Жнец и Воробей

1 — ТУЗ КУБКОВ

РОУЗ

Если ударить человека по затылку со всей силы, у него могут вылететь глазные яблоки.

Ну… я где-то это прочитала. И именно об этом я думаю, тасуя свою колоду карт Таро и глядя на подозрительного придурка в десяти метрах от меня, который наливает алкоголь из фляжки в свою содовую и делает большой глоток. Он вытирает капли с подбородка рукавом клетчатой рубашки. Потом отрыгивает и запихивает половину хот-дога в свою пасть, и делает ещё один глоток.

Я могла бы с такой силы втащить этому здоровенному яйцеголовому ублюдку, что его глаза вылетели бы прямо из орбит.

А женщина, сидящая напротив меня? Бьюсь об заклад, она не будет возражать.

Я сдерживаю мрачную усмешку и надеюсь, что, черт возьми, она не заметила лукавого блеска в моих глазах. Но даже несмотря на то, что от меня, вероятно, исходят убийственные флюиды, и что меня отвлекает шумиха за открытой дверью палатки гаданий, её внимание приковано к картам, она сосредоточено следит, как я тасую колоду.

В её глазах нет никакого блеска, под одним из них виднеется синяк.

Кровь в моих венах бурлит, я заставляю себя не смотреть на мужчину. Её мужчину.

Когда она, наконец, отвлекается от повторяющихся движений моих рук и начинает поворачиваться на стуле, чтобы посмотреть на него, я резко прекращаю тасовать карты и бросаю их на стол. Она сильно вздрагивает, как я и предполагала. Но надеялась на обратное.

— Извини, — говорю я. Она смотрит на меня со страхом в глазах. Настоящим страхом. Но слабо улыбается мне. — Как тебя зовут?

— Люси, — говорит она.

— Итак, Люси. Я не буду спрашивать вслух, задай вопрос про себя.

Люси кивает. Я переворачиваю первую карточку. Уже знаю, какая будет. Края карты потерлись, и изображение со временем выцвело.

— Туз кубков, — говорю я, кладя карту на стол и придвигая её ближе к ней. Люси переводит взгляд с картинки на меня, вопросительно хмуря брови.

— Это означает, что нужно следовать своему внутреннему голосу. О чем он тебе говорит? Чего ты хочешь?

Я надеюсь, что она скажет только одно:

Сбежать.

Но она этого не говорит.

— Не знаю, — говорит она почти шёпотом. Разочарование вонзается мне в кожу, как заноза, когда она перебирает пальцами на столе, её простенькое золотое обручальное кольцо выглядит изношенным.

— Мэтт хочет купить ещё один участок земли для ведения сельского хозяйства в следующем году, но я хочу отложить немного денег для детей. Может быть, на недельку уехать из Небраски, отвезти детей к маме и не беспокоиться о ценах на бензин. Вы это имеете в виду…?

— Может быть, — я пожимаю плечами и беру карты, снова перетасовывая их. На этот раз я не буду специально направлять туз кубков на вершину колоды.

Я прочитаю всё, что покажут карты.

— Важно то, что это значит для тебя. Давай начнем сначала, повторяй вопрос в голове.

Я читаю Люси выпавшие карты. Семёрка кубков. Паж кубков. Двойка жезлов. Значит, она может изменить будущее, если будет готова поверить и принять перемены. Хотя, я даже не уверена, что она готова принять то, что я говорю ей. Едва я заканчиваю, как в палатку забегают трое её детей, две девочки и мальчик, с испачканными и липкими от конфет лицами.

Они болтают без умолку, каждый хочет первым рассказать ей о аттракционах, играх или представлениях.

«Здесь есть клоуны, мама. Мама, ты видела человека, который дышит огнем? Я видел игру, в которой можно выиграть плюшевые игрушки, мама, иди посмотри. Мама, мама, мама…»

— Дети, — прерывает их грубый голос у входа в мою палатку. Их худые тела застывают на месте от резкого тона. Глаза Люси, сидящей напротив меня, расширяются. Она не задерживает взгляд на мне, но я всё равно замечаю. Выражение вечного ужаса. Её лицо становится безжизненным. Я смотрю на мужчину, стоящего в дверях, с газировкой в одной руке и пачкой билетов на шоу в другой. — Давайте, берите. Будьте со своей мамашей в шатре через час.

Старший мальчик тянется за билетами и прижимает к груди, как будто их вырвут у него так же легко, как и дали.

— Спасибо, пап.

Дети протискиваются мимо отца, который неподвижно стоит у входа в палатку. Он смотрит, как они исчезают в толпе, потом переключает своё внимание на нас. Не сводя налитых кровью глаз с жены, он осушает содержимое пластикового стаканчика и кидает его на землю.

— Пошли.

Люси кивает и встает. Она кладет на стол двадцатидолларовую купюру, слегка улыбаясь и шепча слова благодарности. Я бы с удовольствием почитала карты ей бесплатно, но знаю таких мужчин, как он. Они непостоянны. Готовы вцепиться женщине в глотку за малейшее проявление неуважения, например, за жалость или благотворительность. Я давным-давно научилась придерживаться принципа обмена ценностями, даже если позже он наорет на нее за то, что она потратила деньги на какую-то хрень, по типу послания из вселенной.

Люси выходит из палатки. Муж смотрит ей вслед.

А затем поворачивается ко мне.

— Не надо забивать ей голову всякой чушью, — говорит он с усмешкой. — Она и так постоянно херню несет.

Я беру свои карты таро и тасую их.

Мое сердце с каждым бешеным ударом отдается в груди, но я сохраняю плавность движений, внешне я спокойна.

— Я так понимаю, ты не хочешь, чтобы я и тебе читала.

— Что ты ей сказала?

Мужчина проходит дальше в мою палатку и окидывает мой столик угрожающим взглядом. Я откидываюсь на спинку стула. Движение моих рук замедляется. Мы пристально смотрим друг на друга.

— То же самое, что я говорю всем, кто сюда заходит, — вру я. — Следуй за своими мечтами. Доверяй своему сердцу. В твоем будущем всё будет хорошо.

— В этом ты права, — он мрачно улыбается, берет со стола двадцатидолларовую купюру и демонстративно складывает её пополам перед моим лицом.

— В моем будущем у меня и правда всё будет хорошо.

Кивнув головой, он засовывает купюру в карман и уходит, направляясь к ближайшему киоску с прохладительными напитками, где стоит один из его таких же сомнительных друзей. Я бросаю на него свирепый взгляд, слежу за ним, пока, наконец, не закрываю глаза, пытаясь выбросить его из головы, перестраивая свою энергию и продолжаю тасовать карты. Тянусь за кристаллом Селенит, чтобы очистить стол и разорвать связь с клиенткой, но мои мысли продолжают возвращаться к Люси. Образ фиолетового синяка возле её глаза появляется перед глазами, как бы я ни старалась забыть. Её затуманенный взгляд преследует меня. Я столько раз видела этот взгляд раньше. У женщин, которые приходили вытянуть Туз кубков. У моей матери. В зеркале.

Делаю глубокий вдох. Вытягиваю первую карту, мысленно задавая себе вопрос.

Люси не просила о помощи. Но она ей нужна. Что мне делать?

Я переворачиваю первую карту и открываю глаза.

Башня. Переворот. Внезапная перемена.

Достаю ещё одну.

Двойка жезлов. Возможность есть, если выйти за стены своего замка. Земля за его пределами может быть каменистой, но она полна жизни. Рискнуть. Попробовать что-то новое. Смысл жизни появляется через выборы.

— Хм. Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, но я спрашивала не об этом.

Рыцарь кубков. Новая любовь.

— Хватит. Я спросила, размозжить ли череп этому придурку. А не про любовь и прочую хрень. Расскажи мне о насущном вопросе.

Я снова тасую карты. Держу свой вопрос в голове и достаю первую карту.

Башня.

— Твою мать, бабуля. Угомонись уже.

Наполняю легкие глубоким вдохом, тереблю край карты и смотрю на площадь за дверью моей палатки. Пора уходить отсюда. Забыть о произошедшем. Переодеться и подготовиться к предстоящему выступлению в шатре. Проехаться по «Шару смерти» на мотоцикле с двумя другими исполнителями. У меня нет права на ошибку, мне нужно быть сосредоточенной. Но муж Люси всё ещё находится в поле моего зрения. И тут Базиль проходит мимо. Буду считать это знаком.

— Баз, — рявкаю я, останавливая подростка на полпути. Он долговязый, загорелый и испачкан мазутом. — Иди сюда.

Его глаза буквально искрятся. Губы растягиваются в улыбке, показывая отсутствие нескольких зубов.

— Это тебе дорого обойдется.

— Я ещё даже не сказала, чего хочу.

— Всё равно это тебе дорого обойдется.

Я закатываю глаза, и Баз ухмыляется, входя в мою палатку как типичный дерзкий пятнадцатилетний подросток. Я киваю в сторону ярмарки.

Он следит за моим взглядом.

— Видишь мужика в клетчатой рубашке, который стоит рядом с таверной «Бриолин»?

— У которого башка, как яйцо?

— Да. Мне нужны его документы. Водительские права. И двадцать баксов из бумажника.

Внимание База приковано к моим рукам, когда я убираю карту с Башней обратно в колоду.

— Я не вор. Я волшебник, — говорит он, и, взмахнув ладонями, достает цветок из рукава. — Единственное, что я краду, — это сердца.

Я закатываю глаза, и Баз улыбается, протягивая мне цветок.

— Я знаю. Но Яйцеголовый вор. Он только что украл у меня двадцать баксов, и я хочу, чтобы ты вернул их его жене. Которая со светлыми волосами и в голубой майке, — я киваю в сторону Люси, которая в одиночестве направляется к киоску с угощениями.

— Во время шоу с ней в шатре будут трое детей. Верни ей деньги, а мне принеси права.

Баз смотрит на меня, прищурившись.

— Что бы ты ни задумала, я могу помочь, ты же знаешь.

— Ты поможешь. Когда принесешь права.

— Я сделаю это бесплатно, если разрешишь мне помочь.

— Хрен тебе, малявка. Твоя мама подвесит меня за ключицы. Просто достань мне права. Я куплю тебе комикс про Венома.

Баз пожимает плечами. Ковыряет носком ботинка в примятой траве, стараясь делать вид, что ему всё равно.

— У меня их уже много.

— Но не из серии «Темные начала».

Баз переводит взгляд на меня. Я пытаюсь сдержать улыбку от восторга, который он не может скрыть.

— Я знаю, что тебе не хватает последних двух. Я подарю.

— Ладно… Но ещё я одолжу твой надувной бассейн.

Я морщу нос и наклоняю голову набок.

— Хорошо… наверное…

— И бананы.

— Хорошо.

— И ананас. И ещё какие-нибудь палочки, который кладут в коктейли.

— Ты не обнаглел? — другие циркачи и сотрудники часто посылают меня за разными вещами или вкусностями в городах, где мы останавливаемся, ведь у меня есть второй автомобиль, на котором можно выехать за пределы цирка. И мне не нужно переворачивать с ног на голову весь свой дом, чтобы просто сходить в магазин. Но у меня всегда просят одно и то же. Презервативы — часто. Тесты на беременность — тоже. Овощи по сезону. Свежие круассаны из местной пекарни. Книги. Виски. Но…

— Ананас?

— Мама сказала, что подарит мне игровую приставку, когда у нее наконец-то будет отпуск. Но вряд ли это когда-нибудь случится, поэтому я решил устроить ей отпуск сам, — Баз скрещивает руки на груди и принимает боевую стойку, как будто собирается вступить в бой. — Согласна или нет, Роуз?

Смягчившись, я протягиваю руку в его направлении.

— Договорились. Только будь осторожен, ладно? Яйцеголовый тот ещё мудак.

Баз кивает и пожимает мне руку, а затем уходит, отправляясь выполнять свою миссию. Я наблюдаю, как он прокладывает себе путь среди детишек с попкорном, сахарной ватой и мягкими игрушками, и мимо подростков, болтающих о лучших аттракционах, а также парочек, которые выходят из «Дома с привидениями» и смущенно смеются над тем, как сильно наши актеры напугали их. Я обожаю эти моменты в цирке «Сильверия», который уже стал моим домом. Моменты волшебства, какими бы незначительными они ни были.

Но сегодня единственное волшебство, которое меня манит, — темное и опасное.

Я наблюдаю, как Баз приближается к двум мужчинам. Мое сердце бешено колотится, когда он подходит к мужу Люси сзади и достает его бумажник из заднего кармана, пока тот смеется. Баз чуть-чуть разворачивается, ровно настолько, чтобы открыть бумажник и вытащить права. Потом достает деньги и засовывает их в свой карман джинсов, затем делает ещё один поворот. За одно мгновение бумажник снова оказывается в кармане мужчины.

Схватив свою колоду таро и Селенит, я выхожу из палатки, на ходу меняя табличку «ОТКРЫТО» на «ЗАКРЫТО», понимая, что потеряла клиента, увидев, как к палатке приближается женщина с двадцатидолларовой купюрой, зажатой в пальцах. Я замечаю мимолетную вспышку разочарования на её лице, но База держу в поле зрения. Он тоже смотрит на меня. Мы проходим мимо друг друга, когда я направляюсь к своему фургону. Я почти не чувствую этого, замечаю только потому, что знаю, чего ожидать. Легкое прикосновение к моему бедру.

Когда я вхожу в свой дом на колесах, то достаю из кармана права. Мэттью Крэнвелл. Я открываю телефон и ищу его адрес на карте. В двадцати милях отсюда, недалеко от Элмсдейла, соседнего городка. В котором продуктовый магазин больше, чем в Хартфорде. Может быть, там я найду ананасы повкуснее. Провожу большим пальцем по фотографии с обветренным лицом Мэтта. С легкой усмешкой на губах я переодеваюсь в кожаные штаны и майку, засовывая водительские права во внутренний карман своей мотоциклетной куртки.

Это первый вечер выступлений здесь, в Хартфорде, и шатер переполнен местными жителями, которые приехали из множества близлежащих городов, чтобы посмотреть на шоу. А цирк «Сильверия» гордится своим великолепными шоу. Я наблюдаю из-за занавеса, как Хосе Сильверия представляет каждого артиста. Сначала клоуны с миниатюрными машинками, жонглированием и комедийным номером. Потом Сантьяго Сюрреалист, фокусник, который поражает публику серией трюков, которые он держит в строжайшем секрете. Баз помогает ему, всегда старается, ведь только ему Сантьяго доверяет свои секреты. Ещё воздушные гимнасты и акробаты, а ведущая в их группе — Зофия, мама База. Единственные животные, которые у нас есть, это целая свора дрессированных пуделей у Шерил, и они всегда приводят детей в восторг, особенно когда она зовет добровольцев из зала. И в заключительном акте всегда выступаем мы с близнецами, Адрианом и Алин. «Шар смерти».

Запах металлической сетки и выхлопных газов, прилив адреналина. Рев наших байков, когда мы мчимся по клетке, которая кажется слишком маленькой, чтобы вместить нас троих. Шум ликующей толпы. Я люблю скорость и риск. Может быть, люблю слишком сильно. Потому что иногда кажется, что мне этого недостаточно.

Я выхожу из шара после окончания выступления и становлюсь между Адрианом и Алин, чтобы помахать зрителям. Права Мэтта Крэнвелла прожигают мой карман, словно клеймо на теле.

При первой же возможности, я ускользаю ото всех.

Меняю грязный байк на свой «Triumph», шлем для выступлений меняю на свой собственный, раскрашенный на заказ, кладу в карман мини-набор инструментов и затем отправляюсь в Элмсдейл, пока заходящее солнце преследует меня по прямым, ровным дорогам. Я вихрем проношусь по продуктовому магазину, хватая бананы, непрезентабельный на вид ананас и любые тропические фрукты, а также трубочки и коктейльные шпажки. Расплатившись, запихиваю всё в свой потрепанный рюкзак, решив в следующий раз найти что-нибудь получше.

Выходя из магазина, достаю телефон и ещё раз проверяю адрес Мэтта Крэнвелла, указав его на карте. Маршрут простой, в десяти минутах езды от города. Погода прекрасная, солнце ещё не село, так что, если я немного проедусь возле домов, чтобы просто осмотреть, то вернусь в шатер до наступления темноты.

Воспоминание о карте с Башней застилает зрение, как непрозрачная пленка. Я морщу нос. Подхожу к байку и вставляю телефон в держатель, прикрепленный к рулю.

Возможно, это немного безумно. Обычно, я таким не занимаюсь. Но я правда хотела что-то изменить в последнее время. Я знаю, что мне это нужно. Уже давно знаю. Если я собираюсь и дальше помогать сбежать таким женщинам, как Люси, то недостаточно просто сказать им это. Если я уж решилась за это взяться, то я действительно должна взяться за это, понимаете? Поднажать. На полную мощность. Если отбросить упоминания о мотоциклах, то я просто больше не могу оставаться в стороне. Раньше я просто подталкивала исправить ошибки, но реально не действовала.

Я опускаю взгляд на крошечную гвоздику, вытатуированную у меня на запястье. Мои пальцы обводят инициалы В.Р. Я не допущу, чтобы произошедшее в прошлом году повторилось. Никогда.

Посылать других людей лишить жизни, кто, возможно, плохо подготовлен к этому, не только неправильно, но и немного скучно. Я хочу прикончить такого человека, как Мэтт Крэнвелл, своими собственными руками.

По крайней мере, я так думаю.

Нет, я уверена. Это кажется правильным… и мне этого хочется, чтобы унять зуд внутри, который жаждет большего.

Да и вообще, никто же не сказал, что я сделаю это прямо сейчас. Просто заскочу и осмотрю это место. И потом, у меня есть несколько дней на подготовку до отъезда в следующий город. На следующее шоу. И опять будет следующая женщина, которая живет в страхе. Которая попросит меня о помощи завуалированными словами и обеспокоенным взглядом. Следующий мужчина, от которого нужно избавиться.

Я перекидываю ногу через байк, завожу двигатель и выезжаю с парковки на проселочную дорогу.

Вскоре останавливаюсь перед кукурузными полями и гравийной подъездной дорожкой, ведущей к небольшому фермерскому дому и хозяйственным постройкам. Я паркуюсь в зарослях на дороге, где мой байк скрыт кукурузными стеблями. Сердце колотится, когда я снимаю шлем и просто слушаю.

Ничего нет.

Не знаю, чего я ожидала. Возможно, очевидного знака. Но, похоже, ничего не происходит. Я просто стою в конце подъездной дорожки и смотрю на небольшой, но ухоженный дом, который может принадлежать кому угодно. Во дворе стоят качели. Велосипеды брошены на лужайке. Бейсбольная бита лежит рядом с грядками на огороде. Цветы в подвесных горшках, флаг, развевающийся на ветру. Настоящий американский загородный дом.

На мгновение я задумываюсь, не ошиблась ли я адресом. Или, может быть, мне померещилось все, что я видела в палатке.

Но тут я слышу крики.

Хлопает сетчатая дверь. Дети выходят из дома и бегут к своим велосипедам, садятся на них и отправляются прочь от этого хаоса босиком. Они исчезают за домом. Крики внутри продолжаются. Я не могу разобрать слов. Но ярость в голосе слышна отчетливо. Становится всё громче и громче, пока не начинает казаться, что окна вот-вот треснут. Весь дом трещит. А потом грохот, какой-то бросок. И крик.

Я уже иду к дому, даже не осознавая, что делаю. Но останавливаться уже поздно. Я снова надеваю шлем и опускаю визор. Прохожу мимо грядок с овощами и хватаю алюминиевую бейсбольную биту как раз в тот момент, когда хлопает сетчатая дверь и Мэтт выходит на крыльцо. Я замираю, но он даже не замечает меня, его внимание сосредоточено на телефоне, который он держит в руках. Он спускается по ступенькам с хмурым выражением на обветренном лице и идет к грузовику, припаркованному рядом с домом.

Крепче сжимаю биту.

Я могла бы остановиться. Нырнуть в кукурузные стебли и спрятаться. Он может обернуться в любой момент и увидеть меня. Он точно увидит, как только сядет в машину. Если я сейчас же не спрячусь.

Но кое-что постоянно крутится у меня в голове. Шоу не начнется, пока ты не прыгнешь.

Так что я использую свой шанс.

Мчусь к нему. Легкими шагами. На цыпочках. Биту держу наготове. Он приближается к передней части грузовика. Его глаза всё ещё прикованы к телефону. Я приближаюсь, а он всё ещё не замечает.

Мое сердце бешено колотится. Дыхание учащается от ужаса и адреналина. Стекло в шлеме начинает запотевать.

Я делаю свой первый шаг по гравию, и Мэтт резко поворачивает голову. На втором моем шаге он роняет телефон. Я поднимаю биту. На третьем шаге бью его по голове.

Но Мэтт уже в движении.

Я бью его, но удар получается недостаточно сильным. Он пригибается и падает, и это только злит его. Силы не хватает, чтобы сбить его с ног. Поэтому я замахиваюсь снова. На этот раз он ловит биту.

— Какого хрена? — рычит он. Выхватывает биту из моих рук и обхватывает рукоять ладонями. — Ебанная сука.

Все, что ему нужно, — это мгновение неуверенности в моих ногах. Он замахивается битой так сильно, как только может. Ударяет меня по голени со всей дури.

Я падаю на землю спиной. Хватаю ртом воздух. На краткий, восхитительный миг, я не чувствую боли.

Но потом меня будто пронзает электрическим током.

Невыносимая боль поднимается от голени вверх по бедру и проходит по всему телу, пока не выливается в сдавленный всхлип. Я судорожно глотаю воздух. Сквозь шлем трудно дышать. Ощущаю только аромат раздавленных фруктов, которые вывалились из моего рюкзака, который, видимо, порвался от силы моего падения. Это жестоко. Тошнотворная сладость и ослепляющая боль.

Мужчина взмахивает битой во второй раз и попадает мне в бедро. Но я этого почти не чувствую. Боль в голени такая невыносимая, что третий удар вообще не ощутим.

Я вижу глаза Мэтта Крэнвелла сквозь визор своего шлема. Всего лишь мгновение. Но этого достаточно, чтобы увидеть его решимость. Злобу. И холодный трепет от убийства. Вся вселенная замедляется, когда он поднимает биту над головой. Он стоит над моей раненой ногой. Если он ещё раз ударит меня по голени, я знаю, что потеряю сознание. И потом он убьет меня.

Моя рука скользит по гравию. Ногти впиваются в грязь. Я набираю горсть земли и камней, и как раз в тот момент, когда он собирается ударить, швыряю в лицо Мэтту Крэнвеллу.

Он сгибается пополам с разочарованным криком, опуская биту, чтобы смахнуть землю с глаз. Я хватаю биту, но он проворный, берет её обратно, несмотря на слезящиеся глаза. Я пинаю его по руке здоровой ногой, и бита отлетает в кукурузное поле. Прежде чем он успевает опомниться, я бью его ногой в колено, и он падает на землю.

Я ползу назад. Левой рукой скольжу по слизи от раздавленных бананов. Мэтт Крэнвелл ползет за мной, полуослепнув от земли и ярости. Он протягивает руку, а я шныряю вокруг в поисках того, за что можно ухватиться. Оружие. Проблеск надежды. Что-нибудь.

Провожу рукой по гравию, и что-то острое впивается в ладонь. Быстро оглядываюсь, заметив шпажки для коктейлей, рассыпанные рядом с моими пальцами. Несколько штук лежат в разломанной пластиковой тубе.

Беру их как раз в тот момент, когда Крэнвелл обхватывает за лодыжку моей поврежденной ноги и тянет.

Я громко кричу от дикой ярости и отчаяния. Бросаюсь вперед, сжимая шпажки в кулаке. И втыкаю их острые концы прямо в глаз Мэтту Крэнвеллу.

Он ревет. Отпускает мою лодыжку. Корчится в земле, закрывая лицо трясущейся рукой. Поворачивается в мою сторону, корчась от боли. Кровь стекает по его ресницам и щеке густой малиновой струйкой. Три коктейльные шпажки торчат у него из глаза, как жуткая детсадовская поделка. Флажки на кончиках трепещут. Его веко пытается моргнуть, и он не может остановить этот рефлекс. Каждое движение его века загоняет шпажки глубже, и он вздрагивает от нового приступа боли. Он орет. Издает звук, которого я никогда раньше не слышала.

Желудок скручивает, мне удается проглотить рвоту, но с трудом.

Нужно убираться отсюда к чертовой матери.

Я переворачиваюсь и поднимаюсь на здоровую ногу, волоча другую за собой, ковыляя к началу подъездной дорожки. Мэтт всё ещё кричит у меня за спиной, посылая проклятия вслед.

По моему лицу текут слезы. Зубы сжимаются так сильно, что вот-вот треснут. С каждым прыжком моя сломанная нога болит сильнее. Это настоящая агония. Чертовски мучительно. Острая боль пронзает от пятки до бедра. Я вот-вот упаду.

— Продолжай идти, черт тебя дери, — шепчу я, открывая визор шлема. Первый глоток свежего воздуха — единственное, что помогает держаться на ногах.

Я не знаю, что происходит, когда тебя тычут в глаз коктейльными палочками. Возможно, второй глаз тоже плохо видит. Или, может быть, Мэтт сможет преодолеть боль и побежать за мной. Но я не могу сейчас думать об этом дерьме. Мне просто нужно добраться до своего байка. Цепляться за надежду, что я смогу уехать.

Дойдя до конца подъездной дорожки, я бросаю взгляд в сторону фермы. Мэтт Крэнвелл стоит на четвереньках, вопит и ругается, кровь капает на землю. А потом я смотрю в сторону дома. Люси стоит за сетчатой дверью. Её силуэт. Я не вижу её лица, но чувствую на себе взгляд. С такого расстояния она не может отчетливо разглядеть меня из-за шлема. Да и мы почти не знакомы, она не узнает меня по одежде или манерам. Она понимает, что произошло то, что изменит её жизнь. Что-то очень неправильное, ведь её муж в отчаянии кричит на подъездной дорожке. Но она не смотрит на него. А только на меня.

Потом закрывает дверь и исчезает в доме.

Я оставляю Мэтта кататься по грязи, где ему самое место. Ковыляю к своему мотоциклу. Когда перекидываю ногу через сиденье, что-то цепляется за внутреннюю сторону моих кожаных штанов. Боль пронзает ногу. Но я продолжаю. Завожу двигатель. Сжимаю сцепление. Переключаю передачу, выжимаю газ и убираюсь к чертовой матери с этой фермы.

Я не знаю, куда держу пусть.

Просто следую своему инстинкту и еду.