Жнец и Воробей

18 — ПРЕГРАДА

ФИОНН

МЕСЯЦ СПУСТЯ

Убер уезжает, оставляя меня у входа на ярмарочную площадь. Над головой висит тёмная вывеска — цирк «Сильверия». Пробираюсь мимо аттракционов, игровых киосков и палаток с едой, которые все ещё в процессе сборки. Никто из рабочих не смотрит на меня, хотя все ещё закрыто. Может, кто-то знает о моём приезде, а может, им просто всё равно. В осеннем воздухе чувствуется какое-то волнение, как электричество. Ощущаю облегчение от возвращения домой, ведь через несколько дней начинается первое межсезонье. И когда подхожу к палатке гадалки и захожу внутрь, оглядывая стол с красной скатертью и бархатными драпировками на стенах, начинаю думать, что это волнение не просто в воздухе. Может, оно во мне.

Да конечно, ты, чёртов идиот. Ты хочешь трахнуть Роуз. Это всего лишь биологическая реакция, не более. Не о чем беспокоиться.

Трясу головой, словно пытаясь прояснить мысли, и выхожу из палатки. Иду влево от шатра, через ярмарочную площадь и аттракционы, ещё не готовые к посетителям, мимо комнаты смеха и каруселей с качелями. Чем ближе подхожу к месту, где припаркованы трейлеры и автодома в дальнем конце площади, тем быстрее мои шаги. Достаю телефон из кармана и проверяю его в десятый раз с тех пор, как приземлился в аэропорту Мидленд недалеко от Одессы, открывая диалог с Роуз.

| Мой рейс отменили, но я успел на более ранний! Буду около семи.

Она так и не ответила.

Кладу телефон в карман и поправляю лямку рюкзака на плече. Замечаю её автодом на краю поляны, недалеко от забора, окружающего территорию, где припаркованы другие дома на колёсах. Кажется, она одна из немногих, кто не коротает межсезонье в ухоженном трейлерном парке. Её домик выделяется среди бежевых, белых и алюминиевых. Стены расписаны градиентом из розового и оранжевого, стая воробьёв красуется на фоне заката. Внутри горит свет. Шторы задёрнуты. И доносится знакомый ритмичный звук.

Я этот звук прекрасно знаю.

Это складная беговая дорожка «Echelon Stride-6». Которую я подарил ей на прощание, чтобы помочь восстановиться. И она сейчас на ней пашет. Очень быстро.

Ей не стоит так переусердствовать. Прошёл всего месяц с тех пор, как я снял ей гипс, и она уехала к труппе в Техас. Хмурюсь, приближаясь к автодому. Внезапное чувство тревоги пронизывает меня, сжимаю руку в кулак и трижды стучу в дверь.

Ритм бега не меняется.

Стучу снова.

Переминаюсь с ноги на ногу. Прочищаю горло. Жду, но ничего не происходит.

— Роуз, — кричу я после третьего стука. — Я знал, что тебе понравится эта штука, но открой дверь.

Ответа нет. Наверное, она в наушниках. Берусь за ручку и поворачиваю. Открываю дверь совсем чуть-чуть, и вижу Роуз. Она упирается в косяк, не дает мне войти, в её глазах паника.

Но звук бега не стихает.

Здесь есть кто-то еще.

— Док, — выдыхает она, поправляя пояс халата, убирая влажные волосы со лба. Она немного подстриглась, влажные кудри обрамляют гладкую шею. Её взгляд мечется то в сторону звука, то обратно ко мне. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты приедешь только через пару часов.

Боже, я сейчас умру со стыда.

— Я… прости, — провожу рукой по волосам и отступаю на шаг. Кожа вся горит. Сердце бешено колотится в груди. Вижу только то, что хочу развидеть. Мокрые пятна на её шелковом халате. Румянец на щеках. Тревогу в её глазах. — Я написал, но… прости. Не знал, что у тебя кто-то есть. Я пойду.

Фионн, ты идиот. Вы не встречаетесь. Ты сам так решил. Чего ожидал? Не злись. Просто уходи.

Стараюсь улыбнуться Роуз, но не выношу её жалостливого взгляда. Разворачиваюсь. Уберусь отсюда, куплю билет домой и запью все бурбоном. Мы забудем этот момент. Снова станем друзьями… или просто врачом и пациенткой. Боже…

— Док, стой! — Хрупкая рука Роуз мёртвой хваткой вцепляется в моё предплечье. Я хочу вырваться и уйти, но не могу. Она шепчет одно слово, и в нем столько отчаяния: — Пожалуйста.

Хмурюсь, замечая, как она оглядывается. Она тянет меня обратно к двери. Я иду за ней, не сопротивляясь, но и не спеша. Она не отпускает меня. Даже когда открывает дверь и бросает на меня встревоженный взгляд.

Захожу в автодом. Мужчина без майки бежит в бешеном темпе на беговой дорожке, которая занимает узкий проход между диваном и маленьким обеденным столом. Его грудь покрыта наколками. Кожа блестит от пота.

— Я побью твой рекорд! — заявляет он с безумной ухмылкой, не сводя взгляд с Роуз.

— Мне лучше уйти…

— Нет, подожди. — Хотя я пытаюсь вырваться, Роуз не отпускает мою руку. Она выдавливает жалкое подобие улыбки и показывает парню большой палец вверх. — Давай, Чед. Может, ты и правда меня победишь.

Чед показывает ей в ответ два больших пальца, а Роуз тянет меня ближе к передней части автодома и не отпускает, боясь, что я уйду. Слышится какой-то писк, и из водительского сиденья высовывается наглая морда енота.

— Это… это Барбара?

— Эмм, да, — говорит Роуз с натянутой улыбкой. Она краснеет, когда я поднимаю брови, не произнося ни слова. — Когда уезжала из Хартфорда, проезжала мимо твоей клиники и увидела, как она пытается в неё проникнуть. Она сорвалась с вентиляции на крыше. Повредила лапу. Я не могла просто бросить её на произвол судьбы.

— И ты забрала её…?

— Ну, типа того.

— Дикого, бешеного енота.

Барбара шипит, но Роуз, кажется, не считает это доказательством моей правоты.

— Она не бешеная. На самом деле очень даже талантливая. Шерил тренирует её вместе с пуделями. У неё первое выступление было на прошлой неделе.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но мой мозг не может быстро обработать все вопросы, чтобы сформулировать хотя бы один. Чед, однако, готов заполнить тишину.

— У неё есть домашний енот, — заявляет он. — Разве это не круто?

Я не выдерживаю и громко стону. Смотрю на Роуз.

— Тебе не надо оправдываться. Ну, про енота можно подробнее рассказать. Но не про парня. Мы же не договаривались хранить верность.

— Спасибо, что напомнил, клоун хренов. Но у меня есть кое-какие принципы, — говорит она, закатывая глаза и скрещивая руки на груди, нахмурившись, но потом её лицо снова становится бесстрастным, скрывая едва сдерживаемую ярость. — Думаешь, чуваки с татуировками, наколотыми шариковой ручкой в гараже, в моем вкусе?

— Тогда что за хрень здесь происходит? — я меня что-то сжимается внутри, когда Роуз начинает кусать губу. — Говори…

— Он должен был сдохнуть, — шипит она. — По крайней мере, так сказала Слоан, когда я у нее спросила. Я ему в два раза больше спидов в чуррос⁵ напихала, чем она советовала.

— Что…?

— Я ему в чуррос столько амфетамина насыпала, что и горилла бы сдохла. Его вырвало на меня, потом он начал круги нарезать, вот я его сюда и привела, на беговую дорожку поставила, пока сама отмывалась. Думаю, он ещё чего-то до меня нажрался. Его долго уговаривать не пришлось, хотя, ещё я ему наврала, что дам в жопу, если он мой несуществующий рекорд на беговой дорожке побьёт.

Я моргаю, глядя на Роуз, пытаясь переварить все, что она сказала. Чуррос. Спиды. Горилла. В жопу…? Трясу головой и пытаюсь вернуться к медицинской части её признания, хотя это даётся с трудом. Наконец, спрашиваю:

— Ты дала ему амфетамин?

Роуз фыркает.

— Много амфетамина.

— … Зачем?

— Он продаёт «таблетки для учёбы» местным школьникам и студентам, а в перерывах между этим избивает свою девушку. Так что, я подумала, если он случайно передознётся и умрёт, никто особо не расстроится. Что посеешь, то и пожнёшь. Я просто надеялась, что «пожнёт» он гораздо быстрее.

— И какой сейчас… твой… план?

— Да фиг его знает, — говорит она, раздражённо отмахиваясь от меня. — Может, он будет бегать, пока его сердце не разорвется, и у него не пойдет кровь из глаз. Я не ученый.

Мы поворачиваемся к бегущему. Он, как заведённый, молотит ногами по дорожке. Роуз выпячивает подбородок и скрещивает руки на груди, пытаясь не выдать волнения под моим строгим взглядом.

— Не думаю, что он просто так возьмет и умрет на твоей беговой дорожке, Роуз.

— Мечтать не вредно.

— Тебя вообще не волнует, что тогда будет?

— У меня был отличный план, как избавиться от его тела в озере на Луп-роуд. Но, думаю, придётся импровизировать. Бабуля была уверена, что всё получится. Но хорошо, что ты здесь как раз вовремя, чтобы решить «любую проблему», верно, Док?

Я бросаю на неё холодный взгляд, а затем хватаю её за плечи и немного поворачиваю, чтобы пройти мимо. Подхожу к беговой дорожке, Чед светится от счастья, хотя ему явно тяжело бежать. Наверное, стоит измерить его пульс, который уже за двести, или хотя бы предложить ему обратиться в больницу. Клятва Гиппократа и все такое. Но кто я такой, чтобы рушить планы Роуз? Чед ведь не просит о помощи. И если Роуз пошла на такие меры, этот парень явно заслужил. Возможно, мир будет лучше, если все пустить на самотек, и пусть естественный отбор все решит.

Провожу рукой по лицу. Черт.

Бросив мимолетный, подозрительный взгляд на Роуз, снова поворачиваюсь к парню.

— Как ты себя чувствуешь, Чед? Готов передохнуть?

— Не-е, бро.

— В таком случае, давай побегаем на свежем воздухе.

— Давай, чувак, — отвечает он задыхаясь. — Я готов завоевать, сука, весь мир.

Я нажимаю кнопку экстренной остановки на беговой дорожке, и Чед спотыкается, но потом спрыгивает на бортики. Жаль, что не упал. Я поворачиваюсь и открываю дверь автодома.

— Отлично. Пробегись немного по территории. Мы тебя догоним.

— Реально?

— Я врач, я никогда не вру.

Роуз издаёт смешок за моей спиной. Я бросаю на неё взгляд через плечо, а она поднимает руки в знак капитуляции.

Переключаю внимание на Чеда, хватаю его за запястье и тяну к открытой двери. Его пульс бьётся, как крылья колибри.

— Мы тебя найдём. Обещаю.

Чед показывает большой палец, видимо, это его любимый жест. Вываливается наружу, жадно вдыхает свежий воздух и поднимает кулаки над головой.

— Зайибись, город клоунов.

— Зайибись, — дразнит Роуз рядом со мной.

И Чед срывается с места.

— А он шустрый, — говорю я. Мы смотрим, как он бежит по территории, потом сворачивает в сторону забора.

— Подкинь мужику кучу наркоты и пообещай, что дашь в жопу, он что угодно сделает. Даже салфетки вязать спицами начнёт, — Роуз поворачивается ко мне с ехидной улыбкой. — Ой, погоди, ты же и так этим занимался, без всяких обещаний.

— Я думал, что «Швейные сёстры» — это бойцовский клуб. И это называется «вязать крючком», а не «спицами».

— Тебе лучше знать.

Мы снова смотрим на Чеда, который набирает скорость. Его голая спина блестит в тусклом свете. Его ноги и руки мелькают с какой-то неестественной быстротой. Шаги становятся длиннее по мере приближения к забору.

— Чёрт, он хочет через забор прыгнуть. Зря, — бормочу я, почесывая подбородок.

— Теперь уже поздно.

Чед издает крик решимости, несясь к своей цели.

… И тут одна его нога цепляется за камень.

Он летит вперед, натыкаясь на забор, его оглушительный вопль спугивает стаю скворцов.

— Это…

Он падает прямо на острые колья. Его нечеловеческий крик резко обрывается. Заходящее солнце освещает фонтан брызнувшей крови. Его тело дёргается в конвульсиях.

— … нехорошо…

Из его легких вырывается булькающий звук. Тело содрогается последний раз, а затем обмякает, его голова свисает со кола, а туловище висит на окровавленной ограде.

Мы застываем в шоке, в тишине.

Роуз тянется к двери и начинает её закрывать:

— Ну… наверное, заборы — это уже слишком.

— Роуз, — шиплю я, отталкивая дверь. Она не отпускает ручку. — Я врач. Я должен помочь ему.

— Помочь ему что? Воскреснуть? Ну, удачи.

— Он может быть ещё жив. Позвони 911.

— Я пас.

— Ты понимаешь, что кто-то его найдет, и следы могут привести прямо к твоему трейлеру, верно?

Роуз вздыхает и отпускает ручку двери. Прежде чем я успеваю выйти, она преграждает мне путь, упираясь рукой в косяк двери:

— Не переусердствуй, Док. Он тот ещё мерзавец.

— Приму к сведению, — закатываю глаза. Убираю её руку и выхожу. Никого из цирковых нет на улице. Мы бежим к забору, где лежит тело Чеда, замедляясь по мере приближения. Я пытаюсь услышать хоть какие-то признаки жизни, но ничего нет. Неудивительно, когда мы видим, насколько все серьезно. Острый конец штакетника глубоко вонзился в его горло. Думаю, он повредил спинной мозг. Однако, я всё равно проверяю пульс, хотя и без того знаю, что вряд ли услышу его рядом с этой зияющей раной и торчащим куском дерева, перекрывшим доступ кислорода. Багровая кровь струится по дереву и блестит в лунном свете.

— Да. Он точно мертв, — говорю я, отнимая руку от его шеи.

— Это твой профессиональный диагноз? — Роуз наклоняется через забор, чтобы рассмотреть его открытые, пустые глаза и алую струю, стекающую изо рта. Она тут же жалеет об этом и прочищает горло, пытаясь скрыть тошноту. — Ладно, кровь — это довольно красноречивая улика.

— Звони 911, гений.

— Давай ты.

Я закатываю глаза и достаю свой мобильник, но звонить в 911 не тороплюсь. Не когда Роуз буравит меня взглядом своих огромных глаз, и я чувствую её волнение. Вздыхаю и опускаю телефон.

— Что тут произошло? — спрашиваю я, кивая в сторону трупа Чада. Роуз даже не смотрит на него.

— Ну, вот это я начала.

— Так и знал. Зачем?

— Догадайся. Или ты прослушал, когда я говорила, что он — кусок дерьма?

— Я не об этом, — встречаюсь с ней взглядом, и вижу, как Роуз слегка наклоняет голову. Легкий румянец на её щеках говорит мне о том, что она прекрасно понимает, что я хочу спросить. — Я о том, зачем ты в это ввязалась? Тебе ведь тошнит от подобного…

— Не правда …

— …и ты выслеживаешь этих мужиков, с которыми, вроде как, вообще не связана. Но, кажется, у тебя мало опыта в этом деле.

Роуз скрещивает руки на груди.

— Насколько я понял, ты хватаешься за любую возможность и выкручиваешься только благодаря чертовой удаче. Повезло, что Эрик Донован не всплыл со скобками на веках.

Она фыркает.

— Это было круто.

— Роуз, — говорю я, делая шаг вперед. — Зачем тебе это? Зачем рисковать собой и свободой? Почему ты…

— Потому что не у всех есть такой шанс, Фионн, — огрызается она. В её глазах внезапно появляются слезы, но она быстро моргает, пряча их под слоем кипящей ярости. — Не каждый может быть сильным и дать отпор.

Мы смотрим друг на друга: Роуз со скрещенными руками, я — с телефоном в руке, и мысль о звонке в 911 медленно растворяется.

— Я знаю, что это такое. Мои родители были просто настоящими мразями, поэтому я росла у бабушки, пока она не умерла. А потом снова попала в ту дыру. Ублюдок-отец постоянно был в тюрьме. Маме было насрать на меня. Я чуть не пошла по их стопам. Мне было всего пятнадцать, когда мой первый парень избил меня, — Роуз опускает взгляд и качает головой, опуская руки вдоль тела. Когда она снова смотрит на меня, я вижу в её глазах не только боль и воспоминания. Не только решимость. А мольбу. — Я смогла выбраться. Воспользовалась своим шансом и убежала. Но простого везения недостаточно. Особенно, когда вокруг такие, как Мэтт, Эрик или этот Чед, которые всегда найдут новую жертву. Того, кого можно будет унижать, мучить, а иногда и убить. А что насчет Люси, Наоми или девушки Чада, Сиенны? Им нужно больше, чем просто возможность убежать. Им нужно разрушить эту клетку. Как я могу им отказать, когда они просят о помощи?

Мои плечи опускаются. Я зажмуриваюсь. Опускаю голову.

«Помоги», — её голос звучит в моей памяти. И она просит о помощи сейчас.

— Воробей. Так тебя называют эти женщины, — говорю я, и она кивает.

— Ты слышал когда-нибудь о Джулии Тофане? — спрашивает она. Я качаю головой, открыв глаза и встретив её непоколебимый взгляд. — Итальянка, жила в семнадцатом веке. Она делала яд из мышьяка и белладонны. По легенде, она маскировала его под крем для лица, так что женщине нужно было всего лишь прийти к ней и попросить «аква Тофану». Многие из этих женщин были похожи на Люси. И я думала, что смогу стать как Джулия. Какое-то время, наверное, так и было. Но иногда… — говорит она, отводя взгляд, её глаза стекленеют, устремляясь к горизонту, — …иногда все портится. Бывают ошибки. А когда ошиблась я, это стоило жизни не тому человеку.

Она поднимает левое запястье. Вижу знакомую татуировку цветка и инициалы В.Р. рядом. Когда она наконец смотрит мне в глаза, они наполнены болью. Потерей и виной. Пусть я не знаю всей картины, мое воображение живо рисует пропущенные детали. И внезапно пазл начинает складываться.

Ее решимость преодолеть отвращение. Её пренебрежение к возможным последствиям. Даже её фраза, когда я пытаюсь её остановить. «Я первая начала». Она не хочет перекладывать вину на женщин, которые просили её о помощи. Она не хочет, чтобы они несли ответственность за убийство. И наказывает себя. За то, что все испортила. За потерю невинного.

Я не стану допрашивать Роуз. Просто заключаю её в объятия. Но как бы крепко ни обнимал, боль в груди не проходит. Я знаю, что это за боль. Переживал похожее, и знаю, что такие раны не заживают до конца. Но видеть, как Роуз страдает, и не иметь возможности ей помочь, хуже, чем переживать это самому.

Спустя долгое время, беру её за плечи и отстраняю, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Вернись в автодом, — говорю я, уже зная, что она будет спорить.

— Нет, Фионн. Я начала…

— Нет, это не так, — Роуз качает головой, но я не отрываю взгляда от её слезящихся глаз. — Ты закончила. А я тебе помогаю. Но для этого тебе нужно вернуться в автодом и оставаться там. Я позвоню в скорую. Приедет полиция. И они увидят то, что есть на самом деле — урода, который погиб в результате несчастного дебильного случая.

Роуз усмехается сквозь слезы и снова качает головой.

— Я не хочу, чтобы ты прибирал за мной.

— А я не позволю тебе делать это в одиночку. Мы с тобой, Роуз, вышли из похожего ада. И я хочу помочь. Но единственный способ сделать это — убедиться, что ты в безопасности. Там, — я показываю на автодом. Роуз смотрит туда, но я чувствую её сомнения. — Выключи свет. Не выходи, пока не постучат. Ты спала и ничего не видела.

Я целую её в висок, разворачиваю и подталкиваю в сторону автодома.

Пройдя пару шагов, она замирает и поворачивается, одарив меня усталой, но нежной улыбкой.

— Спасибо тебе за помощь, Фионн.

В ответ я лишь киваю. Её улыбка становится чуть шире. Затем она отворачивается и направляется к автодому, исчезая в сгущающихся сумерках.

Никто никогда не просил меня о помощи так искренне, как она в день нашей первой встречи. И теперь, когда Роуз скрывается в автодоме, погасив свет, я понимаю — никто никогда даже не благодарил меня.

Только Роуз.