РОУЗ
Я сижу в своем автодоме, представляю в уме все детали предстоящего шоу. Какие именно повороты мне нужно сделать. Звук двигателя. Запах выхлопных газов. Это моё первое выступление после выписки из больницы и возвращения домой, в Техас. Первое шоу в межсезонье. Но я не чувствую знакомого волнения, что наконец буду в металлической клетке, к которой так привыкла за последние десять лет.
Обычно меня трясёт от предвкушения. Первые шоу после перерыва — самые любимые, потому что они больше всего напоминают тот роковой день, когда я впервые побыла в «Шаре Смерти». Мне тогда было всего шестнадцать лет. Помню, как моя рука дрожала, когда я крепко ухватилась за руль своего мотоцикла и осторожно продвинулась вперёд, пока не оказалась внутри клетки. К тому моменту я уже год работала в цирке, делала всё, что под руку попадётся, даже самое паршивое и сложное. Я вымолила этот шанс у Хосе. У меня не было никаких доказательств, что я справлюсь, кроме того, что умею ездить на мотоцикле. Только храбрость. Я понятия не имела, хватит ли мне духу выжать газ так, чтобы, не потеряв контроль, крутиться в этом шаре вверх тормашками, или я струшу и врежусь лицом в решётку. Я просто верила. А когда попробовала и почувствовала этот прилив адреналина, пути назад уже не было. Я гонялась за этим ощущением каждый раз, когда садилась на байк и лезла в этот чёртов шар. Клетка казалась мне свободой.
А сейчас?
Сейчас я как будто пытаюсь втиснуться в чужую жизнь.
Как будто моя кость не срослась, а я взяла, сложила две половинки вместе и заклеила скотчем. Я могу бегать, прыгать, плавать и пинаться, но ничего такого не делаю. Я просто волочу ноги, пытаясь вылечить разбитое сердце, заперев себя в привычную рутину.
Глубоко вдыхаю. Прижимаю руку к шраму на боку. Иногда мне кажется, что я до сих пор чувствую эту агонию под кожей. Может быть, это фантомная боль, которую я воображаю, чтобы не дать себе забыть о произошедшем.
Во всяком случае, мои девочки не дадут мне о них забыть.
| ЛАРК: Удачи сегодня вечером, Главный Конюх! Думаю о тебе! Ты зажжёшь.
| СЛОАН: Обычно говорят «разбейся в лепешку, но сделай это». Но, пожалуйста, не надо. Хватит с тебя переломов.
| ЛАРК: Да, иначе ты не сможешь круто танцевать.
Следом приходит фото от Слоан. Девчонки стоят по обе стороны картонной фигуры меня, это фото они сделали на свадьбе Слоан, где я в пабе, в стельку пьяна, танцевала с надувным динозавром, а Роуэн пел «Каменистая дорога в Дублин». Не помню, чьи солнечные очки на мне были, но они мне понравились, и я их себе забрала.
Кстати, этот динозавр был настоящим королём вечеринки.
| Скучаю по вам, мои оторвы. Увидимся в августе!
Я знаю, что им обидно. До августа ещё восемь месяцев, и они расстроились, что я не приехала на Рождество. Не смогла себя заставить. Находиться рядом с двумя влюбленными парочками, особенно с братьями любимого человека, который… исчез. Особенно когда у братьев есть вопросы, на которые я не могу ответить, потому что не знаю, куда он делся и почему он ушёл. Слоан и Ларк рассказали мне, что произошло в Портсмуте после того, как я потеряла сознание. Про кровь. Про слезы. Про больницу. Про слова, которые он говорил, когда я без сознания цеплялась за жизнь. Как он спас меня.
Я засовываю телефон в карман куртки, хватаю шлем и иду к выходу.
Открываю дверь и вижу База, который хотел постучать.
— Здравствуй, юный джентльмен, — говорю я, театрально кланяясь. — Чего хотел?
Баз пожимает плечами и протягивает мне белый конверт.
— Это тебе пришло.
— Письмо? — спрашиваю я. Окидываю взглядом цирковую площадку, словно ища ответ. Смотрю на База и беру конверт. — Откуда?
— Не знаю, не спрашивай. Я здесь просто работаю, — Баз подмигивает и убегает. Он взрослеет, и мне сложнее понимать, шутит он или нет. Хочу крикнуть ему вслед, но он скрывается между фургонами.
Я вздыхаю и переворачиваю конверт. Мои глаза тут же наполняются слезами.
Сажусь за маленький складной столик и перечитываю написанный от руки текст снова и снова.
Кому: Хаос
Куда: Дороти, Цирк «Сильверия», Техас
В верхнем левом углу:
От: Тайный поклонник
Откуда: Без тебя я нигде
В верхнем правом углу стоит марка, хорватская, но на ней нет штампа почтового отделения. Какое-то время я просто сижу и смотрю на эти буквы. Провожу пальцем по каждой линии. Я редко видела его почерк, когда жила у него. Но это мог написать только один человек.
Аккуратно разрываю конверт, чтобы не повредить ни марку, ни слова. Внутри письмо и что-то ещё. Вытаскиваю содержимое, и на стол падает карта Таро.
Пятёрка Кубков.
Аккуратно раскладываю письмо рядом с картой.
Дорогая Хаос,
Ты знаешь о Таро больше, чем я. Прости, если что-то напутаю. Ошибок я и так наделал немало.
Хочу начать с Пятёрки Кубков — не чтобы заглянуть в будущее, а поговорить о прошлом и настоящем, о грусти и раскаянии, что несёт эта карта. Прости, что сделал тебе больно. Ты с самого начала заслуживала большего, а я не верил, что смогу тебе это дать. И когда я наконец почувствовал, что могу стать лучше, пришлось отпустить тебя. Этого я хотел меньше всего на свете. Но это был единственный способ защитить тебя.
Боль и одиночество этой карты преследуют меня каждый день. Я каждую секунду думаю о тебе. Возможно, ты всё уже забыла. Двигаешься дальше. Может, это последнее моё письмо, которое ты прочитаешь. Я должен это принять. Главное, чтобы ты была счастлива, чего бы это ни стоило.
Но я не сдамся.
Я люблю тебя. И не отпущу. Никогда.
ФК
Я делаю дрожащий вдох, вытирая слезы, текущие по щекам. Часть меня всё ещё злится и горюет, что он исчез, оставил меня с вопросами без ответа. Но другая часть хочет согреться тем слабым лучом, которого не хватало в холодной тьме моего сердца последние месяцы.
Перечитываю письмо снова и снова, пока Джим не стучит в дверь, напоминая, что я опаздываю. Выступаю, а потом возвращаюсь в трейлер и опять читаю, пока не запоминаю наизусть. Оно лежит на полке у кровати, и это последнее, что я вижу, засыпая. А утром, едва проснувшись, хватаю его, чтобы убедиться, что оно настоящее.
Через неделю приходит ещё одно письмо. И другая карта Таро — Луна. В письме Фионн пишет о том, что Луна символизирует тайны, обман и иллюзии. Он рассказывает о своих страхах: о собственной тёмной стороне, о секретах, которые он хранил от братьев. Упоминает и нынешние тайны, но в общих чертах. Беспокоится о братьях и обо всех, кого оставил. Но больше всего я перечитываю последние строчки перед сном.
Самой трудной тайной было то, что я скрывал от тебя. Я не говорил, как сильно тебя люблю. Как эта любовь пожирала меня, даже когда я пытался ей противостоять. Ты перевернула мою никчёмную жизнь. Мне казалось, что я недостаточно хорош для тебя. Думал, что, скрывая свои чувства, я защищаю тебя от себя. Но я ошибался. Я бы отдал всё, чтобы вернуться назад и нарушить все правила ещё до того, как мы их придумали. Потому что я любил тебя уже тогда.
Спустя неделю опять приходит письмо. На этот раз две карты Таро. На следующей неделе ещё одно письмо, одна карта. Неделя за неделей они продолжают приходить, каждое письмо с одной картой, иногда двумя или тремя. Каждое письмо связано с их значением. Каждое заканчивается одинаково.
Я люблю тебя. И не отпущу. Никогда.
Чем ближе первое апреля, тем сильнее меня трясёт. Потому что в этот день начинается наш гастрольный тур. Возможно, мой последний… Или нет? Не знаю. Может быть, я просто боюсь перемен и цепляюсь за знакомую и безопасную жизнь. Потому что в прошлый раз, когда я нырнула в неизвестность, всё закончилось больничной койкой и разбитым сердцем. Одно знаю наверняка — я жду писем от Фионна, как спасательный круг. Даже сначала пыталась в этом не признаваться. Начала отвечать. Я пишу целые страницы и складываю в конверты, которые некуда отправить. Рассказываю о своей злости, о прощении, о любви и потерях. И может быть, немного о надежде. Пусть это односторонний разговор, мне становится легче, когда я изливаю чувства на бумагу и запечатываю их в конверт. Даже если их никто не прочтёт.
В день отъезда получаю письмо с картой Рыцаря Жезлов. Он пишет, что знает о моём отъезде. Что эта карта означает путешествия, и ему интересно, куда я направляюсь. Хочет узнать про мои любимые места. Пишет, как жаль, что он не рядом и не может поговорить обо всём. «Наверное, ты бы откидывала чёлку со лба, вспоминая лучшие места. А потом твои глаза бы засверкали, когда ты говорила о них». Я пишу в ответ, что мне и думать долго не надо. «Моё любимое место — это больница в Хартфорде, в Небраске. Интересно, как там все поживают? Нейт до сих пор дерётся в амбаре у «Кровавых братьев»? А Сандра и «Швейные сестры» связали секс-качели? И почему мы не организовали из них кавер-группу? «Швейные сестры» и вязаные крючком сувениры для «Кровавых братьев» — это была бы бомба! Я бы точно что-нибудь купила! Скучаю по Хартфорду», — пишу я в письме. «Но больше всего на свете я скучаю по тебе…»
Запечатываю письмо и плачу до самого утра. А наутро мы отправляемся в Арчер-Сити.
Дорога недолгая. Первые переезды обычно короткие, чтобы отладить работу с новыми сотрудниками, старым оборудованием и приноровиться после зимней паузы. Нам нужно несколько недель, чтобы войти в нужный ритм. Мы тратим пару дней на обустройство и репетиции, устраиваем дополнительное шоу. И вот, в день демонтажа, когда я уже собираюсь содрать с себя грязную и потную одежду и залезть в душ, кто-то стучит в дверь.
— Доставка почты, — говорит Баз, когда я открываю дверь, и он сует мне конверт. Сердце бешено колотится. Я тянусь к письму, но Баз отдёргивает руку. — Это любовные письма от того парня, который приезжал к тебе, когда тот придурок споткнулся о забор и сдох?
— Не твоё дело, — отвечаю я. Хватаюсь за дверь и пытаюсь выхватить конверт, но он дразнит меня. В конце концов, мне удаётся вырвать письмо, но, думаю, он поддался.
— Никогда не видел, чтобы тебе приходили письма во время гастролей, — говорит Баз с мягкой улыбкой, глядя на меня. И он прав. Некоторые ребята получают пересылку от сторонних сервисов, или забирают письма у друзей и родственников по дороге. Но я никогда так не делала. Не было необходимости. — Как мило. Видимо, этот парниша очень тебя любит.
Баз отдаёт честь, засовывает руки в карманы и уходит, насвистывая «La Vie en Rose». У меня, наверное, глупая улыбка на лице, хорошо, что он не оглядывается.
Я не думала, что он напишет снова, но теперь, когда письмо у меня в руках, чувствую одновременно облегчение и волнение. Сажусь за стол и аккуратно вскрываю конверт специальным ножом, который купила в феврале.
Дорогая Хаос,
Если мои расчёты верны, ты сейчас на первой остановке. Надеюсь, всё прошло отлично. Я так и не признался тебе, что приезжал в Эли после инцидента. Не хотел выглядеть каким-то странным преследователем. Хотя, наверное, рассказывать об этом год спустя в своём четырнадцатом письме, написанном в тайном месте и отправленном через подпольную почту, — это и есть настоящее преследование. Наверное, мне вообще не стоило беспокоиться, что ты увидишь меня в зале.
Думаю, Колесницы многое для тебя значит. Подозреваю, она часто появляется в твоих раскладах, учитывая, сколько ты путешествуешь. Он и мне подходит. Я проехал тринадцать часов, чтобы увидеть, как ты выступаешь в этой клетке. Жутко за тебя переживал. Знаю, ты профессионал, но я просто хотел быть рядом на всякий случай. Но всё прошло идеально. Ты была великолепна. Выехала из клетки, сняла шлем и подняла его над головой. Ты выглядела такой крутой! И я тобой очень гордился.
Береги себя в дороге, Хаос.
Я люблю тебя. И не отпущу. Никогда.
ФК
Я улыбаюсь, смотря на карту и кладу её к остальным в ящик прикроватной тумбочки.
Каждую неделю. Независимо от того, где я нахожусь. Независимо от моей занятости. Не важно, крутое было шоу или провальное, дождь или жара. Один раз даже снег был. Каждую неделю Баз приносит мне письмо от Фионна.
А в последнюю неделю июля его приносит Хосе.
— Привет, — говорю я, когда он стоит возле моего трейлера в лучах вечернего солнца, держа шляпу в руке. — Хочешь войти?
— Нет, pequeño gorrión. Я просто… пришел, чтобы отдать тебе это, — он протягивает мне конверт, и я спрыгиваю с последней ступеньки, чтобы взять его, наблюдая, как он переминается с ноги на ногу. Поднимаю брови, молча спрашивая, а он о чём-то раздумывает. — Что ты тут делаешь, Роуз?
— В смысле? — смеюсь и показываю на трейлеры вокруг. — Я тут живу.
— Нет. Не живешь. Ты существуешь.
Эти слова как удар под дых.
— Это мой дом.
— Да. Но ты больше не та, что прежде. Не горишь желанием выступать. Даже не ставила палатку гаданий с тех пор, как мы начали тур.
— Если нужно, чтобы я погадала, то хорошо, — отвечаю я, скрестив руки на груди.
— Нет. Просто это приносило тебе радость. И другим тоже. Знаешь, на прошлой остановке меня нашла женщина по имени Люси и спросила, гадаешь ли ты еще.
В горле пересыхает.
— Люси…?
— Люси Крэнвелл. У неё трое детей. Она сказала, что видела тебя в Хартфорде. Что ты сделала ей расклад, который изменил её жизнь. Всю её жизнь, pequeño gorrión. Она хотела сказать спасибо.
— Почему ты не позвал меня?
Хосе пожимает плечами, грустно улыбаясь.
— Не думал, что ты хочешь, чтобы тебя нашли. По крайней мере, никто, кроме него, — говорит он, кивая на письмо в моей руке.
Я опускаю руки. Он прав. Я не открывала свою палатку с тех пор, как мы выехали в тур. Моя жажда справедливости навредила моим любимым. Навредила мне. Но я забыла, как это помогало тем, кто нуждается. Смотрю на конверт, знаю, там ещё одна карта. Может, пора снова стать Воробьем.
— Ты права, — говорит Хосе. — Это всегда будет твоим домом. Но не обязательно здесь жить. Мне тоже письмо пришло, — когда я наклоняю голову, он крутит шляпу. — Доктор Кейн сказал, что сожалеет о том, что не позаботился о тебе, как я просил его в тот день в больнице. И он сказал, что проведет остаток своей жизни, пытаясь загладить свою вину. Попросил не говорить тебе об этом, хотел сказать всё сам.
Я улыбаюсь сквозь слезы.
— Ты такой сплетник.
— Поэтому у меня такой хороший цирк. Я знаю всё про всех, — подмигивает Хосе. Он ухмыляется, но его улыбка постепенно становится грустной. — Он просит дать тебе отпуск, чтобы увидеться. Он любит тебя, Роуз. Мы всегда будем рядом, конечно. Но это? — показывает на сжатый конверт, — может быть твоим домом, если ты захочешь. Может, пора уехать. Вижу, что ты хочешь. Да?
Хочу ли? Не знаю. Держать эти письма в руках и читать красивые слова, в которые отчаянно хочется верить, — это одно. А стоять перед человеком, который разбил мне сердце, — совсем другое. Девять месяцев прошло. Думаю, он изменился. А может, и я тоже.
Хосе видит мою нерешительность и слёзы на глазах. В его глазах я тоже замечаю блеск, прежде чем он обнимает меня.
— Езжай, Роуз. А если ты не вернешься, я желаю тебе всего наилучшего, — говорит он, а я киваю, зажмуривая глаза. Слушаю биение его сердца, пока мы стоим в лучах летнего солнца. — И енотиху забери. Она постоянно в тесто для чуррос лезет. Я уже столько выкинул! — я смеюсь, хоть и без особого энтузиазма. Отстранившись, Хосе берет мое лицо в ладони и целует в лоб. — Я люблю тебя как свою дочь, pequeño gorrión. Это никогда не изменится.
Грустно улыбаюсь, он в ответ грациозно кланяется. Надевает шляпу, засовывает руки в карманы и уходит. Когда он скрывается, я захожу в трейлер, дрожащими пальцами хватаю нож для писем и сажусь.
Разворачиваю письмо, и карта Звезда падает на стол.
Дорогая Хаос,
Не знаю, читаешь ли ты письма. Но это моя любимая карта.
Когда я впервые купил колоду и перебирал её, думая о тебе, выпала Звезда. Не знал тогда, что она означает, но почувствовал надежду. Ты — моя Полярная звезда. И вот теперь этот период нашей разделенности подходит к концу.
Если мне повезет, и звезды сойдутся, ты прочитаешь это в Эллсворте, штате Мэн.
Если захочешь встретиться, я буду ждать тебя каждый день на смотровой площадке. Буду жить в коттеджах «Ковекрест», но ждать тебя от рассвета до заката.
Надеюсь, ты придешь, и я докажу, что каждое слово в моих письмах — правда.
Я люблю тебя. И не отпущу. Никогда.
ФК
Я кладу письмо и беру карту. Он вытащил её из колоды, когда подумал обо мне. Он надеялся, что письма свяжут нас, но у него была только надежда. И это всё, за что он держался.
Смотрю в окно на ярмарочную площадь, на колесо обозрения, которое кружится на фоне неба.
И смотрю, даже когда гаснут все огни.