Идеальный хищник

27. Когда меняются условия

Есть в этом что-то первобытное, примитивное, дикое — когда на белоснежной шкуре какого-то животного прямо у огня ты лежишь совершенно голая и беззащитная, а полностью одетый мужчина с острой сталью в глазах рассматривает тебя с холодной полуулыбкой.

Готовится.

Растерзать.

Вонзить зубы в мягкую плоть.

Вогнать член между раздвинутых ног.

Внутрь.

В горячую влагу, ожидающую его.

В этот момент я понимала Филиппа с его страстью к диким удовольствиям.

Как говаривал кто-то из ханов Золотой Орды, есть три главных удовольствия: ездить на мясе, есть мясо и втыкать мясо в мясо.

За неимением диких жеребцов ездил Завадич на элитных автомобилях.

Но с остальным мясом у него было все в порядке.

Он проникал в меня медленно, глядя в глаза, разведя мои колени руками, контролируя каждое движение. Его бедра ударялись о мои в четком и жестком ритме, который он не позволял изменить.

Сейчас было его время. Его власть.

Завораживающая, мощная, безжалостная.

Я могла только…

Ничего я не могла.

Насколько раздвинуты мои ноги — решал Завадич.

В каком темпе он меня трахает — решал Завадич.

Как глубоко он входит, под каким углом, где, как, под какую музыку…

В какой-то момент он произнес вслух:

— Включить Electric Wizard.

Гостиную наполнил густой плотный звук, который сначала показался мне какофонией тяжелых гитарных рифов. Совсем не то, что мне хотелось бы слышать во время секса. Нежного — несмотря ни на что. Будоражаще острого и ошеломительного.

Но сегодня все контролировал Завадич — это и было моим наказанием.

Теряясь в давящих своим весом аккордах, я чуть было совсем не упустила даже малейший шанс получить удовольствие, но…

Чем дальше, тем глубже проникала в меня эта музыка. Голоса гитар отзывались ощутимой вибрацией в костях, монотонный завывающий вокал звучал как заклинание, один и тот же рифф повторялся снова и снова, вгоняя в транс… И отзываясь медленным мощным ритмом, который безупречно держал Филипп, вонзаясь в меня на полную длину, выходя до конца и снова проникая тяжелыми точными ударами.

Мне хотелось хоть какой-то свободы, и я выгнулась ему навстречу, цепляясь пальцами за его одежду, стремясь добраться до обнаженной кожи.

Но он держал между нами дистанцию — и контроль.

Почти до самого конца, пока я не почувствовала, что входить ему стало тяжелее, ритм сломался, Филипп склонился ко мне и подарил свой солнечный поцелуй.

Мои пальцы запутались в его волосах, я прижала его голову к себе, не позволяя отстраниться, и он содрогнулся, кончая с низким стоном.

— Ч-ч-ч-черт… — выдохнул он полушепотом, обрушиваясь на меня всем весом и закрывая глаза. — Минуту. Дай мне минуту.

Несколько шумных рваных вдохов я никак не могла сообразить, к чему ему эта минута. Пока он не вышел из меня и не опустился ниже, накрывая меня губами между ног.

В этом он был непристойно, божественно хорош.

Настолько, что через пару мгновений я уже не слышала никакой музыке за шумом в ушах, не видела ничего, кроме ярких вспышек перед глазами, и совершенно не контролировала ни свое тело, ни свой голос.

Кажется, я орала. Кажется, вцепилась в волосы Филиппа так сильно, что едва не оставила его лысым. Кажется, чуть не вынудила его задохнуться, прижимая его голову сильнее, еще сильнее, ни в коем случае не отстраняйся!

А потом лежала звездой, бесстыдно раскинув руки и ноги, и даже не думала о том, достаточно ли я привлекательно выгляжу в этот момент. Мое тело дергали электрические разряды удовольствия, острые и сильные, как настоящий ток.

В какой момент утихла музыка, я не заметила. Пришла в себя, только когда обнаженное мужское тело прижалось ко мне — и это было последней каплей, не хватавшей до абсолютного блаженства, в которое я погрузилась, закутавшись в объятия Филиппа.

В который уже раз я подумала, что не он должен платить, а женщины — доплачивать за такой обалденный секс. Как вообще они умудрялись разойтись с ним после такого?

— Что ты делал, если они в тебя все-таки влюблялись?.. — проговорила я в уютную ямку на его плече, где кожа волшебно пахла мужским горячим потом.

Хотелось вонзить в нее зубы, втянуть в себя этот запах, этот вкус — пряный и острый.

Но я держалась. Пока держалась.

— Кто?.. — сонно и без всякого удивления переспросил Филипп.

Его рука лежала у меня на животе — тяжелая и горячая, и это ощущалось как самая правильная вещь в мире.

— Девочки эти твои… которых ты покупал, сходя с самолета. Ты же та-а-а-ак хорош… Сложно не влюбиться.

Упс. Кажется, я сказала чересчур много.

Но он этого не заметил, разморенный и сытый хищник.

— Такого не бывало.

— Серьезно? Не верю! — я перевернулась на живот и уткнулась подбородком в сложенные у него на груди руки. Его ладонь переместилась на мою попу и слегка сжала ее. — Никто не признавался тебе в любви? Не спрашивали, когда ты сделаешь предложение? Не пытались залететь обманом?

— А… — густые ресницы, спрятавшие блеск стали в своей тени, дрогнули. — Да. Иногда пытались изменить условия.

— И что, и что? — мне было ужасно любопытно. Немного мучительно и едко, но все интерес был слишком силен, чтобы остановиться. — На этом ты разрывал сделку?

— Нет.

— В смысле — нет? Тебе признавались в любви, а ты…

— Я предлагал больше денег.

— За что?!

— За отсутствие любви.

— Соглашались? — с уже слегка болезненным любопытством спросила я.

— Да.

Ответ был короткий и сухой.

Но пока Филипп не отказывался говорить на эту тему, я продолжала. Он мальчик взрослый — если ему что-то не нравится, пусть скажет.

— Ты считал это признаком меркантильности, да?

— Нет. Я считал это признаком разумности.

— То, что девушка в тебя влюбилась, но согласилась притвориться, что нет — за деньги?

— Влюбилась? — он усмехнулся краем губ, так и не открывая глаз, мышцы его оставались расслабленными, я чувствовала это всем телом. — Это просто способ выторговать компенсацию побольше. Вполне рабочий способ.

— Рабочий?

— Да. Я был не против. Если считаешь, что стоишь больше оговоренной суммы — скажи. Я подумаю.

— Тебе не приходило в голову, что они просто считали твое согласие знаком, что у них есть шанс?

— Сомневаюсь. Я четко оговаривал, что в наших отношениях ничего, кроме суммы, не меняется.

— То есть, ты не веришь, что тебя могли по-настоящему полюбить?

— Нет.

— Но почему?!

— Вера…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Холодная сталь его глаз выскользнула из ножен. Вздрогнув, словно взгляд Филиппа пронзил меня физически, я выдохнула:

— Я?

— Мне кажется, у нас есть занятия поинтереснее. Скажи мне, Вера… — его рука на моей попе стала как будто чуть тяжелее и горячее, а в низком голосе проскользнула хрипотца. — Ты не боишься грязного секса?

Сердце почему-то ухнуло куда-то в живот, кровь резко прилила к коже.

Его намек был более чем прозрачен.

И возвращаться после него к теме любви было как-то неуместно.

Внизу живота потяжелело, и я сжала бедра, ощущая, как из меня вытекает горячая влага.

Филипп шумно втянул воздух, словно ощутив запах моего возбуждения, ноздри его затрепетали.

— Никогда не пробовала? — мягко шепнул он мне на ухо.

— Нет… — почему-то тоже шепотом призналась я, отводя взгляд от пронзительных серых глаз.

— Тебе будет хорошо. Страшно — но хорошо.