Роуз, глядя в потолок и постукивая кончиком крючка по губе. — Может быть…? Пока не уверена.

— А что насчёт бамбуковой пряжи «Tencel»? Мягкая и прочная.

— Ты нашла какую-то схему?

Роуз пожимает плечами. Я умираю внутри.

— Да я так, буду пробовать на глаз.

— У меня есть схема для подвесного кашпо, — говорит Лиза, вытаскивая свою сумку и начиная копаться в ней. Она находит журнал и показывает на фотографию связанного крючком подвесного горшка. — Можешь использовать её, просто сделай отверстия для ног вот здесь. И можно добавить ручки и крепления для лодыжек.

Сандра наклоняется к журналу, поправляя очки.

— Мой Бернард может сколотить деревянную раму. Главное, чтобы была прочной и не рухнула во время использования, да?

— Ага, — говорит Роуз, забирая журнал у Лизы и с трудом сдерживая смех. Затем она резко бросает его в мое лицо. — Что скажешь, Док?

Вероятно, мне следовало бы бросить на неё резкий взгляд, взглянуть с осуждением. Сказать, что я, технически, её врач, или, по крайней мере, дать уклончивый ответ. Но я смотрю на эту фотографию вязаного кашпо и вдруг всё представляю. Она облизывает губы. Её ноги широко расставлены, её киска блестит от возбуждения в полумраке моей комнаты. И эти темные глаза, полные желания, готовые на всё…

— Ну? Как думаешь, получится?

Я поднимаю взгляд и впервые вижу на лице Роуз какое-то замешательство. Прочищаю горло. Видимо, жжёт от того, что подавился лимонадом.

— Я думаю… — затягиваю я, наслаждаясь её волнением, а потом кривлю губы в едва заметной улыбке. — Думаю, тебе стоит использовать термальный шов для основы. Он очень прочный. Сможет выдержать вес взрослого мужчины под два метра ростом. Теоретически

Глаза Роуз блестят в утреннем свете, проникающем сквозь жалюзи.

— Даже такого мускулистого, как ты?

Я подавляю смех, откладываю журнал и продолжаю вязать. Стараюсь не краснеть, но у меня это плохо получается, судя по жару, разливающемуся под кожей.

— Ну, теоретически.

Наступает момент тишины, а затем женщины вокруг меня начинают хохотать. И меня тоже пробивает на смех, когда я вижу, как Мод вытирает слезы своим носовым платком, который всегда держит в бюстгальтере, и когда Тина хрипит: «секс-качели» и смеется так сильно, что ей приходится убежать в туалет.

— Ну, слава Богу, — говорит Лиза, доставая фляжку из сумки и щедро вливая водку в свой лимонад, размешивая кончиком крючка. — Мы уже думали, что ты сбежишь обратно в Ирландию и подашься в монастырь.

Я закатываю глаза.

— Не пойду я ни в какой монастырь.

— Ну и славно, — Лиза пожимает плечами, осушая почти треть бокала. — Мы будем грустить, если ты уедешь. Тем более, в последние пару недель ты начал откровенничать.

Пытаюсь вспомнить, что я ляпнул или сделал на прошлой неделе. Вроде напрямую не говорил, что Роуз ввалилась в мою клинику, и что я с ней добирался до больницы. Но может, я чуть больше разоткровенничался, когда про операцию рассказывал, где ассистировал? Возможно, упомянул о пациенте, который меня беспокоит.

Лиза улыбается, будто читает мои мысли, и разговор плавно перетекает на другие темы и сплетни. Мы проводим там пару часов, я доделываю одеяло, которое собираюсь пожертвовать больнице, а затем начинаю новое, прося у группы совета по этому сложному стежку. Когда наступает полдень, все собираются уходить, и я помогаю Роуз встать, беру её рюкзак вместе со своим, и мы уходим под последние советы о секс-качелях.

Поначалу мы идем молча. Не знаю, с чего начать. И что вообще сказать. Я хорош в диагностике и лечении, в точности и науке медицины. Но рядом с Роуз чувствую себя неуверенно. Начать с «Швейных сестер»? Или с этой истории про секс-качели? Или сразу перейти к Эрику Доновану?

Но пока я размышляю в тишине, Роуз просто начинает говорить.

— Слушай, — говорит она.

Я слегка улыбаюсь. Может, всё не так уж и сложно.

— Слушаю.

— Мне нравится «Швейные сестры».

— Да. Они… забавные. Не этого я ожидал, когда первый раз туда пошел. Я думал, что буду зашивать раны участницам женского бойцовского клуба или роллер-дерби⁴, а не… реально… шить, — смотрю на нее через плечо, и Роуз ухмыляется, явно довольная собой. — Откуда ты узнала?

— Видела объявление на доске возле аптеки «Уэсли» на днях. Подумала, может, стоит глянуть. Представь моё удивление, когда я позвонила, и Сандра упомянула твоё имя.

— Ты совсем не удивилась, да?

— Салфетка тебя выдала.

— А тебя выдал запах пина-колады, когда ты глаз выкалывала. У тебя круче.

Роуз пожимает плечами, опираясь на костыли.

— Да ладно тебе. Крючком для вязания тоже можно неплохо так покалечить.

— Кстати, про это, секс-качели? Серьёзно?

— Мне казалось, это всех отвлечёт. Сработало же.

— Да ты просто спятила.

— Я живу с тобой уже неделю, вчера я убила человека, и ты только сейчас понял? Нам всё ещё нужно вернуться к разговору о твоей квалификации, доктор Кейн, — хотя я пытаюсь посмотреть на нее с укором, у меня это не очень получается, особенно когда я вижу столько беспокойства и тревоги, спрятанных под её насмешливой улыбкой. — Можно тебя кое о чем спросить?

— Всегда, — отвечаю я.

Проходит какое-то время, и потом она смотрит на меня, говоря:

— Ты мог сдать меня. Или позвонить в полицию. Ты мог отвезти меня прямо в участок.

Я пожимаю плечами, когда она ничего не добавляет.

— Да, мог.

— Так почему ты этого не сделал? Почему помог?

— Потому что ты меня об этом попросила, — отвечаю я, и её тихая мольба в клинике снова всплывает из глубин моей памяти. Уверен, она понятия не имеет, как сильно это засело у меня в голове. Иногда я слышу это во сне.

Роуз смотрит на меня, и между её бровями появляется складка сомнения.

— На твоем месте любой бы отказал.

— Может, я и выгляжу, как все. Но я другой.

— Да брось, — она закатывает глаза, — на всех ты точно не похож, — на её щеках появляется легкий румянец, и она отворачивается. Невольно мое сердце замирает при мысли о том, что, может быть, я ей нравлюсь.

Роуз ждет, пока румянец сойдет, и снова поворачивается ко мне.

— Всё это с Эриком… река… Что, если все полетит к чертям?

Что, если так и будет?

Я задавал себе этот вопрос много раз за последние два дня. Пытался представить, какой будет жизнь, если кто-то узнает о моей роли в смерти Эрика Донована. Но больше всего меня удивляет, как часто я думал об обратном вопросе.

— А что, если нет?

— Но ведь тогда у тебя будут неприятности.

— А у тебя ещё больше.

— Да, — протягивает Роуз. — Это точно.

— Эти разборки с такими, как Эрик… Ты давно этим занимаешься? — спрашиваю я, вспоминая растения и открытку со странной запиской на комоде.

— Ну… как сказать, — она поворачивает голову и щурится вдаль, разглядывая парочку, копающуюся в клумбе у дома напротив. — Может, сейчас не лучшее время и место для подробностей, но я раньше просто «средства» предоставляла, если ты понимаешь, о чем я. А сейчас решила более… активно… участвовать. Один раз не получилось.

— Ты про Мэтта?

Роуз качает головой и отводит взгляд, но я успеваю заметить, как блестят её глаза. Мои пальцы сильнее сжимают лямки рюкзаков, чтобы не сорваться и не обнять ее. Не успеваю ничего сказать, она делает глубокий вдох и выдавливает слабую улыбку.

— В любом случае, — говорит она, прочищая горло, — я не хочу, чтобы тебе было некомфортно в собственном доме. Может, мне уйти?

— Хватит об этом спрашивать. Пожалуйста. Мне не мешает твое присутствие, — я умалчиваю, как странно мне было сегодня проснуться одному. И как мне нравится то, что она сделала с гостевой комнатой. — Просто непривычно. Но мне это… не противно.

— Бурные аплодисменты доктору Звероподобному за столь щедрый комплимент! — театрально объявляет Роуз голосом конферансье, отпуская костыль и делая широкий жест рукой в сторону воображаемой публики. — А сейчас, внимание! Номер вечера: «Исчезновение самооценки Роуз Эванс»!

Я хмыкаю, услышав, как она имитирует восхищенные крики публики, но в животе всё равно неприятно сжимается от её слов.

— Ты мне правда…

— Да уж, видно невооруженным глазом…

— Просто… надо привыкнуть, что дома кто-то ещё есть. И не из-за… этого… случая. А вообще. Я привык жить один, — пожимаю плечами и чувствую, как она сверлит меня взглядом, словно пытается залезть в голову. И иногда мне кажется, что ей это удается. Она забирается внутрь и дергает за ниточки, распутывая швы старых ран и разрывая их, чтобы заглянуть внутрь. Она словно разбирает меня по кусочкам, стежок за стежком, пока я не перестаю узнавать себя.

— Какой она была? — тихо спрашивает Роуз. Я замедляю шаг, и она подстраивается под меня. Вопросительно смотрю на нее, а она грустно улыбается. — Девушка, которая разбила тебе сердце. Какой она была?

Я чуть не спотыкаюсь о трещину на асфальте. Как она это делает? У меня нет ничего, что напоминало бы о Клэр, я всё оставил в Бостоне, когда бежал оттуда. Она ничего не могла найти, здесь никто о ней даже не знает. Но она как будто уверена в своих словах, и от этого мне хочется рассказать ей правду. По сути, Роуз — опасна. Она убийца. И я её соучастник. Но я не боюсь ее. Ей хочется доверять. И именно это пугает.

Я делаю долгий выдох.

— Она была…

Совсем не похожа на тебя.

Я качаю головой. Попробую ещё раз.

— Мы знали друг друга очень давно. Познакомились в колледже. Она была из тех, кто «хорошо работает, хорошо отдыхает». Она всегда хотела, чтобы её жизнь выглядела идеально. Но в душе жаждала какого-то безумства.

— Не осуждаю, — говорит Роуз, покачиваясь на костылях рядом со мной. — Я, можно сказать, в цирке живу. Не знаю, что может быть безумнее, чем разъезжать по стране и гонять в «Шаре смерти», зарабатывая на жизнь.

— По крайней мере, в твоем безумии есть цель. А Клэр просто всё портила и смотрела, как остальные справляются с последствиями. В то время мне казалось, что она интересная. У нее просто идеальная жизнь, но с непредсказуемой изюминкой. Я думал, что она — это то, что мне нужно, — смотрю на другую сторону улицы, где дети балуются с поливалкой, бросив велосипеды прямо на тротуаре. Чуть дальше соседи пьют пиво, болтая через забор. Я понимаю, что в маленьких городах, как и в больших, есть свой тёмный омут. Но почему-то мне спокойно в Хартфорде. Хотя, может, это просто иллюзия. — Если честно, то я вообще не понимал, чего хочу. Приехал сюда, чтобы проветрить голову. И, кажется, до сих пор этим занимаюсь.

— И как успехи?

Я смеюсь, перекидывая лямки рюкзаков повыше на плечо.

— До недавнего времени всё шло нормально. А потом приехал цирк, и с тех пор всё изменилось.

У Роуз загораются глаза, и они становятся янтарными на солнце.

— Мне жаль.

— А мне нет, — отвечаю я. Ловлю вспышку удивления на её лице, прежде чем она ухмыляется. — В смысле, до твоего появления было довольно скучно. Хотя, конечно, ты могла бы и не устраивать такой контраст, но да ладно.

— Но к тебе же енот-наркоман постоянно залезает в кабинет. Разве это скучно?

— Ты бы удивилась, — мы немного молчим, и хотя Роуз обычно не дает тишине затянуться, сейчас она не разговаривает.

Как будто чувствует, что я ещё не всё высказал, но не хочет давить на меня.

— Я сделал ей предложение, — наконец признаюсь я. Обычно никому об этом не рассказываю. — Она отказала.

— Еноту? — я громко смеюсь, и у Роуз загораются глаза от восторга. — Вот блин. Я бы обязательно пришла на свадьбу.

— Ты могла бы быть священником.

— Ещё лучше.

— Но свадьба была бы в цирковом стиле, так что тебе пришлось бы надеть костюм клоуна.

— Где подписать?

Мы замолкаем, и наши улыбки постепенно исчезают. Воспоминания берут верх над реальностью. Боль со временем притупляется, но всё равно может причинять страдания.

— Мне жаль, что тебе разбили сердце, — говорит Роуз таким тихим и печальным голосом, что я невольно на неё смотрю.

— Спасибо, — говорю я. Не признаюсь ей, что я ни о чём не жалею. Я долго переживал, но не из-за Клэр, а из-за того, что в один момент весь мой мир перевернулся с ног на голову. В тот миг, когда я опустился на колено, а она сказала «нет». Я думал, что любил её. Но любил образ, который себе придумал. Ведь именно этого и хотел. Спокойный и надежный брак. Карьеру хирурга в одной из лучших больниц страны. Того, чего мои братья так долго и упорно добивались для меня. Идеальной жизни. Хотел искупить грехи, запереть свой секрет на ключ и больше никогда о нём не вспоминать. Доказать, что я хороший человек и заслуживаю счастья. В тот момент, когда я опустился на колено, а Клэр Пеллер сказала, что ей нужно что-то более экстремальное, более темное, что-то более… настоящее…, меня словно разорвало на части. Только не так, как все думают.

Может, я никогда и не заслуживал всего того, чего так хотел. Может, этот ключ просто не подходит к замку.

Может, мне просто надо вышибить дверь.