Идеальный хищник

13. Гостиная

Я лежала лицом в кровать и ждала, что будет делать Филипп.

Спустя несколько долгих секунд он убрал руку с моего затылка, и я смогла нормально вдохнуть.

А вот промолчать не смогла.

— Проиграл — ты, — презрительно выдохнула я. — Не смог удержать деньгами, пришлось силой.

Стоило ли провоцировать насильника и психопата?

Нет.

Но я не видела признаков того, что он по-настоящему сумасшедший.

Надо было убедиться окончательно. Терять все равно нечего. В нашем раскладе уже не существует «правильного» поведения для жертвы. Только личный выбор хищника.

Стоило мне расслабиться, перестать сопротивляться и даже поерзать, устраиваясь под его тяжелым телом поудобнее, как Филипп тут же выпустил меня и откатился в сторону.

Лег рядом набок, опираясь головой на локоть и лениво-расслабленно возразил мне:

— Деньги не для того, чтобы держать тебя.

— А для чего? — хмыкнула я, садясь и закутываясь в одеяло по горло.

Было уже все равно, что он подумает. Физически я действительно проиграла, но морально… Мы только начали.

Завадича совершенно не смущала ни собственная нагота, ни крепко стоящий член, который упруго покачивался, откровенно провоцируя меня. Отвести от него взгляд было сложновато.

— Деньги, Вера, нужны для расстановки четких границ в отношениях. И для компенсации всего того, что ты мне даешь.

Его рука нырнула под одеяло и, не успела я дернуться, как чуткие пальцы прошлись по моему бедру, коснулись кожи по одному, словно Завадич пытался сыграть на мне нежную мелодию из невесомых нот.

— Что даю? — усмехнулась я как можно циничнее. — То же самое, что тебе дают все остальные?

Он улыбнулся.

Просто — улыбнулся, без искривленного уголка рта, без холода стали в глазах, без затаенных интриг под маской дружелюбия.

Придвинулся чуть ближе и зарылся пальцами в мои волосы. Потянул их назад, одновременно массируя кожу головы. Коснулся прохладными губами уголка моих губ.

Обеими руками нырнул под одеяло, обнимая под ним ласково и трепетно.

Пока я соображала, как бы поэффектнее дать по этим рукам, он перетащил меня к себе, прижал спиной к груди.

Коснулся губами шеи сзади и тихо проговорил на ухо своим низким голосом:

— Ты даешь мне себя. Свои стоны, свои искры в глазах, искренность, огонь, отзывчивость. Такую нежность, какой не найдешь больше ни у кого. Вот за это я и хочу тебе отплатить.

— За нежность надо платить нежностью. Искренностью, огнем и так далее. А не пачками купюр!

— Вера…

Глубокий смех его зарождался где-то в недрах его тела — я чувствовала, как вибрируют низкие тона в груди, но почти не слышала его. Лишь тихий шелест над самым ухом.

— Ты ведь умная. Ты знаешь, что разным людям нужно разное. Кому-то — ответная нежность. А другим — подарки, внимание, защита, статус. Деньги — универсальное средство обмена. Чтобы не было претензий и недовольства, что ты получила меньше, чем дала — я компенсирую это деньгами.

— И какой курс обмена?

— Можешь сама посчитать. Ты дала мне больше, чем я ожидал. Я дал тебе больше, чем планировал. Думаешь — все равно недостаточно?

— Нет! — фыркнула я, прежде чем поняла, что он неправильно поймет мой ответ. — То есть, да! То есть… Нет, все не так!

Сухой смешок мурашками пощекотал мою шею.

— Хорошо, давай торговаться. Одевайся, спускайся в гостиную. Какой уж теперь секс, раз надо обсуждать сделку.

Он еще раз медленно провел ладонями по всему телу, и от этой простой ласки кожа запела что-то неразличимо радостное, похожее на арии принцесс в диснеевских мультиках.

Ни один «тактильный котик» из современных «экологичных» мужиков не прикасался ко мне так трепетно и с таким удовольствием.

И моим — и, судя по всему, своим.

Филипп отпустил меня, легко поднявшись с постели, и я так сильно расстроилась, что продолжения не будет, что сама себе удивилась.

Он открыл очередную сливавшуюся с искусственной скалой панель и накинул на себя черный шелковый халат.

— А мне? — Возмутилась я. — Дай мне тоже во что одеться!

Юбка осталась на ступеньках. А кофта? Вообще без понятия.

Спускаться по лестнице в одних трусах и туфлях — такое себе удовольствие.

Да еще и под внимательным взглядом Завадича. Я нисколько не сомневалась, что отворачиваться, чтобы меня не смущать, он даже не планировал.

Он невозмутимо развернулся, открыл следующий шкаф и кинул мне на кровать вешалку с белой мужской сорочкой.

— Э! А еще одного халата у тебя нет? — Крикнула я в его удаляющуюся спину. — Ни за что не поверю, что у тебя нет женских халатов всех размеров для твоих подружек!

— Нет, — бросил он, не оборачиваясь. — Люблю, когда девушки ходят по дому в моих рубашках.

Спускаться по лестнице в трусиках, туфлях и полупрозрачной на моем теле тонкой рубашке было еще хуже, чем голой.

Уже успевший налить себе бокал чего-то янтарного Завадич пялился на меня так откровенно, что я начала подозревать, что идея с перемещением в гостиную была задумана не для более делового настроения. А совсем наоборот.

Теперь я могла рассмотреть дом более внимательно.

Вообще хоть как-то его рассмотреть.

Подобрав на ступеньках свою юбку, я так засмотрелась на гостиную, что чуть не слетела с лестницы кубарем. Филипп даже сделал быстрый шаг в мою сторону, расплескав то, что у него там было налито в бокал, но, к счастью, я успела вцепиться в кованые перила.

Дом был построен в период популярности фильма «Сумерки». Тогда, насмотревшись на особняк в лесу с панорамными окнами, самые романтичные клиенты захотели себе такие же.

Здесь был еще и второй свет — целая застекленная стена высотой в два этажа, выходящая на густой парк за окнами. Сосны, ели, дубы ближе к дому сменялись на клены и липы, а еще ближе росли яблони, сирень и жасмин. Между ними пробивалась густая трава, не знавшая газонокосилки.

А вот внутри атмосфера была не такой модной. Вместо выхолощенности лаконичных скандинавских интерьеров, здесь царила роскошная дикость.

В центре комнаты — подвешенный к потолку камин, пламя в котором было открыто со всех сторон. Пол из обожженного дерева, словно тут не раз случался пожар.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вокруг — нарочито грубо сколоченные диваны и кресла, обтянутые дубленой кожей.

У стены стеллаж из корявых балок, на котором хаотично лежащие и стоящие книги были перемешаны с фигурками зверей из камня и моделями спортивных машин, отлитыми из бронзы.

Я бы назвала общий вайб дома — тактильная агрессия. На диванах подушки из шерсти яка, плед на кресле из необработанного кашемира, стол — из цельного ствола дерева, с которого лишь срезали верхнюю часть.

Вот это я красиво в гости зашла!

Просто руки чесались наделать фотографий для референсов.

Я с трудом угомонила свой зуд, вспомнив, что больше не работаю на Тимура, и мне не надо убалтывать богатых заказчиков на оригинальные интерьеры вместо любимых ими золоченых кресел в духе Людовика Четырнадцатого.

К тому же ни одно фото не могло бы передать изумительный запах этого места: гари, грубо выделанной кожи, угля, металла, шерсти.

Алкогольные ноты от разлитого Филиппом коньяка вписывались в ансамбль, как родные.

— Я уже влюблена… — завороженно проговорила я, поворачиваясь кругом и отмечая все новые детали.

Чугунная люстра с закопченными плафонами, чья-то шкура на полу — упаси бог, не тигра и не медведя, а кого? — холсты с пейзажами без рамок, прибитые к стенам прямо гвоздями.

— Это будет стоить дороже.

Голос Филиппа, незаметно оказавшегося слишком близко, заставил меня вздрогнуть.